Дальше в сообщении О.Я. Пергамента рассказывается про ночные допросы, вырывание ногтей, прыжки на телах заключённых, избиение резиновыми палками. Тех заключённых, которые, несмотря на пытки, не признавались в принадлежности к революционерам, ночью вывозили в глухую местность и расстреливали, якобы при попытке к бегству. Пергамент назвал несколько фамилий лиц, которых забрали в Сыскную, а потом нашли их обезображенные пытками мёртвые тела{442}. Примечательно, что упоминавшегося в этом докладе К.З. Швабо Аркадий Францевич в 1908 году пригласит на службу в Московское сыскное отделение, а "рижскому палачу" И.Э. Грегусу даст в 1914 году блестящую профессиональную характеристику и определит начальником Сыскной полиции в Харьков (подробнее см. Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден). А вот что рассказывает о "подвигах" Аркадия Францевича в своей книге "Очерки современных казней" очевидец событий В. Владимиров: "Итак, в Риге существуют три инквизиционных застенка: 1) Сыскное отделение; 2) Съезжий дом при 2-й Петербургской части и 3) второй Митавский участок. В сыскном отделении пытки производятся следующим образом: когда подсудимого приводят в отделение, полиция снимает с него допрос, требует показаний и, когда не получает желаемого ответа, грозит пытками. После угроз полиция переходит к делу. Старшие чины выходят из этой комнаты в дальние, а нижние чины при участии казаков начинают бить. Бьют жестоко, до остервенения! Бьют нагайками, прикладами и резиновыми палками, которые носят название в этих застенках "пипок". Имеются у них ещё пеньковые жгуты, переплетённые проволокой. Бьют подсудимых до того, что они теряют сознание. Когда под ударами палача несчастный падает на пол обессиленный, без чувств, тогда инквизиторы обливают его холодной водой, пока не придёт в сознание. Но если и это не помогает, если после всех нанесённых истязаний тот продолжает упорствовать — не оговаривает себя и своих товарищей, то его вновь начинают бить, но уже "смертным боем". Тогда применяют к замученной жертве методы своего собрата по оружию, палача Аврамова — выдирают из его головы волосы, втирают в зарубцованные места соль, применяют даже электричество. Если пытаемый ещё в силах говорить, то к нему приходят старшие полицейские чины из соседней комнаты и уговаривают чистосердечно покаяться во всём. После всех перенесённых мук, перед ужасной перспективой ещё много, много раз их испытывать, ощущая ещё на себе в данный момент эти боли, многие пытаемые из более слабых подтверждали все то, что хотела получить от них полиция. С этим "чистосердечным признанием" пытки кончались. Замученную жертву отвозили в камеру, и месяца через полтора подсудимый появлялся перед лицом военного трибунала, где ему и его оговорённым товарищам произносился приговор: смертная казнь. В день моего отъезда из Риги[193] я получил письмо от одного заключённого А. из тюрьмы, которое привожу полностью со всеми орфографическими ошибками: "Миня отправили в сыскное отделение. Начальник Кошко придопросе дал мне взубы каким то орудием, так что уминя сразу выбил передний зуб и еще 2 едва держутца; притом Кошко велел меня бить казакам, которые принялись и изрубили намне одежу и также тело повырывали. Пристава помощник 4 части московского участка разрубил мне шашкой голову у 2 местах, я облился весь кровью; притом ставили меня в иликтрический опарат, где с меня стенули все мои меры. Наносили мне самые зверские побои. Терзали меня 8 суток. Лишили меня моего здоровья, так что я наоба уха оглох и не знаю за что меня вечно зделали колекой и кроме того томят в тюрьме. Я имею жену и трое малолетних детей, которые остались без куска хлеба. Вот каково мое невинное мученье". Кроме этих показаний, есть у меня ещё другие…"{443} Получается, что причины для перевода в Царское Село действительно были, и связаны они с активным участием Аркадия Францевича в подавлении революции. В Дворцовой полиции Кошко прослужил недолго. Как уже говорилось, 1 октября 1906 года его назначили помощником В.Г. Филиппова. На этой должности Аркадий Францевич непосредственно участвовал в раскрытии многих преступлений и неоднократно поощрялся начальством. Например, 31 августа 1907 года Филиппов доложил градоначальнику о раскрытии шайки изготовителей поддельных железнодорожных билетов и ходатайствовал "о поощрении Помощника Начальника Сыскной Полиции Коллежского Асессора Кошко"{444}, принимавшего непосредственное участие в расследовании этого преступления. Высочайшим приказом от 26 ноября 1907 года Кошко был произведён за выслугу лет в надворные советники. Рис. 80. Начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко Но и в столичной Сыскной Аркадий Францевич надолго не задержался — в конце февраля 1908 года приступил к исполнению обязанностей начальника Московской сыскной полиции (далее — МСП) (официально назначен на эту должность только 3 мая 1908 года). В то время в Москве "бушевала" ревизия сенатора Николая Павловича Гарина (1861 — не ранее 1935), выявившая чудовищную коррупцию в городском управлении. По результатам было уволено и предано суду огромное количество чинов полиции, начиная от околоточных и кончая московским градоначальником генерал-майором Анатолием Анатольевичем Рейнботом. Особенно пострадала (и по заслугам) местная Сыскная полиция, откуда выгнали большую часть личного состава, а почти всё руководство во главе с начальником МСП Дмитрием Петровичем Моисеенко (Мойсеенко) оказалось на скамье подсудимых[194]. "…в какое трудное положение я попал на первых порах своей работы: все было расхлябано, преступления росли в ужасающей пропорции, а сотрудников у меня отобрали и приходилось их создавать заново в незнакомых для меня условиях"{445} — вспоминал в эмиграции Аркадий Францевич. И надо отдать ему должное, с поставленной задачей он справился блестяще. Начал Кошко с наведения элементарного порядка: заставил классных чинов приходить на службу в форменном обмундировании, назначил ответственного за чистоту в помещении, обязал приветствовать начальство поклоном, ввёл строгий учёт не только вещественных доказательств, но и всего изымаемого у задержанных имущества (которое раньше часто бесследно исчезало). Аркадий Францевич безжалостно увольнял пьяниц, запретил надзирателям выводить потерпевших "для разговора" из стен Сыскного отделения (обычно таким образом договаривались о "благодарности" за успешные розыски), реорганизовал деятельность Московской сыскной полиции по примеру Петербургской: чётко регламентировал присутственные часы и часы дежурства чиновников, сотрудников канцелярии и надзирателей, распределил последних по участкам и организовал строгий многосторонний контроль за их деятельностью{446}. Рис. 81. Начальник Петербургской сыскной полиции В.Г. Филиппов и начальник Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко "Надзиратель должен был посещать вверенный ему участок не менее двух раз в день, присутствовать на местах серьёзных происшествий и первым докладывать о них чиновнику, отвечавшему за данное отделение, или начальнику сыскной полиции. Если первые сведения поступали из других источников, то это считалось серьёзным упущением со стороны надзирателя. В своём участке полицейскому надзирателю следовало знать все притоны, скупщиков краденого, хипесные квартиры и т. д. Каждое утро ему полагалось отчитываться перед чиновником, стоявшим во главе отделения, а в случае болезни предоставлять ему письменное уведомление. Каждый месяц (шестого числа) надзиратель должен был подавать цифровую ведомость, в которой указывалось количество полученных поручений вообще и по кражам в частности, сколько поручений осталось невыполненными и каков их процент к общему числу, а также на какую сумму было найдено украденного имущества, как часто надзиратель обходил свой участок, вызывался к судебным властям, где именно он дежурил, кроме сыскной полиции, и какие им замечены преступники (при этом особо выделялись скупщики краденого). Формально полицейские надзиратели были независимы от участковых приставов, а те, в свою очередь, не подчинялись сыскной полиции. Но каждый пристав регулярно получал от начальника сыска особую ведомость, шедшую под грифом "секретно". После заполнения она возвращалась им лично в руки начальнику сыскной полиции. В ведомости пристав должен был дать оценку действий полицейского надзирателя, прикреплённого к его участку, и указать, насколько тот соответствует своей должности: посещает ли 2 раза в день участок, хорошо ли его знает, своевременно ли является на место преступления, оказывает ли помощь при раскрытии правонарушений, достойно ли ведёт себя с обывателями и другими полицейскими чинами, не замечен ли в предосудительных поступках и нетрезвом поведении. Кошко имел и собственных осведомителей, которых использовал прежде всего для наблюдения за самими полицейскими"{447}. Активная деятельность и организаторский талант Аркадия Францевича принесли свои плоды: уровень коррупции в МСП упал до рекордно низкого, кривая раскрываемости, напротив, поползла вверх. Труды его незамеченными не остались: 6 декабря 1909 года Кошко, к уже имевшимся у него "Станиславам"[195] 3-й и 2-й степеней, получил "Анну на шею" (орден св. Анны 2-й степени), 12 сентября 1911 года произведён в коллежские советники{448}, в 1913 году одним приказом с В.Г. Филипповым был повышен в чине до статского (Филиппов получил чин действительного статского советника). Дело № 32. Убийство в Лештуковом переулке (по материалам газет и журналов) Дело Гилевича — самое известное дело Санкт-Петербургской полиции за всю её историю, что неудивительно, оно словно сошло со страниц детектива-бестселлера: расчлененный труп, оскальпированная голова, пиджак с меткой портного, которая "помогла" быстро установить личность "жертвы". Только вот жертвы ли? После задержания злодей признался, что идею преступления и все его детали он вычитал в криминальном романе. Но петербургские сыщики оказались умнее и автора сего романа, и подлого убийцы. Но обо всем по порядку. Наша версия основана на материалах тогдашней прессы. Она мало отличается от известного рассказа А.Ф. Кошко "Дело Гилевича"{449}, однако некоторые детали, особенно по идентификации жертвы, без сомнения, будут интересны читателям. Квартира № 37 в дворовом флигеле дома № 2 по Лештукову переулку (ныне переулок Джамбула) считалась "нехорошей". Рис. 82. Дом в Лештуковом переулке, в котором убили П.В. Подлуцкого В июле 1909 года в ней застрелилась женщина, после чего квартиру долго не хотели нанимать. Лишь осенью удалось её сдать — Степан Андрианович Федоров, высокий, сухопарый, рыжеволосый тридцатилетний москвич, снял её за 100 рублей в месяц. 2 октября вечером он въехал в неё со своим секретарем, таким же высоким и сухопарым, только не рыжим, а брюнетом. По словам дворника, новые жильцы ночью квартиру не покидали, однако весь следующий день на его звонки в дверь (дворник должен был забрать у них паспорта на прописку) не реагировали. Обеспокоенная владелица квартиры госпожа Котович 4 октября позвала слесаря, который вскрыл входную дверь. В спальне на кровати она обнаружила обезглавленный труп мужчины и вызвала полицию. Обезображенную голову убитого (были отрезаны нос, уши, губы и подбородок) сыщики нашли в кухонной печи — она сильно обгорела. Скальп был сожжен совместно с этиловым спиртом в кастрюле, в которой "была обнаружена обуглившаяся масса шаровидной формы. Беглый осмотр этой массы ничего существенного не показал. Однако у [судебного] следователя возникло предположение, что если свежий скальп был взят за волосы убийцей и брошен в таком виде в горящий спирт, то скальп естественно мог свернуться волосами вовнутрь и образовать ту обуглившуюся снаружи шаровидную массу, которая была найдена в кастрюле. Это побудило следователя произвести более детальный осмотр, каковой и подтвердил указанные соображения: на скальпе оказались волосы чёрного цвета длиною около 8 сант[иметров]"{450}. Черные волосы были найдены и на окровавленном ноже, которым была разделана жертва. "На месте преступления на стуле близ кровати, на которой был найден труп, оказалось сложенным платье, по-видимому, убитого. Около кровати стояли ботинки. Уже при поверхностном осмотре следователь установил, что платье было сшито у одного из лучших московских портных, и в то же время обратил внимание, что ботинки по внешнему своему виду не соответствовали высокому качеству платья. Из этого, прежде всего, было выведено заключение, что либо ботинки не принадлежат убитому, либо платье могло быть оставлено на месте преступления убийцей. Ввиду того, однако, что при примерке ботинки точно пришлись к ногам трупа, а платье, наоборот, по размерам своим не вполне совпадало с размерами трупа — можно было сделать заключение, что платье было действительно оставлено в квартире убийцей"{451}. На подкладке бокового внутреннего кармана пиджака был обнаружен вшитый кусок холста, на котором чернилами от руки значилась метка московского портного Жака Ясинского. Для выяснения личности заказчика этого пиджака начальник Сыскной В.Г. Филиппов откомандировал в первопрестольную чиновника для поручений Евгения Францевича Мищука (подробнее о нём см. раздел Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден). На следующий день (5 октября) студент Петербургского университета Константин Гилевич обратился в полицию с заявлением об исчезновении своего брата Андрея, московского инженера-технолога, недавно прибывшего в Петербург по делам. Ему предложили взглянуть на обезглавленного мужчину, обнаруженного в квартире в Лештуковом переулке. Вдруг это его брат? Сыщики всегда внимательно наблюдали за поведением людей при опознании трупов — вспомните (Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден) — Федотову, которая признала в утопленнике мужа, толком не взглянув на его тело, и тем самым выдала себя. Подобный казус случился и с Константином Гилевичем. Когда ему показали тело, он без колебаний спокойным тоном заявил: "Это — труп моего брата инженера Гилевича. Его убили, чтобы завладеть 20-ю тысячами рублей, которые он имел при себе". На резонный вопрос чинов Сыскной полиции: "Как вы смогли так быстро узнать в изуродованном трупе своего брата?" — он хладнокровно объяснил: "Мы часто бывали вместе в бане, я хорошо знаю все приметы тела моего брата: это — он!" Его попросили описать внешность Андрея Гилевича. Выяснилось, что тот был рыжим и волосы стриг коротко{452}. Тогда Константину предъявили черные волосы длиной восемь сантиметров, оставшиеся на окровавленном ноже, и предложили ещё раз хорошенько осмотреть тело. Вдруг он ошибся? Вдруг убитый не его брат? Однако Константин заявил, что в этом уверен, и предположил, что убийца подкинул черные волосы нарочно, чтобы сбить сыщиков со следа.