– Четвертая группа крови. У всех. – Ёшки-Матрёшки! Редкая, – сообразил-обрадовался Звягинцев. Это уже зацепка. – Направь своих ребят в эту клинику. Ребята в количестве двух штук исходили клинику вдоль и поперек, но вернулись с пустыми руками. – Следующий! Сказал заведующий, – хохотнул Никита Шилов, развалившись в кресле. – Чего?! – Заведующий, говорю, у них Ростислав Райх. – Ёшки-Матрёшки! Я его знаю. Жена в прошлом году к нему ходила. Говорит, запись на месяцы вперёд. – Во, во… Профессор! Медицинское светило! Светит, но не всех греет. Высокомерный тип с наградами и регалиями. Без замазы к нему не подъедешь. – Алиби? – На момент исчезновения Андрея Овечкина Райх был на симпозиумуме в Новосибирске. – Ну, слава Богу. Жену в прошлом году вылечил основательно. Не хотелось бы его… того самого. – В отделении ещё три хирурга. Один врач был в отпуске. На египетском море. Проверили по билетам и визам. Два дежурили в отделении. Всё подтверждено. – Медсестры? Санитары? – Проверяем. Пока пусто. Но есть у меня одна задумка. Полковник орал на Шилова полчаса, размахивая руками. Сновал по кабинету, как иголка в челноке швейной машины. Ишь, чего удумал. Запрещаю! Отставить самодеятельность! Ёшки-Матрёшки! Это может быть целая банда: одна заманивает, другой потрошит, пятеро избавляются от трупов. Но выбора не было. После пары разумных аргументов Звягинцев сдался. Решено было направить лейтенанта в клинику под видом пациента – на живца ловить Самку богомола. Только у Шилова была четвёртая группа крови. Редкая. Клиника располагалась в кирпичном здании 1910 года постройки. Четырехметровые потолки и двухметровые окна в старинном окладе создавали ощущения свободы и торжественности. – Шилов Никита. Так-так. Жалобы? – спросил доктор с благородной сединой на висках и в аккуратно подстриженной бороде. – Боли в желудке, – ответил Никита, осматривая кабинет. – Как поем, так живот болит. Два стола сдвинуты. Лицом к лицу сидели Ростислав Райх в белом халате и молоденькая веснушчатая медсестра в зелёном медицинском костюме. Стерильные крашеные стены и глянцевые полы, натирают их что ли, говорили о недавнем ремонте. – Какого рода боли? – уточнил доктор, поправляя большие очки на носу. Умные глаза-буравчики изучающе рассматривали пациента. – Тянущие. Потом отпускает. – Кем работаете? – Фрилансер. – Это кто? – спросил врач, окидывая взглядом взлохмаченную шевелюру Шилова. – Свободный художник. Музыкант. Райх уткнулся в монитор компьютера, занося данные в электронную медицинскую карту. – Сейчас пройдёте в процедурный кабинет. Нужно сдать анализы. Потом продолжим разговор. Запишу Вас на следующий вторник. Зиночка, выпишите ему направление на полное обследование. Шилов вышел из клиники и растворился в городе и собственной жизни. Спал до обеда, много курил под забористый тяжёлый рок, под вечер выползал на променад. На работе не появлялся, не "светился". И правильно делал – уже через два дня опытный оперативник почувствовал слежку. "Сработало! – ликовал Никита в сообщении полковнику. – Не спугните птичку". Вышел прогуляться, и прямо у дома ему "сели на хвост". Женская фигура в куртке и толстовке с капюшоном, надвинутом на глаза, "вела" его до бара, где он встретился с приятелем. "Ты же назвал её Самкой богомола. Теперь птичка? Не глупи, не делай резких движений, не выключай маячки", – ответил на сообщение Звягинцев. Часа два они сидели в зале за липким от пролитого пива столом, лениво перебрасываясь новостями. Шилов поглядывал на посетителей заведения поверх тяжёлой стеклянной кружки, отпивая по чуть-чуть пенного напитка. Никто не проявлял к нему интереса. Девушка в толстовке тоже не появлялась. – Как тут круто! – воскликнул приятель, когда они переступили порог ночного клуба "Kaligula". Никита в косухе и ковбойских ботинках привлекал внимание подвыпивших офисных дам, выпускавших пар в пятницу вечером. Он увлёкся, устраивая на танцполе кантри-танцы, только шляпы не хватает для полного ковбойского образа. Девчонки визжали от экстаза. Лейтенант устал и взмок, нужно глотнуть пива, и тут он увидел её. Белокурая бестия с наивными глазами-блюдцами в зелёном обтягивающем платье стояла рядом с металлической фигурой древнеримской богини у барной стойки, неоновая подсветка окрашивала обеих в голубой цвет. Бестия смотрела на зеркальный бар, а Шилов не мог оторвать взгляда от неё. Сам не понимая, как он очутился рядом с очаровательной девушкой, музой для поэтов. "Поэты", кстати, тоже крутились вокруг неё, предлагая купить выпить, ухмылялись, скалились, петушились, тянулись к ней как пчёлы к нектару. Никита отодвинул конкурентов, не отрывая взгляда от незнакомки. – Коктейль? – спросил Шилов, приподнимая густые брови. – Двойной виски, – ответила блондинка, предварительно осмотрев ухажёра. Бархатный голос с нежными переливами действовал гипнотически, волновал, в груди защемило. Никита растянул пухлые губы в улыбке от ощущения маленькой победы. Она выбрала его! Шилова окатило тропической волной – леса. Огромные зелёные глаза заслонили от него весь мир. Девушка была настолько хороша, что ему захотелось плакать от счастья. "Брр…", – лейтенант встряхнул головой, на миг прикрывая глаза. Что это с ним? Захотелось плакать?! Наваждение какое-то. Шумная компания быстро собралась и унеслась в неизвестном направлении, освобождая столик с круглым розовым диваном. Никита потянул Мариэллу за собой. Приятель к тому времени уже уехал, ссылаясь на жену и детей. Шилов сел рядом с девушкой, они о чём-то жарко говорили, Никита взял в руки её ладонь и не отпускал. Голова кружилась от внезапной радости и её аромата. От Мариэллы пахло лесной свежестью. – Ко мне? – обыденно спросила лесная фея, но для Шилова это прозвучало как божественный глас. – К тебе! – утвердительно мотнул лохматой головой лейтенант, пьянея от одного звука её бархатного голоса. От этой сладчайшей мелодии, бальзама на его израненное сердце он был готов на всё. Скажет "Прыгни под поезд!" – прыгнет не раздумывая. Шилов встал, выдернул все "жучки", "маячки", выключил телефон, положил это, ненужное ему теперь, барахло на диван и пошёл за Мариэллой. Они вышли из клуба. Девушка неодобрительно посмотрела наверх. Валил мокрый снег. Никите было жарко. Она же укуталась в лохматую шубу и села в машину. "Лишь бы она не передумала!" – молил он богов. Всех, которые есть, и сразу. Потом всё происходило как во сне. Лейтенант краешком глаза видел струящуюся за автомобильным окном ленту ночных огней. Красная машина уносила их далеко за город. Большой, тёмный дом. Прочь подробности! Только она притягивала его внимание. Шилов жадно вцепился в её мягкие тёплые губы. – Спальня там, – сумела сказать Мариэлла, уклоняясь от пылкого спутника, указывая направление. Узкая крутая лестница вела вниз. Спальня в подвале? А, по фиг! Целуясь, он открыл дверь в подвал ногой и бережно опустил Мариэллу на кровать под красным балдахином. – О, Боже! – только и мог повторять Никита раз за разом. Он никогда прежде не испытывал подобного чувства. Мир растворился в Мариэлле. Колоссальный взрыв эмоций и пустота. Когда Шилов проснулся, его губы растянулись в счастливой улыбке. На краешке кровати сидела Мариэлла в белой рубашке и красила ногти на ногах красным лаком. Он потянулся, чтобы обнять её, но не смог этого сделать. Лейтенант повернул голову. Руки были зафиксированы наручниками, его пристегнули к перекладине кровати. Никита, не веря в происходящее, дёрнул рукой и сглотнул. Попался! – Это ты? – глупо спросил старший оперуполномоченный. Мариэлла оглянулась. Белокурая бестия куда-то исчезла. Теперь её волосы чернели. "Это был парик", – догадался он. Но глаза были всё те же – огромные зелёные блюдца, засасывающие в себя. – Конечно, я. А кто же ещё, бровастенький? – ухмыльнулась девушка, вернувшись к педикюру. – Ты – Самка богомола? – всё также не хотелось верить Шилову. – Кто я? – удивилась она в свою очередь, снова прерывая работу и оборачиваясь к нему. – Ты меня убьёшь и выпотрошить, да? – Тебе совсем не будет больно, – уверила хозяйка спальни чарующим бархатным голосом. – Зачем ты всё это делаешь? – Ты, правда, хочешь это знать, милый? Мариэлла Мариэллу при рождении назвали Оксаной. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, матери она почти не помнила, в памяти всплывал лишь размытый образ смуглой кареглазой женщины, а отца она предпочла бы забыть навсегда. Если это вообще было возможно. – Ну, вот и всё, – сказала Оксана, выйдя из отчего дома с дорожной сумкой, там самое необходимое, и, не оглядываясь, пошла к автобусной остановке. Пьяный отец валялся в своей комнате, не скоро он её хватится. Записка на столе гласила, что искать её не нужно. Она уже взрослая. Её мать-цыганку каким-то попутным ветром занесло на русский север. Она влюбилась в весёлого моряка, заросшего щетиной, отбилась от табора и родила дочь. А потом северный торговый флот рухнул, не выдержав перипетий межвременья. Моряков сокращали без выходного пособия. – Государство в вас больше не нуждается.