Глава 24. Кирилл Естественно, она уезжает. Выпивает своё какао в неуютной тишине моей гостиной, без слов одевается и идёт к двери. И хочется уговорить, остановить, заставить остаться, но я молчу, глядя, как Олеся надевает сапоги на плоской подошве. Лучше бы кричала, обвиняла, спорила. Лучше бы злилась, как в самом начале, но она молчит и от этого хочется лезть на стены. – Я отвезу тебя на работу. Никогда не отличался альтруизмом, но сейчас по-другому просто не могу. Странные ощущения, но приятными их не назвать. – Не надо, я сама. – Лёгкая улыбка не должна напрягать, но она почему-то напрягает. И спорить бесполезно. Нехорошее предчувствие зудит в ладонях, требует схватить, убедить, оставить Олесю себе хотя бы на эту ночь, но я продолжаю стоять, засунув руки в карманы брюк. Продолжаю, как никогда ясно понимая, что делаю что-то не то. Так уже было – в тот день, когда я оказался в одной постели с Меркуловой, долбанной причиной моего развода. Тогда ни к чему хорошему это не привело, сейчас тоже вряд ли, но против воли этой конкретной женщины я редкостная тряпка. Криво усмехнувшись, шагаю вслед за ней. – Обед? Моя ладонь удерживает её – ледяную, словно Олеся не какао пила, а ныряла в сугроб. – Самсонов, – наконец, возвращается она в себя, – с тобой следующие полчаса не предугадать, а до обеда больше двенадцати часов. – С тобой тоже… весело. Проблемно, сумасшедше, непредсказуемо, но от этого не менее желанно. И для такого, как я, ненавидящего лишние сложности в одноразовых связях, это чертовски странно. – Пока. Олеся улыбается без насмешки и выходит, а я закрываю за ней дверь. Закрываю, чувствуя давящее желание выйти, догнать, сделать что угодно, но не отпускать. Вместо этого, хмыкнув, возвращаюсь в гостиную. Кофе резво утекает в канализацию, мне требуется что-то покрепче, и на балкон я иду с бутылкой в руке. Вот только вместо квадратного стеклянного бока у меня ноль пять газировки. Мало ли, форс-мажор никто не отменял. Олеся ведь может банально не найти такси, и нет, на это я не надеюсь – просто свербящее беспокойное ощущение где-то в районе солнечного сплетения никак не уймётся. Сбросив пиджак и галстук в соседнее кресло, я откидываю голову на спинку и прикрываю глаза. Странно. Кажется, совсем недавно на таком же, но другом балконе мы сидели с Кирой. Да, то, как она застала меня на Меркуловой не назвать приятным зрелищем, но тогда у меня даже сомнения не закралось, что Кира простит. Побесится, конечно, вымотает мне все нервы, оставит на голодном сексуальном пайке. Возможно, переедет, в качестве жестокого, но поучительного жизненного урока. Но не уйдёт! Видимо, я плохо знал свою жену. Любил – да, до одури, хоть это не мешало мне спать с другими, но не знал. Даже предположить не мог, что моя пантера окажется настолько принципиальной. Откажется от всего, кроме собственной гордости. И выиграет, получив в награду незамутнённое абсолютное счастье. Кто же знал, что этот солдафон окажется соседом её отца… Такого проигрыша в моей жизни ещё не случалось ни до, ни после. Пока не появилась Олеся. Эту назвать пантерой язык не повернётся, для меня она скорее саблезубая белка – отхватит руку по локоть и ускачет в дальние дали. И ищи её потом до потери пульса, сознания и остатков терпения. Потому что Кира поддалась сразу, так, что жениться я готов был после третьего свидания, а с Олесей так не проканает. Смешно, но, уверен, стоит мне рискнуть и озвучить предложение, она рассмеётся мне в лицо. Ребёнок? Да, эта новая жизнь откликается во мне теплом и каким-то непривычным желанием защитить, но хрена с два Олеся примет это за аргумент. Не в этой жизни. Рука сама собой тянется за телефоном, но вместо того, чтобы набрать номер, который хочется, на экране высвечивается тот, что набрать надо. – Слушаю, – с протяжным усталым вздохом. – Ты меня любишь? В этой квартире балкон выходит на парк. В той, где мы жили с Кирой, находиться одному оказалось невозможно до такой степени, что первые месяцы я предпочитал гостиницы. Потом, конечно, переехал, но продать квартиру на Комсомольской так и не смог – она всё ещё стоит памятником моей счастливой жизни. И отказаться от неё – как будто раз и навсегда признать, что всё. Конец. Хотя мозг понимает это и без ненужных метров. – Кирилл, давай мы… – Да или нет? – Надя молчит, я молчу, хотя поговорить стоило давно. – С каких пор ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответ? – Наконец, равнодушно интересуется она. Дня три, с тех пор как накатило осознание собственного кретинизма. – Если хочешь, я устрою тебя в любую другую компанию города. На тех же условиях и с той же зарплатой. – Щедро. – Её, вообще, можно вывести из себя? – Только с чего вдруг мне этого хотеть? – Потому что это конец. – Стоило сказать и пришло понимание – так и есть. – Я мог бы извиниться, но какой смысл в словах. Никакого, хоть, порой, они и бьют по темечку сильнее удара в челюсть. – Знаешь, Кирилл, – усмехается Надя, – люди извиняются, чтобы их прощали. Просто чтобы ты был в курсе. Но тебе всё ещё плевать и на меня, и на мои чувства и, тем более, на моё прощение. А твоё «это конец» вполне можно было прислать запиской с очередным букетом. И конвертом с отступными, тебе ведь проще мерить всё деньгами. – Она замолкает, но ненадолго. – Это знаешь ты, это знаю я. Так зачем тогда ты мне звонишь? Зачем? Потому что Олесино «Ты эгоистичная тварь, Самсонов!» всё ещё бьёт по ушам. Потому что не хочется выглядеть совсем уж мерзавцем в её глазах. Потому что после вчерашнего вечера между мной и Надей ничего больше не будет. – Потому что мне не всё равно. На Олесю – нет, все остальные по-прежнему могут катиться дальним лесом. – Значит, кому-то повезло больше, чем мне. – Плачь, кричи, злись, но нет, Надя выше этого. Хотя и понимает больше, чем я хочу сказать. – Я не собираюсь увольняться, расслабься. В конце концов, мало ли кто с кем спит, а работу свою я люблю даже больше тебя, да и все эти обиды отдают подростковым максимализмом. Просто сделаем вид, что мы остались друзьями и постараемся не пересекаться больше чем нужно. Решение адекватное, совесть отпустила, так почему не становится легче? – Знаешь, я рада, что ты это сказал, – добавляет Надя, – потому что сама бы не смогла, но это не делает тебя хорошим, Кирилл. Даже примерным не делает, кому бы ты ни хотел доказать обратное. И сделай одолжение, – она останавливается на мгновение, – не звони больше. Глава 25. Кирилл Ночь проходит муторно. Настолько, что вместо сна я готовлю «компот» только чтобы отвлечься. И отработанные движения успокаивают, а мозг напоминает, что ехать в офис всё-таки придётся. Но сегодня это даже плюс – у начальника безопасников появится возможность отработать зарплату, выясняя всё, что возможно про полудурка и Логиненко. И если с первым всё относительно понятно, то со вторым я сталкивался разве что на благотворительных вечерах и прочих мэрских встречах. В памяти всплывает среднего роста подтянутый мужик с сединой и режущим взглядом, из тех, что живут по волчьим законам и всем остальным советуют тоже. Договариваться? Сложно, но возможно. Деньги его вряд ли устроят, Логиненко предпочитает брать долги кровью, вот только выбора нет ни у него, ни у меня. Я обещал Олесе разобраться и разберусь хоть с самим чёртом, лишь бы она не полезла в это дерьмо. И сдать бы Шумерского, разом решив все проблемы, но вряд ли её это устроит. Бессонные ночи хороши только тем, что в семь утра я собран и готов бороться со всеми экономическими кризисами одновременно. И не только экономическими, что доходит уже в машине. Хочу её увидеть. Просто хочу и всё, а остальное может подождать. Тем более даже повод есть – извиниться за вчерашнее и сообщить, что такого не повторится. Знаю, звучит как детская отмазка, а в качестве извинений… – Миш, привет. У тебя есть свободное время на сегодня? – Рабочий день на дворе, – хмыкает тот в ответ, – трек пустой, не одной записи. – Считай, что одна есть. – До Олесиного дома остаётся минут пять езды. – Запиши меня часа на три после пяти, дальше разберёмся. – Без проблем, жду. С автодромом надо договариваться заранее, с картингом же всё в разы проще, поэтому мы начнём с малого. Вот только начинать не с кем, Олеся не открывает. И если с домофоном проблем не возникло, то сейф-дверь без признаков жизни бесит. Не может быть, чтобы она уехала в полвосьмого утра. Трудоголизм, конечно, вещь в работе полезная, но не тогда, когда офис с десяти, а эти их фрилансеры приходят чуть ли не к обеду.