* * * Кто-то, быть может, скажет, что я глупая и упрямая девчонка. Я не понимаю, почему люди обожают списывать всё на возраст. Не удивлюсь, если многие назовут меня не только глупой, но и просто-напросто капризной. Да, характер у меня не лучший, но не настолько отвратительный. Сложно слушать глупые предостережения жителей, которые при виде меня чуть ли не рыдают. Это их раздражающее: «Мне так жаль!» Я сама решила, что поступаю правильно. Вот только сейчас решимость почему-то сходит на нет. Не ложусь спать со вчерашнего вечера. Желудок скручивает узлом до неприятных спазмов. Кусок не лезет в горло. Стоит взглянуть на то, что принесла Мария, как подступает рвотный позыв – если возьму хоть кусочек, то вывернет наизнанку. Упираюсь спиной в изголовье кровати, подгибая колени к животу и сжимая их ладонями. Где-то внутри я знала, что так всё и закончится. Что она обязательно придумает, как от меня избавиться; что и его в это втянет – она сделала его моим палачом, хотя знает, что он единственный, кому я доверяю. В её стиле: подло и мерзко. На мне ночная сорочка, светлые волосы заплетены в неряшливую косу. Есть ещё двадцать минут. Возможно, следует надеть своё лучшее платье и выйти в свет с гордо поднятой головой, но я не могу. Слёзы обжигают глаза, душат в своих тисках горло. Жалобно всхлипываю, утыкаясь лбом в колени, и начинаю плакать. Не как колдунья, которая бросила ей вызов; я плачу как обычная восемнадцатилетняя девочка перед казнью. Во мне бушует гнев: на него, на неё, на себя и на весь этот несправедливый мир. Хочется закричать, завыть, опрокинуть кровать, тумбочку, шкаф, но с губ срывается лишь жалобное мычание, которое тонет в белой ткани сорочки. От бессилия, от собственной слабости. Вести себя смело, как героини тех книг, что я читала в Бэтллере, я не умела. Вся жизнь до этого дня кажется сказочным сном. Раньше моя единственная проблема состояла в невыученных уроках или в недостаточно хорошей для прогулок погоде. Я была так… глупа и наивна, непослушна. Меня не волновало ничего, кроме собственного благополучия. Не интересовали учёба, политика, люди вокруг. Я злилась, когда не могла подобрать украшений к своему платью; когда мои перины оказывались недостаточно мягки. Только сейчас понимаю, насколько я была эгоистична. И именно это поведение лишило меня всего. Обхватывая края подушки, рывком вытаскиваю её из-под спины и запускаю в стену. Мне больно. Будь я внимательнее, то училась бы лучше и, возможно, смогла бы ей противостоять. Сейчас уже ничего не исправить. И всё, что нам остаётся, так это ждать. В моём случае – ждать собственной казни. Прижимаю ладони к груди, из горла рвётся крик. Не знаю, слышит ли его кто-нибудь, но стараюсь вложить в этот вопль всю ту боль, всё то негодование, что накопились во мне. Подскакиваю, срывая с постели покрывало, одеяло, простыни. На пол летят вчерашний ужин, одежда из шкафов. Крик сотрясает меня изнутри. Я бью кулаками по стенам, сдирая кожу в кровь. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу Рураль с её идиотскими планами. Ненавижу прошлую себя за глупость и недальновидность. Ненавижу Александра. О, Александр. Он столько мне дал: знания, любовь к чтению. Так долго вбивал в голову эти дурацкие нормы этикета, учил управлять собственной силой, а я противилась каждому его слову – и в итоге он просто отвернулся от меня. Именно его предательство причиняет мне наибольшую боль. Я верила ему, как никому другому. Не боялась быть искренней, рассказывала ему свои мысли и переживания. Для меня он был чем-то вроде… идеала. Я смотрела на него как на божество. Красивый, сильный, умный. С извечной привычкой облизывать губы и хитро заглядывать в глаза. Тяжело признаться, но… возможно, я даже влюблена в него. Была. Как же часто во снах я видела его чёрные как сама ночь волосы; тёмные глаза, сверкающие золотом, когда он использовал магию. Расплавленное золото, тягучий мёд… Он зачаровывал своим взглядом любого, кто смотрел на него. Левую лопатку колет, из-за чего я ойкаю, замирая посреди бардака, – Александр наверняка чувствует мой гнев. Пускай. Дверь противно скрипит, и я резко оборачиваюсь – словно запуганная олениха, застигнутая врасплох злым серым волком. На пороге стоит Мария. В её каштановых волосах я вижу крупные хлопья снега. Щёки и нос красные от холода. Неосознанно, но я шагаю назад, когда она входит в комнату. Не от страха. Просто хочу оттянуть момент. Карие глаза сначала оглядывают комнату с опрокинутыми на пол вещами, а потом моё заплаканное лицо. Вижу, как в её радужках блестит сожаление, но она ничего не может изменить. Есть приказ, и они обязаны его выполнить. Одними губами шепчу: «Пожалуйста», но Мария с силой сжимает челюсть, отходя в сторону, чтобы впустить двух рослых женщин. Они обхватывают мои предплечья. Пытаюсь сопротивляться, но тщетно: незнакомки с лёгкостью отрывают моё тело от земли. Всё, что мне остаётся, так это болтать ногами в воздухе в попытке пнуть их – хотя даже если получится, вряд ли что-то изменится. Снег валит огромными хлопьями, из-за чего приходится зажмуриться – я всё ещё борюсь за то, чтобы высвободиться. Во мне теплится надежда: я убегу в лес, спрячусь, и ни Рураль, ни Александр меня никогда не найдут. Притворюсь какой-нибудь обычной девочкой и проживу такую же обычную жизнь. Набираю побольше воздуха в лёгкие и кричу что есть мочи. Слова потоком льются с губ – я не понимаю, что именно пытаюсь сказать. Проклятия вперемешку с негодованием и громкими всхлипами. Мотаю головой из стороны в сторону. Волосы липнут к мокрым щекам, щекочут нос и заползают в рот. Вся деревня выходит посмотреть на меня. Рураль устроила отличное шоу – смотрите, что ждёт несогласных бунтовщиков. Тех, кто попытается обхитрить её. Голые пятки упираются в края лодки. Я не хочу! Я хочу жить! Хочу вставать по утрам – даже в этой дурацкой деревне. Хочу слышать щебетание птиц, ощущать покалывание мороза на коже и лучи летнего солнца. Хочу бегать по траве босиком. Я бы стала учиться. Хорошо учиться. Я бы прислушивалась ко всему, что говорит Александр. Перестала бы строить из себя капризную девчонку и взялась за голову. Я бы стала такой же сильной, как Он. Но никогда, никогда в своей жизни не преклонила бы перед ней колени. Никогда! Не помню, как оказываюсь в лодке с металлическими кольцами на щиколотках. Уже не кричу, а просто глубоко дышу, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. «Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь, – мысленно взываю к Александру, облизывая пересохшие губы. – Пожалуйста, останови это. Спаси меня. Пожалуйста. Ты же можешь… Можешь…» Но ответом мне служит тишина. Вздёргиваю подбородок, цепляясь взглядом за тёмную фигуру верхом на лошади. Всадник не двигается, наблюдая за происходящим. Может, это сама смерть пришла встретить меня? Тогда где же коса? Я не хочу сдаваться даже смерти. Вновь смотрю в его сторону, пытаясь выглядеть гордой, показать, что им меня не сломить. «Смотри, Александр. – Моё тело поднимают. – Чувствуй. – Задерживаю дыхание и закрываю глаза. – Любуйся тем, что ты сотворил. – Меня с силой толкают вперёд». Не чувствую холода воды. Не слышу собственных судорожных вздохов. Не предпринимаю попыток выплыть, а просто иду ко дну. Смотри же, Александр. Любуйся моей смертью, всадник. 10 глава Селена Меня трясёт. Прижимаю ладони к лицу – хочется стереть остатки сна с себя, смыть. Яркие картинки встают перед глазами. Сначала разрушенная моими руками комната, затем взволнованный взгляд Марии, а в конце – всадник в чёрных одеждах на заснеженном холме. И самое страшное – это ощущение, будто я помню всё до мельчайших подробностей; точно знаю, что всё, что я видела, было на самом деле. Те волнение, страх и безысходность. Не верится, что это когда-то могло случиться со мной. Стараюсь дышать медленнее и глубже, потому что внезапно начинаю задыхаться. Кто-то перехватывает длинными пальцами горло, сжимая в тисках. Имена, пейзажи вдруг пропадают из памяти. Кого я просила помочь? И просила ли? Быстро сажусь в постели, смахивая со лба пряди растрепавшихся волос. Кончики пальцев холодеют, трясутся – ощущаю это, когда касаюсь лица. Хочу убедиться в том, что не нахожусь в этом страшном сне. В голове что-то щёлкает, словно в сознании приоткрывается какая-то створка. Отрываю ладони от кожи, переводя взгляд на столик. Когда я только пришла, в подсвечнике стоял огарок свечи. Теперь же свеча целая. Значит, Агата всё-таки приходила ко мне. Ворочалась ли я во сне? Заметила ли она это? Меня пугает вся эта история с утоплением, казнью, воспоминаниями, которые возвращаются во снах. В них я чувствую слишком много: холод стен и полов, покалывание мороза, тепло солнечных лучей, вкус еды. Я мыслю, думаю, боюсь и испытываю счастье. Иногда границы реальности и сна смазываются, а оттого становится сложно различить, где игры моего сознания, а где настоящий мир. Смотрю на кружку с водой и осознаю, как сильно пересохло в горле – аж першит. Хватаю металлическую ручку и начинаю жадно пить. Вода оказывается не холодной, а тёплой, но я всё равно пью и пью, пока последняя капля не соскальзывает в рот. Вытираю губы тыльной стороной ладони, возвращая кружку на место, и опускаю босые ноги на каменный пол – почти ледяной. От контраста с разгорячённой кожей резко поднимаю ступни обратно и упираюсь ими в край кровати. Обнимаю колени руками и осторожно разглядываю комнату. Сапоги и камзол исчезли, но, возможно, Агата унесла их постирать. В остальном ничего не поменялось. Скромно, мрачно. Даже комната из моего сна кажется в разы уютнее. При воспоминании о ночном путешествии я ёжусь, потираю пальцами виски. Как же избавиться от неприятных ощущений после этого кошмара? Осадок отдаёт горечью. С опаской всматриваюсь в тени, плавящиеся около предметов. Пламя свечи подрагивает, колышется – но ветра здесь нет. Левую лопатку покалывает: сначала чуть-чуть, почти еле ощутимо, а затем сильнее. Я смотрю на пламя, как ненормальная; оно мерцает под моим взглядом. Задерживаю дыхание. Страх снова царапает изнутри, вот только теперь отыскать его причину крайне сложно. Агата сказала, что Рураль со своими приспешниками не сможет сюда пробраться. Но там, наверху, я буду беззащитна. А что, если её сообщники УЖЕ проникли сюда? Дверь с тихим скрипом открывается. Я хрипло вскрикиваю, подскакивая на месте. Лихорадочно бегаю глазами по комнате, отползая назад, к стене, пока не упираюсь в неё спиной. Взгляд сталкивается с чем-то тёмным, знакомым и в то же время чужим. Словно на меня смотрит ночь, сама темнота, в которой не видно ни света звёзд, ни лунного отблеска. Всё внутри сжимается, скручивается узлом. Это его глаза. Он пришёл, чтобы казнить меня; чтобы уничтожить; чтобы стереть с лица земли. Обхватываю себя руками под пристальным взглядом тёмных глаз, сжимаясь, как напуганный зверёк. Это не спасёт от него. Уничтожить. Уничтожить. Уничтожить. – Великие Святые. – Голос женский, не мужской. Рывком поднимаю голову и распахиваю веки. На меня и правда смотрит пара чёрных глаз – только они самые обычные; не те, что нарисовала фантазия. Это глаза Агаты. Её пальцы ласково поглаживают мои плечи, чуть потрясывая, чтобы я пришла в себя. Она осматривает моё лицо в надежде отыскать причину подобного поведения. Девушка что-то шепчет, быстро-быстро шевеля губами. Это всего лишь Агата. – Эй. Всё закончилось, – тихо говорит она. Чувствую, как сердце замедляет бег. Страх уходит, оставляя лишь неприятное послевкусие. Вдох-выдох, и руки перестают трястись. На тело накатывает усталость, но становится так спокойно, как никогда не было. Хочется снова завалиться на подушку и вздремнуть. – Всё хорошо? – Смотрю в омуты глаз Агаты. – Ты так сжалась. Приснился плохой сон? – Да, – неуверенно отвечаю я, спешно облизывая пересохшие губы. – Я открыла глаза, а вокруг темно, ещё и ты так неожиданно вошла. Я… как будто всё ещё во сне. – Не переживай. У меня есть для тебя две хорошие новости. – Агата отодвигается, располагаясь на краю кровати. – Во-первых, сегодня, как я и обещала, проведу тебе экскурсию по Подземному Городу. Потом отведу к Раш. А вторая… наверное, менее радостная, но, может, это станет лучшим лекарством. Лохань горячей воды и новое одеяние. Я подумала, что тебе не помешает немного отмокнуть, облачиться в новую одежду. Да и Раш очень хочет встретиться с тобой. Плохие мысли после плохого сна исчезнут. Имей в виду, я умею забалтывать так, что люди забывают собственное имя. * * * Над водной гладью поднимается пар; завивается, взлетая вверх, под самый потолок. Приходится дышать немного глубже и чаще, чтобы урвать хоть один кусочек прохлады. От пара волосы моментально становятся влажными; прядки завиваются около лба и ушей, щекоча щёки. Я задумчиво запускаю пальцы в локоны. В отражении поблёскивает моё лицо: бледная кожа, острые из-за худобы черты. Брови нахмурены, а губы плотно сжаты. Отступаю, зарываясь пальцами ног в небольшой коврик. Сначала снимаю брюки, затем рубашку. Левая лопатка продолжает болеть с того самого момента, как я открыла глаза. Только в этот раз боль намного… глубже, словно её корни начинают воспаляться и жечь. Как гнойный мешочек под толщей кожи, до которого можно добраться лишь скальпелем. Прижимаю ладонь к левой стороне груди, чуть надавливая, и повожу плечом. Скидываю с себя остатки одежды и заношу ногу над водой. «Вода – моя стихия». Фраза, сказанная мною в одном из снов, всплывает в голове сама по себе. Опускаю ступню. Горячо. Несмотря на то что вода обжигает кожу, неспешно вхожу в лохань, вцепляясь в бортики с такой силой, что белеют костяшки. Опускаюсь, пока вода не доходит до самого горла. Волосы намокают, тяжелеют. Запрокидываю голову. Как же хорошо… Агата оказывается права: горячая вода становится лучшим лекарством от кошмара. Принимаюсь мыться. Тру себя мыльной губкой с таким усердием, что кожа в некоторых местах отчётливо краснеет. Отчасти я хочу избавиться не только от пота и грязи, но и от приснившегося мне сна. Мечтаю стереть прикосновения женщин, колющий холод, страх. Соединяю ладони, набирая воды, а потом ополаскиваю лицо. Неизвестность жутко пугает; то, что Агата каждый раз обещает ответы на вопросы, но так и не даёт их; то, что в этом месте я чувствую себя в своей тарелке. Не так, как это было в том мире. Грязь и пот смыты. Я выскальзываю из лохани, оборачиваясь в полотенце. Одежда, принесённая Агатой, намного красивее той, в которой я ходила. Обычные чёрные штаны и рубашка – очень приятные на ощупь. Высокие сапоги с застёжками сбоку и шнуровкой спереди. Камзол сделан из тёмной ткани с синими вставками. Он тонкий, греть не будет, но подобные вещицы надевают ради красоты, а не из практических соображений. Наверное, такую одежду носят в Доме Воздуха. Около шеи идёт вышивка ручной работы. Тонкие серебряные завитушки, похожие на волны или порывы ветра, блестят в свете единственной свечи. Облачаюсь в штаны и рубашку, а после зашнуровываю сапоги – с обувью я вожусь дольше всего. Застёжки-молнии определённо упростили бы здешнюю жизнь. Приходит Агата с чашкой чая и двумя кусочками хлеба, на которых лежит по ломтю сыра. Пока я ем, она занимается моими волосами. В этот раз причёска выходит немного иная: по обе стороны от висков вплетены маленькие косички, переходящие в одну большую косу. Закончив все дела, покидаем комнату. Мы снова проходим через лабиринт. Иногда создаётся впечатление, что Агата нарочно меня запутывает. Петляет, чтобы верный путь так и не отложился в моей голове. Вчера (хотя я всё ещё плохо ориентируюсь во времени) из-за усталости я не обратила внимания на то, как тут всё устроено. Хотя следовало бы, если когда-нибудь мне придется выйти на поверхность. В каменных стенах периодически встречаются маленькие отверстия с решётками. Возможно, вентиляция. На расстоянии нескольких шагов друг от друга висят факелы – единственный источник освещения в этих бесконечных коридорах. Нужны они только для того, чтобы мы удачно вписывались в повороты и не врезались в стены лбами – пол поразительно ровный, а потому споткнуться просто невозможно. Выходим на большую площадь. В этот раз людей вокруг меньше. Проходов тут и правда великое множество – впору бы запутаться, но я почти сразу нахожу нужный. Он расположен чётко напротив того, откуда мы только что вышли. Если побегу к нему через всю площадь, меня смогут догнать, особенно если учесть мою слабую физическую подготовку. А ведь Миша не раз предлагал заняться бегом… Необходимо отыскать момент, когда я буду так близко к этому проходу, что смогу незаметно для всех ускользнуть. На самом деле это место мало напоминает храм, скорее, какой-нибудь подземный дворец – только не хватает огромных окон и шикарной многоярусной люстры. Но даже без подобных деталей красота просто поразительная. Ужасающая. Каменная кладка кажется совершенно невесомой, словно стены тоньше картона. Ступени, что называется, самодельные. С годами камень стёрся и стал гладким, а вместе с тем и скользким. Удивительно, как потолок не проваливается – колоннам, что поддерживают его, сотни лет. Это восхищает, поражает и пугает одновременно. Магия. Здесь всё держится на магии: если исчезнет она, то исчезнет и остальное. С помощью магии этот храм существует столь долгое время; с помощью магии защищает беглецов от врагов. Мы снова движемся вдоль стены, только теперь Агата не натягивает мне на голову капюшон. Люди (колдуны?), встречающиеся нам по пути, провожают меня изучающими взглядами. Их шёпот отчётливо касается слуха, вот только разобрать слова довольно сложно: они сливаются в непонятные фразы, отлетая от стен. Сами стены совсем не гладкие. Довольно часто встречаются выпирающие колонны с вырезанными на них узорами – они, как титаны, держат небо. Как давно живут здесь все эти люди? Без солнца и свежего ветра, без шелеста травы под ногами и аромата цветов; не видя ни дня, ни ночи; ни света звёзд, ни отблеска луны.