— Дорогая… — начала моя мать, останавливаясь достаточно долго, чтобы собраться с мыслями, прежде чем продолжить: — Это частный… — Скажите мне! — закричал я. То, что началось как дрожь подбородка, быстро перешло в дрожь всего тела, когда адреналин разрушил мою систему. Мама подскочила, и Том инстинктивно шагнул ко мне, но Портер удержал меня на ногах. — Дыши, — прошептал он мне в макушку, пытаясь прижать меня к себе, но я не могла этого сделать. Я не хотела утешения. Я хотела получить ответы, но боялась, что они будут совсем не такими, как я ожидала. Вырвавшись из объятий Портера, я встала на свои дрожащие ноги, как в тот день, когда забрали моего мальчика, и посмотрела Тому прямо в глаза. — Пожалуйста. Он резко втянул воздух, выпрямил спину, а затем произнёс слова, которые я так отчаянно хотела услышать. — Тело ребёнка было обнаружено на строительной площадке, которую они разбивали прошлой ночью. Моя грудь сдавило, и волна тошноты прокатилась по животу. Вот оно. Момент, которого я так долго ждала. Слова, о которых я столько раз молилась, чтобы никогда не услышать. А потом, годы спустя, те, о которых я молилась, наконец-то позволили мне отпустить. — Это он? — спросила я, на самом деле ничего не чувствуя. Портер снова подошёл поближе, не касаясь меня. Моя мама протянула руку, слёзы текли из её глаз. Лицо Тома исказилось, как будто я попросила его застрелить меня. А я стояла там, умоляя кого-нибудь, наконец, положить конец моему кошмару. — У нас пока нет ни причины смерти, ни точного удостоверения личности, но… — Том достал из заднего кармана фотографию и протянул мне. Я зажала рот рукой, и земля задрожала у меня под ногами. Прошлое с рёвом вернулось к жизни, в то время как я цеплялась за настоящее. Я бы узнала этот зажим для соски где угодно. В последний раз его видели пристегнутым к сорочке моего сына. Я заказала его ещё до того, как узнала, что он мальчик. Называйте это материнским чутьём или как там ещё, но я чувствовала это всем своим существом. Он был моим сыном. А теперь он исчез. Тёмная, исполненная чувства вины часть моей души умерла, когда я уставилась на изображение той сине-белой ленты в горошек, соску, которую он когда-то сосал, всё ещё соединенную с концом, пять букв, монограммы в толстом блочном шрифте, чтобы сформировать то, что я теперь знала, было самым болезненным словом в английском языке. Лукас. И вдруг, несмотря на то, что получала сигналы на протяжении десяти лет, мир, наконец, остановился. Глава двадцать вторая Портер Я не знал, что изображено на этом снимке, но было не сложно проследить, о чём шла речь, хотя было невозможно не понять реальность всего этого. Её сын был мертв. Они нашли его тело, которое было похоронено Бог знает как долго, в то время как она провела десять лет, живя и дыша, но похоронена рядом с ним. Он даже не был моим ребёнком, и боль была чертовски близка к парализующей. Я не мог представить себе бурю, разразившуюся внутри неё. Когда она споткнулась на ослабленных ногах, столкнувшись с моей грудью, я не смог достаточно быстро обнять женщину. Повернув её, я поддержал Шарлотту. Её спина выгнулась, когда она прижалась ко мне спереди. Её сердце бешено колотилось, а грудь тяжело вздымалась, когда реальность обрушилась на неё. И, несмотря на всё это, я сделал единственное, что мог. Я крепко держал её, ожидая, что она взорвётся и, проклиная тот момент, когда её гортанные крики разнесутся по комнате, как смертоносный торнадо, снося нас всех. Я бы всё отдал, чтобы отнести её обратно в спальню. Отмотать назад и вернуться к тому времени, когда она мирно спала рядом со мной. Её дыхание было ровным. Её сердце размерено билось в груди. Её тело было вялым. Её мысли спокойными. Шрамы на её душе временно забыты. Правда заключалась в том, что я мог удерживать её, пока мои руки не отвалятся, но я не мог ничем ей помочь. Часть её отсутствовала задолго до того, как мы встретились, но процесс скорби только начинался, и я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы смягчить этот удар. Но это не значит, что я не буду пытаться. Она не закричала. Она не заплакала. Она не завопила и не пригрозила кулаком небесам. Она даже не пошевелилась. — Я здесь, — пробормотал я в её волосы, несколько раз целуя в щеку. — Я остановлюсь с тобой. Только ты и я, Шарлотта. Она не ответила. Честно говоря, я даже не был уверен, что она ещё дышит. Она была неподвижна. Абсолютно. Полностью. До жути. — Милая. — Ее мама появилась рядом с нами. Мои мышцы напряглись, когда моё тело запротестовало против этого, но когда Шарлотта повернулась в её сторону, я отпустил женщину. Шарлотта не двинулась в объятия матери. Отойдя от нас обоих, она заявила: — Мне нужен кофе. — А затем, как робот, она откинула голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Хочешь немного? Спокойно. Хладнокровно. Собрано. Ни одной слезинки в глазах. Руки не дрожат. Плечи распрямлены. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Это было уже не просто её обычное выражение лица. Её окружала ауры пустоты. Даже я не мог найти эмоции, спрятанные внутри. Это было даже хуже, чем я ожидал, потому что это был первый раз с тех пор, как я встретил Шарлотту, когда понял, что у нее не осталось вообще никаких чувств. — Шарлотта, — прохрипел я. — Вернись, милая. Но я не имел в виду физически. Она ушла, и это чертовски напугало меня. Потянувшись, чтобы схватить её за руку, я переплёл наши пальцы вместе, отчаянно пытаясь понять её. Она не стиснула ладонь от беспокойства. И она не стала её нежно сжимать. Но хуже всего было то, что она даже не убрала руку, пытаясь спрятаться. Женщина просто держала её, безвольно и свободно. Физически здесь, но умственно и эмоционально за миллион миль. Я придвинулся ближе, беспокойство рикошетом отозвалось во мне, и прошептал: — Давай посидим в темноте. Она одарила меня ободряющей улыбкой, такой фальшивой, что казалось, будто она сделана из пластмассы. — Давай сегодня останемся на свету, Портер. Я всмотрелся в её лицо. – Я не знаю, где ты сейчас, но обещаю тебе, что это не свет. Впусти меня. Я пойду с тобой, куда ты захочешь. Я здесь. Вырвав свою руку из моей, она положила ладони мне на грудь. Затем, не поднимая глаз, женщина рассеянно провела пальцем по шву на моей футболке. — Я долго ждала, чтобы узнать, где мой ребёнок. Теперь я знаю. Это так близко к свету, как я когда-либо смогу оказаться. Дыхание вырвалось из моих легких, как будто меня ударили кувалдой. Она была права. Печальный, удручающий, трагический момент. Но, тем не менее, окончательный.