Молчание. Но не как в шведском кино. Скорее, это длинная немая фраза, своего рода невысказанность, которая не торопится, чтобы ее выслушали. — Можно мне сегодня здесь переночевать? — ?.. — Чарли ничего не узнает. Вопреки всякому ожиданию, она смеется. Вполне здравым смехом. — Дверь у тебя перед носом я не захлопну, но не уверена, что это хорошая идея. Конечно, она права. Целую ее в обе щеки. Долго. Снова оказываюсь на улице, загнанный зверь, предоставленный самому себе в мире, где перемешались глупости, которые видишь по телевизору, и реальная жизнь. Еще чуть-чуть, и мне захочется устроиться за краешком стола и переписать его заново, этот мир. Сцена 1 Мир. Натура. День. Небо голубое, трава зеленая, между ними море. Земля населена животными и людьми. Первые проводят время, занимаясь любовью, вторые тоже, но уделяют часик-другой метанию бумеранга. Поспорив из-за какого-то стихотворения Рембо, половина человечества идет войной на другую. После долгой битвы с использованием самого мудреного оружия (сонеты, катрены, пантумы, оды, александрины) победители получают право посмотреть пьесы, поставленные побежденными. Конец. Чтобы отыскать мою возлюбленную, придется испить чашу до дна и встретиться с теми, кого я до сих пор избегал: с ее родителями. С теми, кто никогда не мог понять, что их дочь делает с типом, который зарабатывает на жизнь писанием диалогов для японских мультиков. Если же они не захотят ничего мне сказать, прочешу наудачу все места, где Шарлотта любила бывать, это займет время, но рано или поздно я поставлю ее перед выбором: уехать из этой страны психов вместе со мной или распрощаться по-настоящему. В любом случае мне надо уехать, на год или два, пока не забудется «Сага». Придумать себе сценарий другой жизни, в другом месте. В конце концов, может, это и возможно. — Не хочу вас беспокоить, но только вы знаете, где Шарлотта, а мне в самом деле надо с ней увидеться. — Марко? — Да. — Вы правы, надо поговорить обо всем этом. Когда сможете подъехать? — Может, к полудню? — Мы вас ждем. Изрядная доля твердости, чуточку сухости и крупинка ледяного молчания — никаких сомнений, это мать. И как у таких родителей могла родиться такая дочь, как Шарлотта, — вот единственная тайна мироздания, которая беспрестанно сбивает меня с толку. Сажусь в такси, чтобы доехать как можно скорее, — чтобы как можно скорее уехать. Им эта встреча нужна не меньше, чем мне, они уже упиваются мыслью о том, как осыплют меня бранью и ошарашат дурными вестями. Отец Шарлотты открывает мне с широченной улыбкой, которая не говорит мне ничего путного. — Быстро же вы. Входите, Марко, голубчик. Аперитив уже готов. Я ждал выволочки, а тут, вот те раз, сама мадам бросается мне на грудь. Выдает долгую, хорошо заученную песнь о том, как они рады меня видеть, перемешивая восторженные междометия с неуместными объятиями. Я в нокауте, хоть и стою столбом. Она усаживает меня за стол, уставленный множеством чашечек с какими-то вкусностями, а он чуть не силой наливает мне виски. Я пока не мешаю им вываливать все, что у них на уме, сам не проронив ни единого слова. В любом случае мне было бы невозможно его ввернуть. Их благожелательность — всего лишь военная хитрость, надо приготовиться к обороне. Может, они начитались этих английских детективов, где гостям расточают исключительные знаки внимания, прежде чем укокошить и закопать в саду. А может, смысл этого маскарада еще более трагичен: они уже жалеют обо мне, с тех пор как Шарлотта спуталась с кем-то, кто намного хуже меня. — Марко, голубчик, вы в том возрасте, когда принимают мужские решения. Когда же вы решитесь заговорить о свадьбе? — Простите? — Я вполне готов выслушать вашу просьбу. Во входную дверь звонят. Удар гонга, в последнюю секунду спасающий меня от апперкота. Свадьба? Я точно расслышал это слово? Входит какой-то кругленький человечек и присоединяется к этому невероятному аперитиву. — Этьен, познакомься, это наш будущий зять. Марко, позвольте представить одного из наших лучших друзей, Этьена. — Я фанатик «Саги», — говорит он, — и довольно много угадываю еще до того, как оно случилось. Вот, например, взрыв торта на дне рождения у главного кассира Французского банка: я сказал об этом жене аж за целых две серии. Свадьба… Шарлотта говорила с ними о свадьбе? В дверь опять звонят. — О, должно быть, это она. Наверняка, — говорит мать. — Кто? — спрашиваю я, вскакивая на ноги. — Моя жена, — сообщает Этьен. Меня знакомят с Симоной, которая подтверждает слова мужа о том, что он и впрямь предугадал историю с именинным тортом. О каком торте они говорят? Все четверо кудахчут между собой, оставив меня перед моим стаканом виски. Другое объяснение: они собираются преподнести мне сюрприз, подготовленный самой Шарлоттой. И она появится наконец, чтобы объявить перед всеми родными и близкими, что карантин закончен и мы поженимся! Опять звонят! Вот она! — Марко, познакомьтесь, мои сестра и зять, — говорит матушка. — Они живут в двух шагах и непременно хотели с вами встретиться, с тех пор как мы им о вас рассказали. Сестра моей будущей тещи проживает в том же квартале, что и актриса, играющая Эвелину (которая, несмотря на успех, осталась «женщиной простой и приветливой»). Муж сестры счастлив, что «в семье появилась творческая личность». Прибыли Бержероны, то ли соседи, то ли родственники, уже не знаю. Отвечаю на вопросы, не понимая их толком, путаю именинный торт во Французском банке со взрывом Эвелины, но, похоже, это мало кого тут шокирует. Среди всего этого гама мне удается загнать Шарлоттину матушку в угол. — Это ваша дочь заговорила с вами о свадьбе? — Шарлотта? Она для этого слишком сумасбродна. Зато вы, крепко стоящий ногами на земле, разве вы не считаете, что ваши отношения пора упорядочить? — Для этого нам с ней надо поговорить, а я даже не знаю, где она. Будущая теща издает некий музыкальный звук и потчует арахисом господина Бержерона. — Вы непременно должны мне сказать, где она! — Понятия не имею, мы с ней уже три месяца не виделись. Она занята десятью вещами одновременно, обращается ко всем сразу и заодно предлагает мне тост. — Так вы утверждаете, что она уже три месяца не давала о себе знать? — Муж говорил с ней по телефону на прошлой неделе. Вы ведь ее знаете! Даже ребенком была совершенно непредсказуема! Она бежит на кухню за подносом с еще горячими пирожными. Я зигзагами пробираюсь сквозь толпу к отцу и резко отрываю его от беседы. На его месте я бы не гордился такой явной покладистостью. — Как она? Что она вам сказала? У нее какие-то проблемы? Она издалека звонила? Да отвечайте же, черт побери! Он с некоторым удивлением роется в памяти, не переставая обжираться фисташками. — Все вроде в порядке. Она, кажется, где-то в провинции. Или за границей. С ее работой никогда ведь не знаешь. Мы привыкли. Так слушайте, Марко, когда будет продолжение «Саги»? Я прохожу сквозь этот бедлам, словно призрак без савана, — незримый, бесплотный. Пришлось бы держать тут осаду до следующего звонка их дорогой дочурки. У меня нет на это сил, и я оказываюсь снаружи, не получив ни малейшей наводки. В столкновении со случайным человеком моя способность предугадывать развитие событий становится совершенно бесполезной. Любители ведут себя как им в голову взбредет, импровизируют, и все у них идет вразрез с историей, которую ты себе вообразил. Вот было бы неплохо, если бы можно было заранее написать свою жизнь, сцена за сценой, и потом придерживаться сценария. * * * Колеблюсь между входом в метро и безучастным кафе. Ноги несут меня по какой-то невзрачной улочке, и я не пытаюсь им мешать. Что сделал бы в моем положении герой американского фильма? Уже давно обратился бы к частному детективу. Мысль не так нелепа, как кажется. Мне нужен как раз такой малый. Пара глаз. Ему будет плевать, кто я такой, стоит мне раскошелиться. Он сумел бы так прищучить руководительницу проекта, что она бы даже не заметила. В конце улочки какой-то тип в серо-голубом костюме протягивает мне руку. Физиономию что-то не припоминаю. — Мы знакомы? Протянутую руку нельзя не пожать. Я так воспитан. Меня молча окружают двое других ребят такого же склада. Все происходит очень быстро, движения отрепетированы, как балетное па-де-де: открывается дверца машины, меня подпирают с боков и плюхают на заднее сиденье. Трогаем. Никто не произносит ни слова, даже я. Напоминает несколько секунд сразу после автокатастрофы: смутно чувствуешь, что произошло что-то нехорошее, и ждешь, когда вернется сознание. Та улочка уже далеко, водитель сворачивает за угол другой. Один из его подручных на переднем сиденье, другой рядом со мной. На всех троих совершенно одинаковые серо-голубые костюмы, у всех троих квадратные челюсти и взгляд холодный, как рыбье дерьмо. Помирая от страха, лепечу самые ожидаемые слова, и их молчание только подтверждает, что они уже знают их наизусть. Машина вскоре оказывается в тоннеле. Крепко зажмуриваюсь, чтобы прислушаться к собственному голосу, отдающемуся у меня в голове: «Нет, Марко, мы уже не в настоящей жизни, у реальности ничего общего с тем, что ты знал до „Саги“. Но, что бы ни случилось, не забывай, что герой — положительный герой — это ты. Иначе они в конце концов сделают тебя психом». — Куда вы меня везете? Молчание. — Вы ни на один вопрос не ответите? Не оборачиваясь, сидящий на переднем месте спрашивает: — Сценарист — это ведь вы? Не знаю, какое испытание мне собираются устроить, но, как это ни странно, он прав. Сценарист — это я. — Если бы я попытался проанализировать сцену, то сказал бы, что мы в каком-то супербоевике, учитывая сшитые по мерке костюмы и шикарную тачку. Подбор типажей безупречен, а ваша игра отличается редкой сдержанностью. Все внутри, школа Страсберга. Насчет диалогов — общий тон сцены тускловат. Если позволите, дам совет: рискованно чересчур затягивать тревожное ожидание, можете потерять зрителя — вопреки расхожему мнению, он этого не любит. В кино, как только замечаешь этот прием, сразу становится скучно. В пятнадцатисекундной сцене зевота может накатить уже с первых пяти. Речь, конечно, не обо мне, но многие давно бы переключились на другой канал.