— Мило. Предупреждают в последнюю минуту. — Пристегнули день рождения Джонаса к окончанию съемок шестьдесят седьмой серии. — Тебя это соблазняет? — Мы же никого не знаем. На кого мы там будем похожи? * * * В такси, отвозившем меня домой, а Жерома обратно в контору, мы задумчиво молчали, пьяные от шампанского. Сегюре прошмыгнул мимо нас, даже не заметив. Никто нас не узнал, никто не спросил, что мы там делаем, никто не сказал ни словечка. — Та, что играет Эвелину, ничего себе. Буфет был роскошный, шампанское отличное, а из ресторана доставили горячие блюда на маленьких тарелочках, чтобы удобнее было есть. — А что это за тип морщил нос, когда его спросили, что он думает о сценарии последней серии? — Похожий на Уолтера? — Да. — Это Уолтер и был. Перед празднеством я еще успел застать окончание съемок. Даже не подозревал, какая это невероятная свистопляска — декорации движутся туда-сюда, десятки людей шныряют вокруг. Болтаясь по студии, я вдруг очутился прямо посреди галереи современного искусства с кучей скульптур и полотен. Некоторое время назад, задумав устроить Брюно встречу с невестой примерно в таком же месте, я стал забавляться, придумывая всякие шедевры. Гиперреалистическая обнаженная с радиатором, нагромождение из тарелок вперемешку с фотографиями Сальвадора Дали, колонна из распотрошенных ксероксов, нечто оранжевое, местами разрезанное на полоски… Я развлекался напропалую, сидя за своим компьютером и сочиняя концепции и буйные цветовые гаммы, одну краше другой, в полной уверенности, что руководство отправит все мои скрупулезные описания в мусорную корзину и накупит мутных репродукций на блошином рынке в Сент-Уэне. А вот и нет! Они все воспроизвели в натуральную величину! Моя обнаженная с радиатором — просто чудо! Моя инсталляция из ксероксов достойна галереи Бобура! Я художник! Художник! — Ты про игру слышал? — Нет. — Они запустили в продажу настольную игру на основе «Саги». — Шутишь? — Точно говорю. Типа: продвиньтесь вперед на три клетки, и Милдред проверит ваш коэффициент интеллекта. Если наберете меньше ста очков, вам придется отступить на пять клеток назад. Вам надо перескочить через четыре клетки, чтобы не пострадать от теракта Педро Менендеса, и так далее. — И ты думаешь, они на этом заработают? — Поди знай. Мне очень понравилась речь делегированного продюсера. Он сказал, что «Сага» — большая семья, и стал благодарить всех ее членов одного за другим. Список был длинный, начиная с исполнителей главных ролей и кончая самыми мелкими техническими работниками. Не были забыты, разумеется, ключевые руководители канала, а наш общий отец — Ален Сегюре — был помянут особо. О сценаристах же даже не заикнулись. Он поздравил Джонаса с днем рождения и велел раздать подарки — это был главный сюрприз вечера: четыре кассеты с дюжиной первых серий сериала в футлярчике. Гром аплодисментов. Мне удалось стянуть один футляр, Жерому повезло меньше. — До завтра, парень. Скользнув под одеяло, еще окутанный парами шампанского, я стал говорить с Шарлоттой, словно она была в комнате. — Знаешь, я сегодня вывел-таки Бога на сцену. — … — Так и знал, что ты скажешь что-нибудь в этом духе, ну так представь себе, я уже не понимаю, тот ли это Бог, о котором все говорят, или я Его выдумал от начала до конца. — … — Да, завтра Он перекинется парой словечек с Брюно. Может, Бог говорит только голыми фразами. — … — Может быть, но не сразу. Я сначала устрою Ему встречу с беднягой пастором, который сомневается в Его существовании. А у тебя как на работе? Ничего нового? * * * Уолтер сегодня утром попал в автомобильную аварию, еще и десяти не было. Жером постарался: машина протаранила стеклянный небоскреб и три раза перекувырнулась, прежде чем рухнуть в бассейн. Старик думает, что сможет уломать Сегюре на трюковые съемки, но на гибель Уолтера тот не пойдет ни за что. Уход Мари уже был крайней точкой. Однако Жером закусил удила. Готов сцепиться с Сегюре и всей шайкой его начальников, если не получит удовлетворения. — Уолтер будет в коме столько, сколько скажем, не меньше двух серий! Видел бы ты его рожу вчера вечером среди всех этих прихлебателей. И этот высокомерненький вид, с каким он разглагольствовал о сценарии. — Ему не понравилась сцена, где он на коленях умоляет явившийся к нему призрак Доли, — поясняю я. — Вот пусть и получает! С завтрашнего дня он на больничной койке, подсоединен к аппарату искусственного дыхания, и трубку можно в любой момент перерезать, если начнет рыпаться. Пусть этому засранцу так и скажут. Мистер Мститель высказался. А Луи, старый извращенец, поддакивает с порочной улыбочкой: — Зрители будут просто в восторге. Вы только представьте — таинственный призрак бродит по больнице с большущими ножницами в руках. Мы вчетвером производим шума больше, чем болельщики на стадионе. Командный дух — это здорово. Остаток дня прошел в атмосфере откровенной расслабленности. С тех пор как у нас уходит шесть полных дней на одну-единственную полуторачасовую серию, мы все чаще устраиваем себе передышки — просто валяем дурака и перебрасываемся шуточками. И каждый день ходим глотнуть воздуха в скверике в конце улицы. Солнце. — К лету «Сага» умрет сама собой, — говорит Луи, — но это не повод последовать за ней в могилу. Что собираетесь делать дальше? Мы все застигнуты врасплох, словно никто из нас и не думал, что команда когда-нибудь распадется. И вдруг наперебой начинают сыпаться ответы, каждый обрисовывает свое будущее в нескольких словах. Какой-то американский телеканал предложил Жерому стать консультантом тамошней версии «Саги», чтобы сохранить дух французского сериала. И как только они угадали, что из нас четверых Жером единственный мечтает работать за океаном? Если бы захотел, мог бы отправиться туда хоть сегодня, но он предпочитает дождаться 21 июня вместе с нами. Если все пойдет как предполагается, Жером проведет лето на вилле в Санта-Монике, втолковывая полчищу местных Сегюре концепцию Четверти Часа Истины (которую он уже перекрестил в High Quality Frankness). Матильда колеблется между двумя планами, один из которых — написание сценария для летнего сериала в следующем году. История сердечных и постельных дел трех поколений в восьми сериях. Тут главное — начать, летние сериалы регулярно повторяют, для Матильды это надежная рента. Кроме того, ей предлагают писать книжки по собственным сценариям, то есть вернуться к романам. Когда же я спрашиваю ее насчет второго плана, она захлопывается, как устрица, и говорит, что речь идет о ее «сокровенном саде» и что она ни слова не скажет, пока не будет полной уверенности. Что касается меня, то я веду переговоры с одним режиссером, который предложил мне поработать над его следующим фильмом. Его предыдущий, «Игорный дом», мне очень понравился, и перспектива писать для кино меня страшно соблазняет. Луи тоже подталкивает меня на эту дорожку. — Кино — совсем другое приключение. Прекраснейшее из всех. Кино строит нашу память, а телевидение лишь фабрикует забвение. Нельзя работать для кино без веры, что создаешь прекраснейший в мире фильм. У этого занятия есть имя: любовь. Солнце. — А ты сам, Луи? Что будешь делать после «Саги»? — Я опять понадобился Маэстро. Никогда не мог ему отказать. * * * Восемь вечера. Каждый четверг вечером я ищу убежища. Какого угодно, лишь бы забыть там, что сейчас восемнадцать миллионов человек уставились в одну точку. У меня дома укрыться невозможно, телефон беспрерывно звонит, как только появляются конечные титры. А отключить его я не могу, вдруг позвонит Шарлотта. В конторе еще хуже: братишки смываются к Уильяму и спускаются только ближе к ночи. Сегодня вечером я согласился поужинать с приятелями, которых не видел уже несколько месяцев. Семейная обстановка пойдет мне на пользу, за мной там будут ухаживать, кормить спагетти и поить красным вином, как это частенько бывало. Может, расскажут какие-нибудь новости о Шарлотте. Меня они о ней не расспрашивают. С ними я впервые чувствую себя одиноким. — Пуншика для аппетита, Марко? Чарли и Жюльетта хлопочут вокруг меня, словно я их сын, вернувшийся из армии. Я с удовольствием болтаю о погоде, о цвете портьер и об изысканном запахе карри, который доносится к нам из кухни. Приходят Беатриса и Огюст с шампанским. Объятия и поцелуи. Я уже давно не видел Беатрису. Она мне сообщает, что работает в магазине грампластинок. Огюст по-прежнему возит какого-то министра. Все говорят о своей работе, все, кроме меня, и возникает ощущение, будто я вернулся к цивилизации после долгого изгнания. Чарли жалуется на переполненные классы в его лицее, Жюльетта объясняет, что после распродажи шмоток у нее в магазине ее уже ноги не держат. Обожаю их, всех четверых! Мне безумно интересно все, о чем они говорят: о решениях ректора насчет коллежей Валь-де-Марны, о борьбе с кражами в крупных универмагах, о цене нового «сафрана» — меня интересует все. Я задаю вопросы, слушаю, иногда сочувствую, но ничего не пропускаю. Это настоящие люди с их настоящими буднями, мне плевать, банальны ли они, правдоподобны или реалистичны. Общаясь с ними, я и сам себе кажусь нормальным, я расслабляюсь, выпиваю пунша, который любезно ударяет мне в голову, и принимаюсь ворошить какие-то общие воспоминания, словно и Шарлотта тут с нами. Жюльетта наклоняется и протягивает мне чашечку с орехами акажу, и я не могу удержаться, чтобы не заглянуть к ней в декольте. Меня всегда к ней чуточку влекло. Обычно я воображал, что она была бы не против. Это наводит меня на мысль о Филиппе, приятеле Джонаса, который… — Марко? …А если Камилла влюбится в Менендеса? Тогда незачем будет устраивать ей эту встречу с Филиппом, тем более что Джонасу есть что скрывать от ФБР по поводу Филиппа. — Э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй… Марко… вернись на землю! — Простите, — мямлю я, вытаскивая записную книжку. — Совершенно забыл поздравить отца с днем рождения, надо непременно записать, не то опять выскочит из головы. Я знаю, что станет с Камиллой… Знаю! И мне непременно надо это записать! Разговоры возобновляются. Беатриса хочет второго ребенка, Огюст колеблется, остальные пытаются его убедить. Второй ребенок… Вот она, настоящая жизнь! Бесповоротное решение, недели надежд, месяцы хлопот, невероятная подготовка, моральное и психологическое напряжение — без всего этого не обойтись, чтобы кого-то создать. И этот кто-то проживет в среднем лет семьдесят пять. И его жизнь, разумеется, будет всего лишь чередой мелких ритуальных шажков, и дурных, и хороших. Никакой невыносимой тайны, никакой лихорадочной и безысходной любви, ни вселенского героизма, ни фантастических приключений, только жизнь, прожитая день за днем. Вот ЭТО и есть создание персонажа. В единственном крике этого ребенка будет больше реальности, чем во всей несусветной чепухе, которую нагородило мое воображение. — Скоро к столу, надо уложить малышей. — Марко, хочешь этим заняться? — Простите? — Не каждый же вечер у нас сценарист в доме. Я уже не знаю, что им еще придумать, чтобы они заснули.