– Разберёшься, как же! Резкая остановка бросает его вперёд, насколько позволяет ремень. Кто-то сзади тормозит и истерично сигналит, но и плевать. Оставив одну руку на руле, я поворачиваюсь к Сашке. – Ни ты, ни кто-либо другой не несёт ответственности за мои решения. Плохие, хорошие – неважно. Всё, что я получаю – следствие только моих поступков, а вот твои приходится разгребать другим. – Практически невозможно вынести такой мой взгляд, и Сашка опускает глаза. – Претензии? Вопросы? Опускает не виновато – зло. Мгновенно ожесточившись на то, что я прав. Потому что каким бы ни был я, какой бы ни была Кира, но Сашка так и остаётся тем, кто всё ещё связывает нас обоих. И будет связывать всегда. За одно только это он получал всё, что хотел. Всё. И поэтому решил, что может меня судить? Дерьмовый день. Вернувшись к дороге, я отключаюсь от машины. Зажимаю телефон между ухом и плечом, набираю Романовскую, но она не отвечает. Один звонок, второй, третий. На четвёртом вызов сбрасывается, а пятый приятным женским голосом сообщает, что «Абонент временно недоступен». Так, значит? К нужному дому мы подъезжаем минут через пятнадцать. Молча. Не смотря друг на друга. – Насчёт ареста тебе всё ясно? – уточняю ещё раз перед тем, как набрать номер квартиры. – Ясно, – вызывающе вскидывается Сашка. – Я больше тебя беспокоюсь о мамином спокойствии. – Оно и видно. Двор. Ещё один домофон. Подъезд. Сурового вида мужик в качестве консьержа. В военной форме. Он кивает Сашке, а меня окидывает нечитаемым взглядом. Да, моя персона никому из них не нравится. – Ну, наконец-то! – Кира не меняется. – Как ты умудрился? – Короткий подзатыльник заставляет Сашку вжать голову в плечи. При том что он уже выше её. Но это половина беды. Гораздо хуже, что проходят года, а ничего не меняется – у меня всё также заканчивается дыхание при одном только взгляде на неё. И страшно даже представить, что было бы без того номера в «Надежде»11. Счастье и пятилетняя девочка с моими глазами и моим именем в свидетельстве о рождении. И Кира, с глазами, полными боли. Каким бы скотом я ни был, но даже мне хватает совести признать, что так ей лучше. С ним лучше. Признать, но не смириться. – Мам, – смущённым басом, – да я не специально! Ты же знаешь, когда у ментов облава, гребут всех без разбора. – Я тебе дам ментов! – Ещё один подзатыльник, потом поцелуй в щёку и грозное: – Чеши к себе, потом поговорим. – Уже поговорили. – Смешно всё-таки смотреть, как Сашка боится Киры. Хотя, скорее, преклоняется перед главной женщиной в своей жизни. И это у него от меня. – Он всё понял, к утру переварит и придёт каяться. Как Алина? – Спит, – мягко, светясь изнутри, улыбается она. – Какую-то вирусную дрянь подхватила, температура под сорок, с трудом сбила жаропонижающим… прости, тебе неинтересно. Зайдёшь? – Мне интересно, Кир. – Тихо и безнадёжно. Так как ни с кем и никогда. В миллионный раз держа себя в руках. – И нет, заходить я не буду. – Кирилл, – огорчённый укор, и да, тоже в миллионный раз. – Мой номер ты знаешь. – Вместо всех тех тысяч слов, которые хочется ей сказать. К молчанию мне тоже пришлось привыкнуть. – Пока. – Подожди, Сашка захочет… – Сашка не захочет, – с усмешкой покачав головой, я берусь за ручку двери. Которая в этот же момент начинает поворачиваться. С той стороны. – Кирилл. – Просто как принятие того отвратного факта, что и для меня есть место в этом мире. – Урманов. – Последние десять лет на его имя у меня стойкая аллергия. – Какая быстрая у тебя командировка. – Семья важнее… для меня. Сколько раз мы пересекались вот так, в дверях, и каждый раз одно и то же. – Моя семья, – издевательская усмешка в ответ. – Вадим! – Но всё, солдафон мгновенно забывает обо мне и пропадает в её взгляде и её объятиях. И чёрта с два я стану на это смотреть. Тем более что ужин с Романовской никто не отменял. Глава 10. Олеся Вздрогнув от трели дверного звонка, я понимаю, что заснула прямо над GreenTeam. Шея затекла так, что стоит большого труда повернуть голову, спина болит, а в Архикаде12 творится какой-то треш. Отложив ноутбук, решаю, что отменить бредовые правки могу и потом. Звонок в дверь прекращается на какие-то несколько секунд, чтобы заголосить с удвоенной силой. 20:45. После сегодняшнего Самсонов всё ещё рассчитывает на ужин? Да он оптимист. Наглый зажравшийся оптимист, который решил, что может просто отвернуться и уйти после всех своих слезливых заявлений. Кто там недавно хотел в цирк? Получите-распишитесь, Самсонов на арене. Дз-зынь. – Чёрт! Встать получается со второй попытки, поджатые под себя ноги колет мелкими, противными иголками от колена до голени. Радуясь, что мои метры очень даже скромные, припадая на левую ногу, я добираюсь, наконец, до двери. – Самсонов, да ты достал! И распахиваю её на всю ширину, не потрудившись посмотреть в глазок. В эпоху домофонов в него давно уже никто не смотрит. – А я? За последние три года Владан Шумерский не изменился – всё те же наглые карие глаза, всё тот же художественный беспорядок на голове, всё те же паскудные замашки. Те самые, которые позволяют этой скотине взять и заявиться ко мне домой после всего, что он исполнил. Сразу захлопнуть дверь не получается – мешает ботинок из светло-коричневой замши. И сломать бы тот ботинок вместе с ногой, но моих сил для этого, увы, не хватит. – Лесь, пусти, я пришёл просто поговорить! – Он вцепляется в торец двери, а у меня, как назло, под рукой нет ничего тяжёлого. – Шумерский, ты меня обокрал! Если я и пущу тебя, то только пинком с балкона. – Чистое, ничем не замутнённое бешенство накрывает так, что прерывается дыхание. Три года прошло, а та ярость всё ещё со мной. И именно благодаря ей меня озаряет. Вместо того чтобы закрыть дверь, я с силой толкаю её в обратную сторону и кусок железа, мне на радость, гулко встречается с его головой. Жаль, не с носом, но хоть так. Матерная тирада Шумерского для меня сейчас всё равно, что циклёвка для убитого паркета – несравнимое удовольствие. – Всё не так, – с бараньим упорством твердит он, держась за лоб. – Точнее, не совсем так. – Ты, скотина патлатая, кинул меня и украл эскиз, над которым я работала полгода. Полгода, Шумерский! Ты утверждал, что с моими идеями и твоим именем мы выиграем этот долбанный конкурс. И ты же подался на A' Design Award один, но с моим проектом детского центра! – Можно подумать, ты осталась без награды. – Его возмущение вообще не к месту. Потому что я нервная и беременная, мне можно. Можно ещё раз шарахнуть по нему дверью, вот только Шумерский вовремя убирает ногу, спасая, в моих мечтах переломанные, пальцы. – Милая, тебе помочь? – Насмешливый голос Самсонова заставляет обернуться нас обоих. Он стоит у лифта в привычно распахнутом пальто и смотрит только на меня. – У меня получится лучше.