Немедленно были выписаны звания и фамилии всех 103 арестантов, содержавшихся в части одновременно с Николаевым, а за последним был командирован агент в Михайловскую волость, так как Николаев проживал уже на родине. Более всего подходящим к описанным приметам рыжего арестанта, с которым Николаев вел переговоры, оказался крестьянин Рязанской губ. Семен Викторов, высланный из столицы на родину как лишенный права жительства в С.-Петербурге. В частности, Викторов был хорошо известен Сыскной Полиции как карманный вор, неоднократно отбывавший тюремное заключение за кражи. Затем было выяснено, что Викторов состоит в любовной связи с некоей Александрой Фокиной. Названная Фокина сообщила, что Викторов вернулся с родины, проживает в С.-Петербурге и за последнее время неоднократно посещал ее в чайной, где она служила. Установленное наблюдение во всех местах, где можно было ожидать появления Викторова, дало положительные результаты: 5 февраля, в доме № 35 по Петергофскому шоссе, в квартире служащего при банях Рогова были задержаны Семен Викторов и его товарищ Иван Васильев, как оказалось, собравшиеся уезжать в Москву. Будучи доставлены в Сыскную Полицию, Викторов и Васильев, первоначально отрицая свое участие в описанном выше убийстве, принесли затем повинную, указав, что их соучастниками были: крестецкий мещанин Владимир Царев и кронштадтский мещанин Павел Александров, известный Сыскной Полиции как дерзкий вор, носящий кличку "Павлушка Ермак". По словам Викторова и Васильева, участие "Ермака" в деле выразилось в том, что он снабдил их, когда они отправились на убийство, деньгами и платьем и вместе с ними ездил на станцию "Дно", где поджидал их возвращения с места преступления. Через несколько дней тот же Александров ездил на станцию "Дно" разыскивать похищенный убийцами железный сундук, закопанный ими в снег вблизи названной железнодорожной станции. Затем был задержан и доставлен в Сыскную Полицию Дмитрий Николаев. Последний сначала отрицал всякий разговор с Викторовым о Симанове, но, уличенный вышеупомянутыми Андреевым и Богдановым, подтвердил, что, действительно, говорил с Викторовым о Симанове как о зажиточном крестьянине. Сознавшиеся убийцы Викторов и Васильев рассказали об обстоятельствах убийства нижеследующее: в ноябре прошлого года, в то время, когда Викторов содержался в Спасской части под арестом, арестанты, в числе коих были крестьяне Михайловской волости Николаев, Андреев и Богданов, беседовали между собою о богачах, у которых можно было бы поживиться деньгами. Николаев, между прочим, сообщил Викторову, что в деревне Поповщине Порховского уезда живет богатый крестьянин, торговец льном Симанов, ранее державший его, Николаева, в работниках, что он человек старого закала и что деньги поэтому у него хранятся в избе в железном сундуке, который нетрудно взять. С этого времени у Викторова начало созревать намерение ограбить Симанова. Об этом Викторов заявил своему приятелю "Павлушке Ермаку", который однажды навестил его в Спасской части. О том же Викторов поделился мыслями с арестантом Царевым, сделавшимся затем непосредственным участником убийства. По окончании 26 декабря срока ареста Викторов был отправлен этапом в Рязанскую губернию, но оттуда немедленно возвратился в С.-Петербург. Здесь он разыскал "Ермака" и вместе с ним, а также со своим знакомым Иваном Васильевым, вновь стал обсуждать план задуманного преступления. Их сговор происходил на квартире рабочего Солнцева, проживающего по Петергофскому шоссе в доме № 58. И вот, 16-го или 17-го января, все трое: Викторов, Васильев и "Ермак" отправились на станцию "Дно". Оттуда первые двое поехали к Симанову, а "Ермак" остался поджидать на вокзале их возвращения. Прибыв к Симанову, Викторов и Васильев завели с ним разговор о покупке льна. Однако, увидав его многочисленную семью, они побоялись привести в исполнение свое намерение и, объявив хозяину, что для окончательных переговоров приедут с купцом, вернулись на станцию "Дно". Приехав домой, они пригласили в соучастники беглого солдата Владимира Царева, того самого, с которым Викторов уже беседовал по этому делу в арестантской. Тот охотно согласился участвовать в деле. 23 января на станцию "Дно" вновь прибыли Викторов, Васильев, "Ермак" и вместе с ними Царев; при них было два молотка и самодельный кинжал. "Ермак", как и в первый раз, остался на вокзале, а остальные трое отправились к Симанову. Был уже поздний вечер, когда они прибыли к нему и опять стали вести переговоры насчет льна. Симанов угостил их чаем и ужином и предложил им переночевать. С чердака хозяева достали перину, на которую и легли спать все трое приезжих. Огонь быль потушен, и через несколько времени все, кроме преступников, заснули. Первым поднялся Викторов. Он взял из-под лавки, на которой спал старик Симанов, ранее замеченный им топор и ударом топора по виску убил Симанова наповал. В то же время поднялись Васильев и Царев, которые стали наносить многочисленные удары молотком и кинжалом без разбора кому попало. Поднялся страшный крик, и стали раздаваться мольбы о пощаде, но пощады никому не давалось. В избе было темно. Викторов зажег потом лампу и увидел, что невестка Симанова еще сидела с разбитой головой. Ударом топора по голове он покончил с ней, и она, мертвая, повалилась на пол. Царев убивал в то время кинжалом малолетних детей: так, бывшему в люльке 9-месячному ребенку он четыре раза вонзил кинжал в тело, пронзив его насквозь. Все это зверство продолжалось с полчаса. Когда стоны смолкли и в избе стихло, убийцы вынесли из избы железный сундук, в котором, по словам Николаева, должны были храниться деньги. В конюшне убийцы выбрали одну из шести лошадей, запрягли ее в сани, взвалили на них железный сундук, после чего втроем поехали на подводе на станцию "Дно". Поезд отходил в 4 часа утра, и потому они сильно торопились. Не доезжая до станции с полторы вер., они остановились, сняли с саней сундук и, отнеся его в сторону, закопали в снег. Оставив затем лошадь на произвол судьбы, они поспешили на станцию. Поезд уже стал отходить, когда они вскочили в вагон. Проехав несколько станций, убийцы сошли с поезда и пешком дошли до Строгановской платформы Варшавской железной дороги, откуда в поезде прибыли в С.-Петербург. С целью походить видом на приказчика, Викторов, отправляясь на убийство, взял у "Ермака" шубу и барашковую шапку, а у рабочего Солнцева — чистую рубашку синего цвета, которую надел на себя, взамен своей грязной. После убийства Викторов вернул ему эту рубашку, обильно смоченную кровью. Деньги на расходы по поездке были получены от того же "Ермака". Через два дня на станцию "Дно" заехал Солнцев понаведаться, что говорят об убийстве; а затем туда же ездили Васильев и "Ермак", которые искали зарытый в снег сундук, но безуспешно. В третий раз на станцию "Дно" поехали Солнцев и Васильев; они взяли с собою мешок, два зубила, свечку и ключ от сундука, переданный Солнцеву Викторовым. Ночью они разыскали сундук, с помощью зубил, так как замок был с секретом, открыли его и, при зажженной свечке, стали рассматривать его содержимое. По словам Васильева, денег оказалось всего 195 руб., которые они и взяли, а две сберегательные книжки и разные документы оставили в сундуке. Оттащив сундук со старого места шагов на семьдесят, они снова зарыли его в снег. По указанию Васильева сундук этот потом был найден полицией в снегу. По настоящему делу задержаны и содержатся под стражею Викторов, Васильев, Александров (по кличке "Ермак"), Солнцев, Николаев, Богданов и Андреев, которые все, за исключением Солнцева, не признающего себя ни в чем виновным, сознались в том, какое каждый из них принимал участие в данном убийстве. К задержанию скрывшегося Царева приняты меры. Приведенный отчет об убийстве с целью ограбления крестьянина Симанова со всей его семьей свидетельствует о тех блестящих результатах, которыми увенчались труды С.-Петербургской Сыскной Полиции по производству розыска. Энергия, опытность и вдумчивость чинов полиции, производивших это расследование, должны быть отмечены, тем более что самое преступление отличалось не только выдающимся зверством, в смысле его выполнения, но и отсутствием каких бы то ни было данных, предоставлявших возможность напасть на след виновных. Часто даже самые опытные преступники делают ошибки, оставляя улики на месте деяния, с другой стороны, много способствуют раскрытию лиц, совершающих преступления, различные случайности. В данном деле, по крайней мере, судя по существу отчета, не было ни того, ни другого, не замечалось хотя бы малейшей нити, могущей быть началом для дальнейшей разработки розыска. Основанием последнему послужил исключительно ряд умозаключений, приведший к выводу, что среди убийц должно быть лицо, знавшее Симанова вообще, и как торгового человека в частности. В этом направлении и были предприняты розыски, окончившиеся раскрытием полной картины преступления и равно обнаружением виновных, которые не избегнут заслуженной кары. Несомненно, что такие приёмы должны быть признаны образцовыми и служить примером для лиц, отдавших свои силы трудному делу служения государству и обществу в области борьбы с преступлением. Дознание по этому делу производилось под личным наблюдением начальника С.-Петербургской Сыскной Полиции В.Г. Филиппова"{403}. 22 декабря 1915 года Филиппов выходит в отставку в связи с тем, что "расстроенное здоровье не позволило д. с. с. Филиппову оставаться далее на столь ответственной должности, требующей постоянного напряжения сил"{404}. Лев Лурье в книге "Преступления в стиле модерн" называет иную причину отставки В.Г. Филиппова — якобы тот подал прошение в связи с увольнением директора Департамента полиции Владимира Джунковского, пострадавшего из-за своего доклада императору о пьяных безобразиях Григория Распутина{405} (Лурье называет Джунковского непосредственным начальником Филиппова, хотя последний, как известно читателю, подчинялся градоначальнику столицы). Однако мы склоняемся к версии, что Филиппова действительно подвело здоровье. Ещё в июне 1909 года доктор медицины Гингер написал в заключении, что Филиппов "страдает ожирением сердца, расстройством кровообращения в воротной системе и резко выраженной неврастенией"{406}. И с тех пор, вплоть до отставки, Владимир Гаврилович каждый год испрашивал отпуск для поправки здоровья. Рис. 78. Начальник Петербургской сыскной полиции Владимир Гаврилович Филиппов в кабинете 8 февраля 1913 г. Фото К.К. Буллы В связи с тем, что В.Г. Филиппов не отслужил положенный для пенсии 35-летний срок, пенсию ему назначили "урезанную" — две тысячи рублей{407}. После хлопот тогдашнего градоначальника князя А.Н. Оболенского её увеличили до двух тысяч четырехсот рублей{408}. После отставки Филиппов стал председателем Комиссии передвижных показательных промышленных выставок. Жил он рядом с М.Ф. Чулицким по Выборгскому шоссе, недалеко от станции Озерки Финляндской железной дороги{409}, где имел собственный дом и участок земли площадью в тысячу квадратных саженей[188]. Владимир Гаврилович был женат на дочери титулярного советника девице Вере Константиновне Ивановой; имел двоих детей, родившихся: сын Владимир — 17 сентября 1893 г. и дочь Вера — 9 февраля 1897 г. После Октябрьского переворота В.Г. Филиппов эмигрировал. Скончался 1 сентября 1923 года, похоронен был на православном кладбище Тегель в Берлине в шестом ряду четвертого квартала{410}. Могила, увы, утрачена. 6.3.2. Аркадий Францевич Кошко (12.01.1867–25.12.1928) Помощник начальника СПбСП с 01.10.1906 по 03.05.1908. Казалось, об этом человеке известно так много, что писать очередной очерк — только зря переводить бумагу. Но без статьи о Кошко эта книга обойтись не могла. А когда авторы стали изучать материал, то обнаружили, что большая часть сведений о Кошко известна… от самого Аркадия Францевича и его потомков. Согласно их версии, А.Ф. Кошко был выходцем из богатой и знатной шляхетской семьи, появился на свет в родовом имении Брожки, там же приобщился к чтению детективных романов и вознамерился стать сыщиком. Однако отец настоял на военной карьере. Аркадий Францевич был вынужден подчиниться и поступить в Казанское пехотное юнкерское училище. По окончании Кошко был отправлен в Симбирск в 5-й пехотный Калужский полк. В 1894 году он вдруг вспомнил юношескую мечту и подал в отставку с военной службы. Переехав в Ригу, он поступил на службу в полицию{411}… Первое научное исследование биографии "гения русского сыска" было опубликовано совсем недавно — в № 6 "Московского журнала" за 2019 год, автор — А.Ю. Шаламов. Однако и у него имеются некоторые пробелы. Мы постарались их восполнить… Итак… Согласно метрике, обнаруженной нами в ЦГИА Санкт-Петербурга, Аркадий Францевич Кошко родился 12 января 1867 году в городе Могилеве (!) в семье коллежского асессора Франца Казимировича Кошко, бывшего чиновника гражданской палаты Могилевского суда, и Констанции (Пульхерии) Карловны, в девичестве Бучинской. Мальчик был крещён в католичестве двуименно (второе имя — Петр) 15 января 1867 года{412} в Могилевском римско-католическом фарном[189] костёле. Вопреки утверждениям потомков, в частности, Дмитрия де Кошко{413}, знатной семья не была. В потомственном дворянстве Казимира Ивановича Кошко (деда Аркадия Францевича) и его потомков утвердили лишь в 1859 году{414}, всего за восемь лет до рождения будущего сыщика, хотя семейство Кошко начало хлопотать об установлении дворянстве аж с 1827 года. Но с первой попытки сие не удалось — в 1836 году{415} им отказали. И лишь повторное прошение, поданное в 1852 году, было удовлетворено{416}. Ни о каком родстве с Федором Кошкой, московским боярином времен Дмитрия Донского, от которого, по мнению Дмитрия де Кошко, ведет начало их фамилия, в прошении Казимира Кошко не упоминается — родоначальником назван некий Богдан Кошко, мелкопоместный шляхтич, живший в 18 веке в Могилёвской губернии. Не было в семье Кошко и богатства. Напротив, они были крайне бедны. Казимир Кошко, подавая в 1852 году документы на установление дворянства, не имел "никаких средств представить нужное количество гербовой бумаги"{417}. И Дворянское собрание Могилевской губернии взяло эти расходы на себя. Никакого недвижимого имущества Казимир Кошко и его младшие сыновья Фаддей и Викентий на момент подачи прошения не имели{418}. Лишь старший сын — Франц Казимирович, видимо, поправивший свои дела женитьбой — имел небольшой деревянный дом в Могилеве{419}. Позже (до 1861 года) он приобрел то самое имение Брожка-Рогоселье, в котором якобы родился его сын Аркадий. Впрочем, имение было крошечным — в 1864 году в нем числилось 17 бывших крепостных душ, которые выкупили у помещика 102 десятины земли{420}. После смерти Франца Казимировича (он скончался либо в 1882 году, либо в самом начале 1883 года) Брожка-Рогоселье была продана за пять с половиной тысяч рублей{421}. В начале 70-х годов ХIX века родители А.Ф. Кошко перебрались в столицу (в 1872 году проживали на Невском проспекте в доме № 27){422}. Старшего сына Ивана (он, как и брат, был крещён двуименно — ещё и Мечиславом), будущего пермского губернатора, они определили во 2-ю Военную гимназию, из которой он поступил в Николаевское военное училище{423}. После смерти отца поручику Ивану Кошко пришлось заниматься устройством младшего брата. Вот что он писал об Аркадии Францевиче в Петербургскую Дворянскую опеку 2 сентября 1883 года: "Оставшийся после смерти отца на попечении нашей матери, не имеющей решительно никаких средств к существованию, и меня, живущего исключительно на жалованье, часть которого я принуждён высылать матери, брат мой не получил почти никакого воспитания. Теперь, когда скоро ему минет 17 лет, пора уже настоятельно позаботиться об устройстве его судьбы. Я, согласно его желанию, решил подготовить его к сдаче экзамена на вольноопределяющегося 3-го разряда и к поступлению затем в Санкт-Петербургское юнкерское училище. Так как я сам не располагаю свободным временем по причине своих обязанностей, то необходимо было обратиться к содействию постороннего лица. Принимая во внимание довольно обширную программу для поступления в училище и отсутствие в моем брате самых элементарных сведений по всем предметам, а также большую конкуренцию для поступления в Санкт-Петербургское училище, становится очевидной необходимость значительной траты на его воспитание: необходим и хороший учитель, и ежедневные уроки. Учитель уже мной найден и занимается с братом третий месяц. Лицо это потребовало 400 рублей вознаграждения, причем 200 рублей должны быть уплачены теперь же, а остальные 200 рублей по поступлении в училище"{424}. Рис. 79. Иван Францевич Кошко Далее Иван Францевич просил Дворянскую опеку выдать ему на обучение брата четыреста рублей из денег, доставшихся Аркадию после продажи Брожки-Рогоселья (его доля составила 1004 рубля 95 копеек). Так как подавляющему большинству читателей фраза "сдача экзамена на вольноопределяющегося 3-го разряда" непонятна, дадим пояснения. Как всем известно из "Капитанской дочки" А.С. Пушкина, в 18-м веке дворян зачисляли в полк сразу после рождения, к определенному возрасту они становились офицерами и только тогда выезжали к месту службы. В 19-м веке подход изменился. Младенцев на службу больше не зачисляли, а взрослым, кроме происхождения, теперь требовался и определенный уровень образования (это коснулось и гражданской службы). Но до поры до времени отсутствие у аристократа подтвержденного в законном порядке образования ничем плохим ему не грозило. Ситуация изменилась после военной реформы 1874 года, когда "забривать" в солдаты стали не только представителей податных сословий, но и дворян. Теперь они со всеми наравне тянули ратный жребий. Понятно, что для дворянина служба солдатом была позором. Избежать участия в жеребьёвке могли лица с образованием. Для этого они должны были до достижения 20 лет добровольно поступить на военную службу. Имевшие высшее образование служили три месяца вместо шести солдатских лет — это был первый разряд вольноопределяющихся; закончившие хотя бы шесть (из восьми) классов гимназии — шесть месяцев, второй разряд. И хотя вольноопределяющиеся формально были рядовыми, их служба заметно отличалась от солдатской: их не привлекали на хозяйственные работы; офицеры обращались к ним на "вы"; через несколько месяцев службы (двух для первого разряда и четырех для второго) "вольнопёры" становились унтер-офицерами, а после её окончания — офицерами запаса. Но, кроме перечисленных двух разрядов (после 1886 года их объединили в один), имелся и третий — для лиц с более низким уровнем образования. Им, прежде чем стать вольноопределяющимися, надо было сдать экзамен, к которому и пытался подготовить младшего брата поручик Иван Кошко. Аркадию Францевичу предстояли испытания по следующим дисциплинам: Закон Божий, русский язык, арифметика, геометрия (или алгебра), география и история. Экзаменационная программа для вольноопределяющихся третьего разряда примерно соответствует уровню 6–7 класса современной средней школы{425}. Закончил свое заявление в Дворянскую опеку поручик И.Ф. Кошко следующей фразой: "Своим отказом на мое ходатайство Санкт-Петербургская опека поставит меня в безвыходное положение, заставит прекратить очень хорошо поставленные занятия моего брата, заставит потерять его лишний год, а может быть, и всю пробудившуюся в нём охоту к учению и оставит его недорослем"{426}. Дворянская опека пошла братьям Кошко навстречу, требуемая сумма была выделена. Летом 1884 года Аркадий Францевич сдал экзамен и 13 августа был зачислен в 5-й Пехотный Калужский полк вольноопределяющимся 3 разряда. Для поступления в юнкерское училище он должен был отслужить там целый год, что он и сделал. 5 сентября 1885 года Кошко прибыл из полка в Казанское пехотное юнкерское училище, куда и был зачислен. По его окончании в 1887 году в звании подпрапорщика он вернулся в полк, расквартированный в то время в Симбирске. Однако военная карьера у Аркадия Францевича по каким-то причинам не задалась — 7 апреля 1888 г. он был произведён в подпоручики и тут же зачислен в запас. 2 февраля 1888 года Кошко сменил конфессию — был "присоединён к православию с сохранением прежнего имени"{427}. Выскажем предположение, что причиной этого было желание его невесты — дочери почётного гражданина Елизаветы Михайловны Бугровой{428} или её родителей, потому что именно тогда они с Аркадием Францевичем и поженились. А 9 декабря 1888 года у молодой пары родился сын Александр. Однако отношения между супругами не сложились — в 1893 году Елизавета Михайловна обратилась к императору "с ходатайством о разрешении ей с малолетним сыном проживать отдельно от мужа. Вызванный в канцелярию прошений для допроса по настоящему делу, Аркадий Кошко заявил, что согласен на предоставление жене его с помянутым сыном права отдельного от него жительства, но при том лишь условии, чтобы она впредь не обращалась к нему ни за какою материальною помощью как для себя, так и для сына"{429}. Нежелание содержать прежнюю семью объяснялось тем, что к тому времени у Кошко была другая возлюбленная — Зинаида Александровна Михеева, от которой он имел двоих сыновей: Ивана (дата рождения 27 ноября 1891 г.) и Дмитрия (7 июня 1893 года). Елизавета Михайловна Кошко приняла условия мужа{430}. Как и где Аркадий Францевич зарабатывал себе на жизнь с 1888 по 1894 год, неизвестно. Имеются сведения, что в 1893 году он служил на станции Александровской Санкт-Петербургско-Варшавской железной дороги{431}. 15 марта 1894 года Кошко поступил в Рижскую полицию на должность помощника пристава сначала 1-го, а затем 2-го участка Митавской части{432}. Служил там исправно: "Г. г. Приставу I уч. Митавской части Титулярному Советнику Никифорову и Помощнику его Подпоручику запаса Кошки, снова объявляю искреннюю благодарность мою за произведённые по моему распоряжению успешные розыски и задержание нескольких важных злоумышленников. Присовокупляю, что о таковом отличном выполнении поручений моих и высказанных при этом г. г. Никифоровым и Кошко находчивости, смелости и неутомимой энергии, я поставил себе в приятную обязанность особо доложить Его Превосходительству, г. Начальнику Губернии. Полицмейстер"{433}. 20 июля 1899 года А.Ф. Кошко был назначен приставом — заведующим сыскной частью Рижского городского управления полиции{434}. 18 октября 1898 года его из подпоручиков "переименовывают" в губернские секретари[190]. С 27.08.1900 Аркадий Францевич коллежский секретарь, с 19.03.1901 — титулярный советник, с 24.11.1903 — коллежский асессор{435}. В должности пристава — заведующего сыскной частью Рижской полиции Кошко получал 2900 рублей в год, имел 8-й класс по должности и 6-й разряд по пенсии{436}. И вдруг 17 января 1906 года перешёл на службу младшим чиновником для поручений в Дворцовую полицию. Жалованье его уменьшилось почти в два с половиной раза (до 1200 рублей в год), должность была классом ниже{437}, да и статус Аркадия Францевича сильно понизился: из руководителя полицейского подразделения с десятком подчинённых он превратился в мелкого чиновника Министерства двора. По каким же причинам Кошко перевёлся из Риги в Царское Село? Из интервью правнука Аркадия Францевича Дмитрия де Кошко: "Рапорт о переводе из Риги мой прадед подал по своей инициативе в связи с тем, что в его адрес начали поступать угрозы. В городе в те годы ситуация была очень непростая, и, хотя Аркадий Францевич не занимался "политическими" и откровенно не ладил с охранкой[191], он, естественно, участвовал в расследовании ряда уголовных преступлений, совершаемых радикалами из революционных партий. Например, расследовал налёты на рижские банки — "банковские атаки", задерживал виновных, сажал их под стражу. Немудрено, что это вызвало злость у революционеров, они начали угрожать расправой семье Кошко. Рапорт стал основанием для его перевода в Петербургскую сыскную полицию на должность заместителя начальника"{438}. В последней фразе явная неточность — помощником В.Г. Филиппова Аркадий Францевич стал только через десять месяцев после отъезда из Риги. Попробуем разобраться с остальными утверждениями. В годы первой русской революции полицейских убивали буквально каждый день. По этой причине городовые боялись заступать на посты, классные чины предпочитали вне службы ходить в партикулярном платье, многие из служивших в полиции увольнялись "по прошениям". Если бы каждого сотрудника, которому поступали угрозы, начальство переводило в "тихую гавань", на местах никого бы не осталось. Почему же перевели Кошко? Возможно, потому, что политическими делами Аркадий Францевич не только не брезговал, а занимался ими с полной отдачей, причём задолго до первой русской революции. Первого мая 1899 года работницы рижской "Джутовой мануфактуры" (находившейся на территории 2-го участка Митавской части) объявили забастовку: они требовали давно обещанного увеличения заработной платы: за 12-часовой рабочий день им платили всего по 35 копеек и нещадно штрафовали. Пятого мая сие "безобразие" было решено прекратить: чины полиции и солдаты 115-го Вяземского стрелкового полка согнали работниц в Александровский сад, находящийся в шести верстах от фабрики, где стали отнимать у них расчётные книжки, не выдавая взамен паспортов. Женщины начали громко протестовать, их поддержали собравшиеся к этому времени у сада мужчины — мастеровые с других фабрик. Полиция приказала пожарным окатить толпу водой, но народ это только разозлило — люди двинулись на полицейских. Прозвучал выстрел, застонал и упал раненый. В ответ в полицию полетели камни, палки, бутылки, был разломан забор сада, пожарные рукава порезаны, сами пожарные избиты, "а полицейский Кошко, выпустивший первую пулю в рабочих, поплатился за это жизнью"{439}. Солдаты открыли огонь. Рабочие отпрянули и стали разбегаться. Солдаты бросились им вслед и начали колоть их штыками и стрелять в кого попало. Было убито двадцать пять и тяжело ранено тридцать четыре рабочих. Репортёр преувеличил — Аркадий Францевич остался в живых, хотя и сильно пострадал: получил удар большим камнем в низ живота, "рассечённую рану в правую сторону верхней губы", у него было выбито два зуба{440}. Начальником сыскной части Рижской полиции Кошко стал буквально через месяц после этих событий. Очень похоже на признание заслуг, не так ли? Когда же началась революция, Аркадий Францевич столь преуспел в борьбе с ней, что стал объектом парламентского расследования, проведённого в 1907 году депутатом второй Государственной думы Осипом Яковлевичем Пергаментом. Вот что сообщил О.Я. Пергамент о деятельности начальника рижской сыскной части на заседании Думы, состоявшемся 10 апреля 1907 года{441}: "Особенного расцвета достигли подобные пытки и истязания при допросах в Риге, в сыскном отделении, помещающемся в главном полицейском управлении. Пытки при допросах лиц, заподозренных в прикосновенности к так называемой милиции, или боевым организациям, практиковались в рижском сыскном отделении (в особенности под начальством Кошко) уже давно, но в конце декабря 1905 г. там для этой цели была образована целая "комиссия", куда вошли помощник начальника сыскного отделения [Казимир Станиславович] Швабо, помощник пристава Александровский, [Иван (Ян, Иоганн) Эмерикович] Грегус[192], Сабецкий, Давус и другие полицейские и сыщики. Комиссии этой, по собственному её заявлению, было поручено прокурорским надзором и жандармским правлением, производить "следствия" над политическими, а губернатором для этой же цели (по заявлениям самой же комиссии) было предоставлено комиссии право "убивать политических без суда и следствия". И действительно, истязания и пытки применялись с ведома и разрешения прокурорского надзора, жандармского полковника и высших административных властей края".