…Я проснулась на диване в гостиной. Помню, мы сидели в креслах у камина, разговаривали о чем-то, смеялись… Андрей Николаевич остался спать рядом. Он сидел на полу, откинувшись спиной на диван. Наши головы практически соприкасались… Я пригладила свои распущенные волосы. Надо же — он даже расплел косы… «И что мне со всем этим делать?» — подумала я. Хотела подняться и выйти на террасу — к морю. Но мужчина оказался так близко. Дыхание ровное, спокойное. Длинные ресницы, на которые я обратила внимание еще в нашу первую встречу… Неожиданно для себя дотронулась кончиками пальцев до его щеки… — Ира, — улыбнулся он сквозь сон. Я смутилась — и убежала на террасу… — Как вы ощутили, что можете лечить людей? — он подошел неслышно, встал у меня за спиной в своей привычной манере — на полшага позади. Вроде бы и рядом, но и не со мной. Поймала себя на том, что хочется чуть податься назад, чтоб коснуться, словно бы и невзначай… Солнце алым полукругом собиралось погрузиться в море. День промелькнул так незаметно, что хотелось просить каждую минуту — не уходи… — Дом, в котором мы жили, был весь облеплен ласточкиными гнездами. Каждый год кто-нибудь из гнезда выпадал. Знаете, ласточки избавляются от слабых — их просто выталкивают… Сколько мы с сестрой рыдали над каждым птенцом — не передать… А однажды — мне только-только исполнилось пять — я подняла испуганного птенчика, поделилась с ним теплом, добавила силы в крылья… И приказала — лети! А вы? Как вы стали военным? Он неожиданно поморщился. — Военное училище в нашей семье — это традиция. Это не обсуждается. А чрезвычайные ситуации — куда ж без них в нашей стране… Надо же кому-то все разгребать. Простите… — А чем бы вы хотели заниматься? Он задумался, потом ответил: — Наверное, тем же самым… Только иной раз хочется, чтобы это был мой выбор. Хотя бы иллюзия выбора. — Надо отправляться домой, — проговорила я едва слышно. — Вы замерзли? Я принесу вам плед. И он действительно вернулся с огромным серым пледом. — Позволите? Я развернулась к нему спиной и сделала этот самый маленький шажок назад, о котором мечтала. Замерла, почувствовав его руки на своих плечах. Стала заворачиваться в плед, постаравшись коснуться его ладоней. Словно бы и невзначай. — У вас руки совсем замерзли… — и его ладони накрыли мои. Глаза закрылись сами собой. И я замерла — только сердце бешено колотилось. Но унимать его почему-то не хотелось… Крикнула какая-то неугомонная птица. Я вздрогнула. — Мне все-таки пора, — прошептала я. — Хотите, я сварю вам кофе? Я хихикнула, вспоминая нашу беседу о приготовлении ужина. — Вот зря вы так! Я готовить не умею. А кофе варить — вполне! — обиженно проговорили у меня над головой. — Хорошо, — улыбнулась я. — Кофе — и по домам. Завтра на работу. А я еще и дежурю. — А вы уснете? После кофе? Он крепкий. — Целитель — это такой человек, который засыпает, как только тело приобретает устойчивое положение в пространстве. — Тогда пойдемте в дом. И Андрей Николаевич выпустил меня. — Так вот откуда в доме появилась джезва, зерна кофе и кофемолка. — Я внимательно наблюдала, как он священнодействовал. Он лишь улыбнулся: — Не хотел вас оставлять, но дел было много. А без кофе я очень плохо соображаю. — То покушение, — проговорила я. — Их поймали? — Одного — нет. — Он как раз разливал кофе по небольшим белоснежным чашечкам костяного фарфора. — Но не сказать, чтобы мы плохо старались. Пойдемте к столу? Может, вам молока подать? Только я не уверен, что оно тут есть… — Не беспокойтесь. — Вам не нравится кофе? — спросил он через какое-то время. — Я не знаю, нравится он мне или нет. Очень горячий. Я не могу такой пить. Андрей Николаевич хотел, видимо, что-то спросить, но я поднялась с кресла — он немедленно тоже поднялся. — Зачем вы это делаете? — спросила я. — Что именно? — Вскакиваете, когда я встаю. — Не знаю… Он удивленно посмотрел на меня. * * * — Это был один из лучших дней в моей жизни, — тихонько сказала я, когда мы прощались около моего дома. — И в моей… тоже, — отозвался он и протянул мне руку. Я подала свою. Он галантно, как-то по-придворному склонился и поцеловал мою ладошку. Столица. Почти год назад. Конец января. Он Настроение было ужасным — уже трое суток Андрей Николаевич был в командировке. В очередной раз убедился: как ни проверяй, все ли готово к зиме, — все равно она придет неожиданно. Как будто наместники никак не могут привыкнуть, что Поморье — северная страна. И ведь так искренне каждый раз удивляются и метелям, и заносам, и тому, что дома отапливать надо. И чем севернее губерния — тем искреннее удивление от капризов погоды. Может, чиновников надо целительницам показывать — а то все забывают, что зима придет… Что будет суровой — как и положено в данном регионе, если вспомнить простейший курс школьной географии. Что снег все равно выпадет. И что его необходимо будет убирать… Так что трое суток он носился по региону — и пугал. Проверял. Гневался. Потом на заключительном совещании уже спокойно сообщил, что его императорское величество разрешил ему, своему доверенному лицу, оформлять конфискацию имущества в пользу казны. — Так что, господа, если вы не изыщете средств, чтобы нормально пережить эту зиму, без очередных бедствий и чрезвычайных ситуаций, то их изыщу я лично. Они как бы клялись, он как бы верил. Казалось бы — театральное действо. Однако действовало же! С тех пор, как он взял за практику методично объезжать и пугать, — количество экстренных мероприятий стремительно сократилось. Но только Небеса знают, как же ему все это надоело… В столицу пришли снегопады. В этот раз какие-то особенно снежные… Ирина задерживалась. Князь давно выдал ей амулет связи — чтобы они общались, когда он уезжал. Договаривались о встречах, о времени, когда она выходит с работы. Он всегда ждал ее на другой стороне улицы — подальше от любопытных глаз. Радомиров посмотрел на здание госпиталя — яркая, теплого оттенка подсветка, горят окна. — Где же ты, девочка моя? И насмешливо улыбнулся — слышал бы его кто-нибудь из знакомых. Хотя бы один из генерал-губернаторов. Хотя нет, не дай Небеса. Его позиция при дворе как доверенного лица его императорского величества была незыблема еще и потому, что у него не было слабостей. А значит, не было болевых точек. Так что на его привязанности к этой девочке — если бы узнали, обязательно бы попытались поиграть… Он уже собрался, послав к Небесам свою конспирацию, отправиться в госпиталь и узнать, что произошло, как увидел ее. — Ира! — Он бросился туда, на свет, обнял ее, уже ни о чем не думая, — настолько потерянной она выглядела. — Что? Что случилось? — Он умер, — выговорили ее губы. — Я ничего не смогла сделать. — Бедная моя девочка… — прижать ее к себе крепко-крепко, жалея, что невозможно забрать хотя бы часть ее боли. — Ирина Алексеевна, — раздался знакомый голос княгини Снеговой. — Нельзя так реагировать. Смерть — это неотделимая часть жизни. А мы можем исцелять, но никак не воскрешать. Смиритесь с этим. Вы и так сделали все возможное. Вам не в чем себя упрекнуть. Девушка дернулась, чтобы высвободиться из объятий. Но он не собирался ее отпускать. Поэтому она развернулась, а князь, стоя за спиной Ирины, продолжил ее обнимать. В конце концов, он практически всесилен в этой стране. Уж высший свет он как-нибудь выстроит, а ее общение с этой клоакой можно свести к минимуму — и пусть себе она лечит людей по-прежнему. Только надо будет охрану усилить. — Отправляйтесь домой. Вон — молодой человек… ждет… Тут супруга князя Снегова его узнала.