Он и точно здесь, с видом заговорщика и повадками шпиона. Ну кто напяливает плащ в самом разгаре июля? Кто озирается, будто его хотят убрать? Кто назойливо лезет всем в глаза? — Господин Сегюре, несмотря на все наши взаимные претензии, позвольте заметить, что ваша приверженность к конспирации в духе второсортных детективов нелепа. Вот из-за таких мелочей вы никогда и не станете сценаристом. — Не говорите в мою сторону. — А вы не будьте смешны. Я не больше вашего желаю, чтобы нас видели вместе. Неужели вам самому непонятно, что вы перегибаете палку? — Я не выдаю это за дело государственной важности, и вы сами знаете почему: потому что это и есть дело государственной важности. Вчера на заседании Совета министров «Сага» была вторым пунктом в повестке дня. — Это вы сделали из нее орудие власти. Для нас она была всего лишь безобидной комедией. Несколько будничных историй и ничего больше. — Из-за вас моя жизнь тоже превратилась в комедию. По восемнадцать часов серия, каждый день! Если я еще жив, то только потому, что мне дали приказ все исправить до окончания отпусков. — Вы мне это уже говорили на прошлой неделе, но я по-прежнему не представляю, как можно потребовать от двадцати миллионов человек, чтобы они забыли виденное двадцать первого июня между двадцатью часами сорока минутами и двадцатью двумя часами десятью минутами. — Мы сидим на бомбе, Марко. — «Мы сидим на бомбе, Марко». Бездарнее ваших реплик я ничего не встречал. Вас что, в школе администрации не учили говорить по-человечески? «Мы сидим на бомбе, Марко»! — Но ведь это же правда… — Для меня бомба уже рванула. Ни семьи, ни работы, никакого будущего — ничего. И я даже в «SOS, друзья» не могу пожаловаться. — Что вы думаете о вчерашней серии? — Это вы о той хохме, которую ваши хитрые артельщики наваляли левой задней? Если вы этой штукой собираетесь «все исправить», то зря стараетесь. Это же все равно что сценарий «Робокопа», написанный Маргерит Дюрас. Неужели вы в самом деле думали, что восьмидесятую серию можно стереть таким нелепым продолжением? — Реакция на нее была катастрофической. И со стороны публики, и со стороны премьер-министра. — В том-то и ошибка, Сегюре. Вы так и не поняли, что премьер-министр тоже относится к публике, как и все остальные. Ему тоже, когда он был мальчишкой, рассказывали всякие истории. Он тоже, когда стал постарше, водил свою невесту в кино. И он сам теперь выдумывает всякие истории для своих внуков. Ему тоже нужна его каждодневная порция вымысла. Может, вокруг сериала и ведутся какие-то темные политические махинации, но усвойте же наконец, что ваш премьер-министр тоже чувствует себя обманутым, как безработный из Рубэ, как домохозяйка из Вара и этот… как его… — Рыбак из Кемпера. — Все время забываю. — Что не так в новой серии? — Нам бы поменяться несчастьями, Сегюре. Мне бы сразу полегчало. — Ответьте же, пожалуйста… — Все не так! Ваши сценаристы не пропустили ни одного жанрового шаблона, так и чувствуется, как они пыхтят, словно каторжные, стараясь поспеть вдогонку. А диалоги? Хотите, чтобы я сказал про диалоги? Проще простого: впечатление такое, будто вы сами их написали! — Восемьдесят первая серия должна была стать бальзамом на рану, а получился уксус. — А я что говорил?.. — Нужно настоящее продолжение «Саги». — «Сага» была результатом тончайшей алхимии между Матильдой, Жеромом, Луи и мной. Вы можете призвать всех сценаристов на свете, даже гораздо лучших, чем мы, быть может, они вам состряпают шедевр, но «Сага» у них не получится. — Мне нужна ваша помощь. — Шутите? — Нас обоих ждет ад. Вам это продолжение нужно не меньше, чем мне. — Слишком поздно. — Не хотите сделать это ради себя, сделайте ради двадцати миллионов человек. Сделайте ради страны. Ради моих детей, ради премьер-министра, ради фан-клубов, ради торговцев ванилью, ради чего угодно. Или сделайте это ради самой «Саги». — Никогда. * * * Он преследовал меня добрую часть пути, но мне удалось оторваться от него, запрыгнув в поезд метро на станции «Пале-Руаяль». Я остался в Париже не ради «Саги» и не из страха перед изгнанием. Я остался только для того, чтобы отыскать женщину моей судьбы. Я понял наконец, до какой степени я виноват в том, что с нами случилось. Ну зачем было говорить ей при каждом случае, что, как только я выхожу из дому, у меня начинается увлекательнейшая жизнь? Зачем я болтал о Камилле, Мари или Милдред, словно Пигмалион, хвастающий своей Галатеей? Как я мог забывать о самом ее существовании, пока она была рядом, под рукой, готовая поддержать меня? Стоило ее только попросить. В фильмах плохие парни, подавшиеся в бега, всегда попадаются, потому что перед отъездом из страны хотят в последний раз повидать свою суженую. Мне это всегда казалось натяжкой, в которой правдоподобия ни на грош. Сегодня вынужден принести извинения всем романтическим бунтарям. Я не уеду из Парижа, пока не удостоверюсь, что она меня больше не любит. — Что я, по-вашему, должна добавить к тому, что сказала в прошлый раз? Она проработала три недели на каком-то среднем или малом предприятии в районе Дефанс, потом ее на два месяца отправили в командировку, куда-то за город. Подробностей она не сообщала. Я редко беспокоюсь, если меня принимают за идиота, но только не в тех случаях, когда позарез надо отыскать женщину, которой мне не хватает больше всего на свете. Так вот она, эта пресловутая «руководительница проекта». По телефону она была гораздо язвительней, но, с тех пор как я предстал здесь воочию, отделенный от нее лишь коммутатором, с почерневшей, небритой рожей и в мятых шмотках, иронии в ее тоне поубавилось. Чую в этом помещении запах строгих предписаний, еще немного, почуял бы тут и собственную нежелательность, если бы не это назойливое любопытство, преследующее меня с того незабвенного июньского вечера. Телефонистка поедает меня глазами, на какой-то миг мне даже показалось, что я ей нравлюсь, но в ее взгляде читается все то же самое «это он, это он», из-за которого у меня постоянное впечатление, что речь не обо мне. Сослуживицы Шарлотты держатся наверху, выстроившись в ряд на галерее из стекла и металла. — Вы не могли бы дать мне ее тамошний адрес? — Шарлотта очень автономна. Она вполне может вот так исчезнуть, без всякого предупреждения. И это она говорит мне, дура! — Если вы мне дадите заглянуть в ее стол, я, может, найду номер телефона или еще что-нибудь. — С какой это стати? Кто вы такой? Эта бабенка все выводит, и выводит, и выводит меня из себя. — Госпожа руководительница проекта, должен вас предостеречь. Быть может, Шарлотта мертва. Или же в опасности, в каком-нибудь сыром подвале. Ждет, что коллеги что-нибудь предпримут, но ее непосредственной начальнице на нее плевать. Когда найдут ее труп, начнется следствие, вас будут допрашивать, и все это вам будет нелегко объяснить. Вам грозит от двух до четырех лет строгого режима. Будете видеться со своими детьми раз в неделю, в тюрьме Флёри-Мерожис. Знаете, там для свиданий уже нет решеток. Все говорят через стекло, вы их даже поцеловать не сможете. А ваш муж? Думаете, ему хватит терпения вас дождаться? Вначале он начнет пить, чтобы утопить свой стыд, но вскоре станет мучиться от одиночества. Это ведь так по-человечески. Представьте у себя дома целый выводок нянечек и всех ваших отзывчивых подруг, готовых его утешить. Мужчина, брошенный женой, с двумя малолетними детьми на руках, растопит любое сердце. — Я знаю, у вас работа такая, но мне некогда выслушивать весь этот вздор. Если Шарлотта даст о себе знать, я сообщу ей, что вы заходили. А теперь попрошу вас покинуть помещение и больше сюда не являться. Может, Шарлотта здесь, прячется где-нибудь, красная от смущения. Отказываюсь уходить и хватаю начальницу за руку, не грубо, но достаточно крепко, чтобы та сказала телефонистке: — Мирей, вызовите охрану. — Это серьезнее, чем вы думаете, дайте мне войти, пожалуйста. — Отпустите! Одна из девиц взвизгнула. Два типа в синих комбинезонах сцапали меня за руки и потащили к выходу. Я попробовал упираться, но им только того и надо было. Должно быть, они здорово тут скучают, в этих современных деловых зданиях. * * * Жюльетта дома одна. Чарли увез детей к бабушке с дедушкой до середины августа, но она к ним присоединится только через неделю. Предлагает мне пообедать, но я отказываюсь и продолжаю стоять в прихожей. — Ближайшей подруге говорят все. — Ошибаешься, Марко. В последние недели, когда вы были вместе, она мне уже ничего не рассказывала. Я не знаю даже, почему она от тебя ушла. — Так она от меня ушла? — Сколько времени ты ее не видел? — Больше шести месяцев. — … — Скажи мне, где она. — Если бы знала, сказала бы сразу, не люблю смотреть, как люди мучаются, особенно такие парни, как ты. Надо все же заметить, что твой дурацкий сериал мало что уладил. — Почему это он дурацкий? — До тебя так и не дошло. Вначале мы все, твои друзья, так тобой гордились… — Только не ты. Слушай, я ведь подыхаю. — А ты хотел бы, чтобы тебя любили? Хотел бы, чтобы Шарлотта любила типа с такой кашей в голове? И ты предлагал ей такое? Такой взгляд на мир? — Да это же все выдумки! Всего лишь вымысел. Жизнь не такая, люди так не живут, таких, как в «Саге», в настоящей жизни не встретишь, и мне уже осточертело твердить все эти унылые банальности! Осточертело! Распинаюсь тут, у тебя в прихожей, как не знаю кто!