– Есть три наряда, – вздохнув, ответил мехвод. – А сейчас бегом марш за лейтенантом! Отдых пошел лейтенанту на пользу. Все еще бледный, слегка шатающийся, но выглядел он намного лучше, чем когда я его встретил. Сначала командир осмотрел танк, потом, вылив воду из сапог, подошел к нам, сел на траву. – Тринадцать вмятин на башне! Ивану явно стало лучше, лицо порозовело, шальных глаз уже не наблюдалось. – Поверить не могу. Вот это бой! Вы целую танковую группу остановили! – Лейтенант вытащил грязную бумажку из планшета, начал что-то записывать. Бойцы вытянули шеи. Ясно. Рапорт пишет. Даже успел сосчитать разбитые немецкие танки и «ганомаг». – Так, Оганесян… – Я посмотрел в небо. Совсем стемнело, надо было выставлять охранение. – Берешь Антонова, разводите на том берегу большой костер. Не вздумайте лезть в кусты. Там гранаты. Я посмотрел на лейтенанта – как отреагирует на мое самоуправство с экипажем? Никак. Иван продолжал быстро писать. Значит, продолжаем. – Возвращаетесь в танк, заряжаете пушку. Ты, Оганесян, остаешься в дозоре, вот тебе бинокль. Глядишь в оба. Если на берегу будет шевеление, стреляй. Ты, Копейкин, бери брезент, вот тебе сало, хлеб. Давай, накрывай нам. Будем ужинать. – А как же я? – расстроился армянин. – Не боись. Принесем мы тебе твою порцию в танк. – Товарищ старший лейтенант! – Копейкин почесал в затылке. – У нас консервы есть. – Тащи… – кивнул я. – Вон, немецкий харч тоже используй. Танкисты занялись делами, Иван дописал рапорт, сходил и умылся к реке. – Товарищ лейтенант, – Копейкин закончил накрывать, посмотрел на меня, – а как вас зовут? – Петр… Николаевич, – на отчестве я споткнулся, чуть не назвал свое старое. – Петр Николаевич, а что вы на том берегу сделали? Ну, с гранатами… Про все эти саперские штучки мне рассказал мой бывший сослуживец Сема Шутин, который остался служить в армейке и даже побывал в Корее инструктором. Там он успел повоевать с бывшими союзниками. Все три года, от начала до конца. И потом еще год, пока Сема не нарвался на более хитрого жука, чем он сам, и оставил в корейской землице кусок левой ступни. Ясное дело, после этого дела Шутин оказался на улице, где, гремя медалями, преспокойно пил водку в славном городе Одессе. Там я с ним и встретился по дороге в санаторий. За бутылочкой (третьей или четвертой по счету) южного винца он и рассказал про азиатские выдумки. Кто там у кого каким гадостям научился – то ли наши у американцев, то ли сами оказались такими фантазерами, – история умалчивала. Но про растяжки и прочие способы развеселить противника он рассказывал, пока винишко не кончилось. Ну, я не мешался, про такое говно надо выговориться, да не однажды. Не то что легче после этого становится, но не хуже – это точно. Да и не любитель я трындеть попусту. Послушать – это за милую душу, а разговоры вести я не мастер. Бывало, ребята из артели спорили с новичками, смогу ли я продержаться, целый день не разговаривая, – и каждый раз выигрывали. – Еще один подарок гансам, – я вздохнул, заканчивая вспоминать прошлое. Где теперь Сема Шутин? Пойди, пойми. Лейтенант тем временем перебирал документы, собранные у офицеров. – Эх, жаль, немецкий учил через пень-колоду, – сказал он, вздохнув и отложив бумаги в сторону. – Кое-как еще звания и фамилии разберу, а остальное – никак. Не знаете случайно немецкий, Петр Николаевич? – Случайно немного знаю, – признался я. – Но читаю не очень, на слух только, да и то на бытовые темы. – Давайте я попробую, – вызвался Антонов. – Я хорошо учил, на четыре и пять. – Ну попробуй, Антонов, – подал ему документы Иван. – Вдруг получится. Антонов открыл первую сверху офицерскую книжку и начал листать ее, шевеля губами и вглядываясь. – …Weber… Otto… Oberstleutnant… старший лейтенант? – засомневался он. – Нет, бери повыше, это подполковник, если по-нашему, – поправил его я. – Вот еще тут бумага какая-то, – сказал стрелок и взялся за свернутый лист, оказавшийся чем-то вроде мандата. – Panzergruppe… это танковая группа… Oberbefehlshaber… обер – главный, значит, главнокомандующий! А, нет, просто командующий, главный в группе… – радостно сообщил «переводчик». – General der Kavallerie Ewald von Kleist… генерал от кавалерии Клейст! Persönlicher Adjutant, это непонятно как-то… личный адъютант? – Порученец получается, – подсказал я снова. – …zur Inspektion… на инспекцию?…geschickt… направлен. Вот, порученец генерала Клейста подполковник Вебер направлен на инспекцию! – Вот это мы навоевали, – сказал я. – Такой фашист побольше танка весит. – Конец нам, – протянул Иван. – За такого туза они нам тут устроят… – Хоть за туза, хоть за валета, – возразил я, разглядывая листок, украшенный двумя печатями и размашистой, немного небрежной подписью генерала. – Мы им дорогу перекрыли, кто-то там опаздывает часов на двенадцать самое малое. За такое спросят. Так что ждем утром новых гостей. – Товарищ лейтенант, – непонятно к кому из нас обратился Копейкин. – Разрешите к немецким танкам сходить, пока не стемнело. Может, там найдем что хорошее. Один же не сгорел… – Сходите, – разрешил Иван. – Бери с собой Оганесяна и Нургалиева, один смотрит, двое охраняют. Добытчики вернулись, притащив на троих два патронных ящика с лентами для пулемета и три плитки какого-то шоколада для танкистов, так на пачках и написано было: «Panzerschokolade». Иван от шоколада отказался, объяснив, что его от него тошнит, и пошел к танку менять Оганесяна. Уже почти стемнело, когда мы на маленьком костерке, разведенном в ямке, приготовили какую-то мешанину из имеющихся у нас продуктов. Не то густой кулеш, не то жидкая каша. Главное, что горячее и с мясом, а солдатский организм сам разберется, как ни называй. Один книгочей у нас на зоне такое варево почему-то называл ирландским рагу. Вроде в книжке какой-то про такое читал, там его варили из всего, что было. Пока танкисты сооружали еду, мы с Нургалиевым на берегу установили немецкий пулемет. Второй после ужина поставим. Снятых с мотоциклов и притащенных из танка патронных ящиков не хватит надолго, если придется пострелять, но хоть что-то. Патронов, как известно, много не бывает. Бывает или очень мало, или просто мало, но больше уже не утащить. После ужина я разделил шоколад и вручил каждому по плитке. Все съели неожиданное лакомство в один миг, только я отложил свою порцию на потом. Первым на ноги вскочил Нургалиев минут через пятнадцать. – Надо, товарищ лейтенант, танк на берег вытаскивать! – как-то немного взбудораженно предложил он. – Сейчас бревна принесем, подложим, как на учениях, и выедем на берег! А потом и к нашим поедем! Я посмотрел на танкистов. В слабом свете костерка, возле которого мы собрались, было видно, что никто из них не стоит на месте. Все чуть ли не подпрыгивают от нетерпения и желания чем-то срочно заняться. И только сейчас я вспомнил про этот специальный шоколад. Что-то там такое немцы мешали, что придавало сил и уверенности. Вроде как можно было даже после тяжелого марша заставить бойцов куда-то бежать еще столько же. Откуда только организм на такое сил возьмет? Это же надо кормить таких как на убой. – Отставить рубить дрова, – скомандовал я. – Я такой команды не отдавал. Я задумался. Надо их чем-то занять – вон как нарезают круги у кустов. – Вот и хорошо. Если у вас силы девать некуда, отнесите лейтенанту его порцию и идите чистить оружие. Копейкин, пушка почищена? Антонов, Нургалиев, ваши пулеметы завтра не заклинит от нагара? Немедленно приступить! Об исполнении доложить! Возле меня остался один Оганесян. Его я припахал к немецким пулеметам. Побудет вторым номером два раза, раз они такие бодрые. Заодно подучу его перезаряжать МГ. Как менять ствол – тоже надо показать. Пока разобрались с патронными ящиками, пока оборудовали пулеметное гнездо, совсем стемнело, и, если бы не почти полная луна, освещавшая реку и противоположный берег, ничего бы я не увидел – костер уже прогорел. И тут из кустов на немецком берегу раздался взрыв. И через секунду – еще один. Сработали мои гостинцы. Над ночной рекой раздался протяжный стон, почти вой. Прямо бальзамом на душу пролилось. Вой, немчик, вой. Чтобы все твои, что слышат, почувствовали, как тебе хреново сейчас. Берег вдруг ожил. То тут, то там были видны вспышки выстрелов. Из танка раздался пушечный выстрел, полетели трассеры пулеметных очередей. Мы тоже вступили в бой. Через какую-то минуту стрельба стихла. Я прошелся напоследок по берегу парой очередей из МГ. Последняя лента на пятьдесят патронов улетела, будто и не было. От кустов, из которых раздавалась стрельба, остались одни воспоминания. Да уж, серьезная машинка, ничего не скажешь. И только раненый немец продолжал выть протяжно и безнадежно. Вскоре и он затих. Интересно, что ж его свои не утащили? Или тащить было некому? Так хоть бы упокоили, если надежды на спасение нет. Остаток ночи прошел тихо. Никто к нам больше не приперся, да и мы сидели без движения. Мы с Оганесяном даже немного подремали по очереди. * * * Утро порадовало облаками, такими низкими, что, казалось, еще немного, и они будут цепляться за верхушки деревьев. Вот и хорошо, значит, воздушной разведки и последующей бомбежки нам пока ждать не приходится. Невыспавшиеся танкисты выглядели одинаково потрепанными, и варево, приготовленное спозаранку отбывающим свой первый наряд Оганесяном, съели без нареканий. Тем более что утреннее рагу было сдобрено выловленной из реки оглушенной рыбой. Даже Ваня поклевал что-то, признавшись потом мне в разговоре наедине, что головная боль никуда не отступила и тошнит временами так, что кажется – вывернет наизнанку. А чем я ему могу помочь? Понятно, что парня надо в медсанбат сдавать, добром контузия без лечения не кончится, да только где те врачи? Знать бы хоть, где сейчас наши вообще, потому что подмога так и не появилась. Так что в отсутствие приказов от вышестоящего начальства нам пришлось думать, что делать дальше, самим. Деятельность для командира среднего звена не совсем привычная, но на войне еще и не такое случается. Ваня сразу занял позицию, которую ему вдалбливали на политзанятиях. – Надо стоять до конца! Боезапаса еще не на один бой хватит! Нас с этого брода сбить у немца не получится! – с пылом доказывал он мне, когда мы отошли в сторону от ушей рядового состава. – А там и наши подойдут. Не могут они нас здесь бросить, Петр Николаевич, как ты это не поймешь? Наши догорают уже у Радехова. Удар мехкорпуса немцы отразили и сами перешли в атаку. Собственно, первую группу мы уже наблюдали. И даже обоняли. – Ваня, головой надо думать, а не вспоминать фильм «Если завтра война». Сбить нас с этого брода для немцев хоть и непросто, но вполне возможно. Дождутся, когда небо прояснится, пришлют сначала разведчика, потом отбомбятся, то, что от танка останется, сдернут тягачом, и все. А если без авиации, то притащат зенитки восьмидесятивосьмимиллиметровые, жахнут со всей дури, ну а дальше, как я и говорил: тягач, наши трупы плывут вниз по течению, немцы пошли дальше. – Что же нам, вот так все бросить и уйти? – Иван, похоже, был зол на себя, что отдал командование мне и не додумался до таких простых вещей, которые ему как на блюдечке преподносит даже не танкист, а какой-то незнакомый лейтенант. А может, это у него опять голова заболела, и от этого он побледнел. – Будем ждать самолетов или зениток, что там первое появится, потом отходим. Танк, Ваня, страна еще сделает, а танкиста, чтобы в него посадить и бить врага дальше, Родина где возьмет, если ты тут сдуру погибнешь смертью храбрых? – Что это они собрались делать? – Иван смотрел в сторону танка. Повернулся и я. Оганесян, как оказалось, затею вытащить машину из реки не бросил. Бойцы притащили два не очень толстых кривых бревна, и сейчас кто-то пытался затолкнуть одно из них под гусеницу.