Кулак с силой врезается в дверь, создавая вибрацию в куске железа, но толку ноль. Острое разочарование подливает масла в огонь раздражения. Нет ничего отвратнее чувства, когда искренне хочешь порадовать женщину, а в ответ получаешь «не очень-то и хотелось». Хуже только вот так, когда её просто нет. Руки сами тянутся к телефону, но абонент оказывается не абонент. Куда она делась? Последний раз с силой нажав на звонок, я собираюсь уходить, но из соседской двери выходит пожилая женщина с маленьким ребёнком. Увидев меня, готовится было грудью защищать кровиночку, но внимательный взгляд проходит по распахнутому пальто, костюму и телефону в руке. – Вы к кому? – Голос ещё недовольный, но уже не враждебный. – Здравствуйте, вы не знаете где ваша соседка? Романовская Олеся Сергеевна. – Так, Олеся уехала, – расслабившись, пожимает плечами соседка. – Я вчера из окна видела, как она садилась в такси с сумкой в руках. Сжимающаяся со вчера пружина тренькает, разжимаясь, отдаётся гулом в голове. – Не подскажете, во сколько? Кто бы знал, в какой именно момент пригодится умение держать себя в руках. Олеся и сбежала? Вот так просто? – У меня бессонница, – поясняет соседка, – так что время могу сказать точно, было пятнадцать минут первого ночи. Финиш. – Спасибо, вы мне очень помогли. Всё, на что меня хватает – освободить лифт всё же опасающейся пенсионерке и пойти по лестнице. Мыслей нет, сплошной вакуум. Как она, вообще, до этого додумалась? С чего вдруг? С каких пор вместо того, чтобы решать проблемы, Олеся от них убегает? Да, я мог переусердствовать, но можно ведь поговорить, объяснить, шантажировать, в конце концов. Договариваться, а не молча сбегать в неизвестном направлении. Хотя… в зеркале заднего вида отражается кривая усмешка. Хочешь поиграть в прятки? Поиграем. Только без жалоб, когда я тебя найду. До офиса я долетаю через пятнадцать минут и два жёлтых светофора Стоит ресепшен увидеть меня в дверях, смазливые девочки бледнеют. Несмотря на внешность нимфеток, работают они здесь не первый год и представляют, чего можно ждать от такого начальства. – Доброе утро, Кирилл Александрович! – Больше писк, чем положенное по должности приветствие, но сегодня мне плевать. – Доброе утро, Кирилл Александрович. – Аня воспринимает моё явление в приёмной гораздо спокойнее, хотя выглядит ненамного старше тех, что внизу. – Кофе? – Начальника СБ. – Холодным тоном можно вымораживать стены, но Аня потому и секретарь, что стрессоустойчивость у неё на уровне. И профессионализм. Тёмно-серые стены, массивный стол и панорамное окно с видом на город. Раньше интерьер задавал нужное настроение, сейчас бесит. Хотя сейчас всё бесит, даже плавающая на границе сознания мысль: «А может она никуда не уехала?» Как же, не уехала. Кто угодно, но не Романовская. Особенно после вчерашнего «никогда меня не увидишь». Обернувшись на едва слышный стук, я молча наблюдаю, как Аня ставит на стол кофе. – Алексей Иванович будет через пять минут, – рапортует она, заметив мой взгляд. – Что-то ещё? – Во сколько сегодня летучка? – Вообще плевать, но надо как-то снизить градус ярости в собственном организме. – В одиннадцать, отсутствующих не будет. Высокая яркая молодая блондинка стоит передо мной, готовая исполнить любое распоряжение, а перед глазами Олеся. Со злостью в глазах, которая едва ли больше моей сегодняшней. «Ты эгоистичная тварь, Самсонов!» Тряхнув головой, я отбрасываю образ, который только злит. Вот найду и отшлёпаю, и пусть врёт, что ей не нравится. – Спасибо, вы свободны. Раздражённо выдохнув, сажусь за стол и набираю Ляшенко, но Павел Петрович подтверждает, что Олеся взяла недельный отпуск, по семейным обстоятельствам. И что это никак не скажется ни на моём проекте, ни на нашем сотрудничестве. Да плевал я и на проект, и на сотрудничество! – Кирилл Александрович, вызывали? Осознав, что голос Саитова вырывает меня из ступора, в котором телефон всё ещё зажат в ладони, я бросаю его на стол. – Присаживайся, Алексей Иванович. Чай, кофе? – Предпочту сразу к делу, вы же знаете. – Крепкий двухметровый, предпенсионного возраста мужик садится в кресло для посетителей, на его фоне разом ставшее каким-то детским. – У нас какие-то проблемы? – Скорее, лично у меня, – с нехорошим прищуром признаюсь я ему. – И мне позарез нужна твоя помощь. Глава 26. Кирилл Ночь, балкон, компот. Тот самый, что три грёбаных дня стоит у меня в холодильнике, ожидая хозяйку. Ту самую, что тупо исчезла на просторах области так профессионально, словно каждый день только этим и занималась. Полудурок бы обзавидовался, но ему не грозит, мозга не хватит. И утешиться бы тем, что талантливый человек талантлив во всём, но кто бы знал, что в Олесе кроется такая гениальность! Естественно, эта зараза сдержала обещание – исчезла, и уже три дня я только что с собаками её не ищу. И да, три дня – не три года, но хрена с два от этого становится легче. А чтобы мне наверняка сдохнуть от трудно классифицируемых чувств, сегодня днём позвонил Сашка, предложив встретиться. Мне. Сам предложил. Жаль, от такого не страхуют, потому что, услышав, я едва не подавился кофе. И с трудом удержался от того, чтобы спросить, что он пил. Может, не совсем по-отцовски, но после двухлетнего молчания это как купить доллар за тридцать, а на следующий день продать по шестьдесят – фантастическое везение. Правда, везение недолгое, потому что Сашкино: «Пусть Олеся тоже приезжает», резануло по самому что ни на есть живому – по органу, в наличие которого я уже давно сомневался. После того разговора кофе пришлось допивать залпом. Бессонные ночи в двадцать и бессонные ночи в сорок это уже немного разные ночи, так что кофе заменил мне чай, воду, алкоголь. А такими темпами скоро потечёт и по венам. Потому что Олесин побег это самое хреновое событие за последние чёрт знает сколько лет. Жаль, работу никто не отменял. Так себе, конечно, похвала, но некоторые дела кроме меня решать оказалось некому. С другой стороны, это хотя бы немного отвлекало от отчётов безопасников, в которых «не найдено» чередовалось с «не указано», а результат был разве что по полудурку с Логиненко. Причём результат такой себе, малоинформативный. Потому что Шумерский оказался альтернативно выдающейся, но предсказуемой личностью. У него на роже написано, что он тип скользкий, но трусливый, а перечисление нажитого им имущества не интересовало меня вовсе. С Маратом Ильясовичем Логиненко дела обстояли поинтереснее, хотя бы потому, что информация по нему больше походила на остросюжетный роман, чем на жизнь и деятельность относительно честного бизнесмена. Очень относительно, так что первое, что меня нервировало – не решил ли он разобраться с полудурком через Олесю. Одна только мысль, что Логиненко мог вспомнить о своих мафиозных замашках и организовать её отъезд, заставляла панически сжиматься тот самый орган, в анатомических учебниках называющийся сердцем. Но нет, Олеся уехала сама, отправившись на железнодорожный вокзал и сойдя с поезда до того, как добраться до места назначения. Хреново, но факт – она сбежала. Ещё хреновее, что сбежала от меня, но запись к гинекологу на следующий четверг радует хотя бы тем, что вернуться Олеся планирует. А я планирую её найти. – Кирилл? Кирилл Александрович, ты меня слышишь? – Лёгкое похлопывание по ладони возвращает в реальность. – Простите, Иван Фёдорович, задумался. Нет, Олесю надо найти и срочно, потому что подвисать, засмотревшись на тёмно-синюю папку со счётом, ни разу неадекватно. – Я хорошо помню, как ты так задумывался в прошлый раз, – понимающе улыбается Сухоруков, – и поэтому на правах давнего и старшего товарища спрошу, у тебя что-то случилось? – Ничего особенного. Куда она там купила билет? В Москву? – Ну раз так… – Разговор возвращается в прежнее русло, и через час мы выходим к стоянке довольные друг другом. Только моего довольства хватает ненадолго, пока Сухоруков не роняет на прощание: – Переживать из-за женщины, Кирилл Александрович, не стыдно, – и без объяснений уходит в закат, скрываясь в недрах, подогнанного водителем, автомобиля. А я переживаю? Этот вопрос зудит на заднем плане, пока я звоню Саитову, выясняя, точно ли Олеся покупала билет в столицу, и прошу сбросить мне маршрут поезда со всеми остановками. Моя самая самостоятельная ехидна, какой бы ни была злой, не станет рисковать здоровьем ребёнка, а, значит, не полезет в самую глушь. И, значит, у меня есть все шансы её найти.