– Не звонит, – констатировала Тонечка. – Может, он его из окна выбросил? – Окна не открываются. Я штору отдернул, обратил внимание. – Как?! – В высотках они не открываются, Тонечка. – Он вдруг усмехнулся. – Ты дикий человек! Привыкла на своей даче из окна глядеть на лужайку!.. И еще небось дождь слушать! Тонечка и впрямь всегда открывала окно в дождь. Даже весной и осенью, когда дожди шли холодные! – Телефон забрал тот, кто принес ему выпивку, так получается, да? Герман пожал плечами: – Зачем? – Я не знаю зачем, Саша! Я предполагаю! Я написала столько детективных сценариев! Вот и выходит, что его убили. – Он умер у нас на глазах. – Ты это уже говорил. Домофон разразился заливистыми трелями. Они оба вздрогнули от неожиданности и посмотрели друг на друга. – Приехали, – сказала Тонечка. – Объясняться будем до завтра, – сказал Герман. …Гастроли бабка давала с самого утра. Хорошо, что в школу можно было не ходить между майскими праздниками. Как только мать уехала в город – Настя слышала хлопанье дверей и звук ее машины, – бабка выползла из своей комнаты, пошуршала внизу, потом поднялась на второй этаж, постучала в дверь и велела вставать. – Мы не хотим вставать! – прокричала Настя. Джессика проснулась, махнула рукой, натянула на голову одеяло и повернулась на другой бок. Но бабка не отставала. – Мы не встанем! – Завтрак на столе. – Мы не хотим! Бабка продолжала стучать. Джессика сорвала одеяло, села на диване и вытаращила глаза. Огляделась, вздохнула и почесала ногу. Бабка стучала. Настя знала, что она может так простучать хоть час, хоть два, хоть до завтра!.. – Ба, отстань! Мы не будем завтракать! – Есть охота, страсть, – прошептала Джессика и покрутила рукой по животу, показывая, что он абсолютно пуст. Стук продолжался. Настя сорвалась с кровати, подбежала и наотмашь распахнула дверь. – Доброе утро, – невозмутимо поздоровалась бабка. – Умываться, одеваться и за стол. У меня мало времени. Пришлось вставать, канителиться с одеванием и умыванием – по детской привычке Настя терпеть не могла умываться и усаживаться за стол. – Почему ты решила поступать в театральный, Джессика? Та стрельнула в бабку глазами, поежилась, положила ложку и, глядя в пол, тихо-тихо проговорила, что хочет быть актрисой. – Ты любишь театр? Джессика совсем поникла и прошептала, что любит кино. – Ба, отстань от нее, – велела Настя. Бабка и ухом не повела. – Какое же кино ты любишь? Иностранное или отечественное? Джессика умоляюще посмотрела на Настю – спасай. – Ба, ты не смотришь кино, которые мы любим. – Вполне возможно, и все же?.. Настя закатила глаза. – Мы любим настоящее кино! – закричала она. – Настоящее! «Низкие игры», к примеру! Ну чего?! Ты небось даже не слыхала! «Утопия», «Баттл он Реймс», «Паук Рембрандта»! – Я «Игру престолов» сильно люблю, – еле слышно призналась Джессика. – Жуть просто. – Ну, разумеется, – не моргнув глазом согласилась бабка. – Великое произведение искусства. – А ты не знаешь, и не говори! Ты смотрела? Хоть одну серию смотрела?! – Я посмотрела две, – проинформировала Марина Тимофеевна, и обе начинающие артистки уставились на нее в изумлении. – Очень много голых людей и очень много коней. Я быстро заскучала. – Еще бы! Это для молодых кино! Для мо-ло-дых! – И бедных, – подхватила бабка. – Для молодых и бедных. Нужно было пропустить мимо ушей, не нарываться, но Настя была слишком задета. – При чем тут это? Бедность при чем? – Джессика, чай или кофе?.. Или, может быть, кипяченого молока?.. – Не дождавшись ответа, Марина Тимофеевна налила гостье чаю с молоком и стала неторопливо расправлять закатанные рукава рубашки. – Видите ли, девочки. Бедный человек не может позволить себе почти ничего, только ежедневную, изнурительную, очень скучную работу за мизерное жалованье. У него нет возможности думать, читать, созерцать… сады Ватикана!.. Ему некогда, и нет сил. Он должен работать и кормить детей. Но человек так устроен, что не может прожить без отвлечения и развлечения. Даже в сталинских лагерях была самодеятельность! И зэки пели и плясали, спектакли ставили, это исторический факт. – Ба, куда тебя понесло?! Лагеря какие-то, зэки!.. Что такое?! – Человек умирает от скуки на работе, и если он еще будет умирать от скуки вне работы, вскоре трудиться станет некому. Для того чтобы рабы не вымерли совсем, повелители придумали кино, которое вам так нравится! Много красивых и уродливых людей, уродство отлично развлекает, пейзажи, приключения. Лошади скачут. Иные миры угрожают нашему миру. Наш мир угрожает большой любви. Можно много интересного придумать и показать красиво!.. – Повелители? – переспросила Настя, нахмурившись. – Ну, конечно, – безмятежно отозвалась бабка. – Те, кто повелевает вами и правит миром. Они говорят вам, как любить, куда смотреть, во что одеваться и что есть. Вы же не можете себе позволить жить! Вы можете только смотреть придуманную жизнь. В кино или в Инстаграме, там тоже все придумано, ни слова правды. А вам нравится, разумеется, потому что это… весело. – Нам – это кому? Бабка подняла брови: – Молодым и бедным. Мы же о вас говорим. – А тебе, значит, кино никакое не нужно, интернет тоже не нужен, потому что ты богатая и старая! – Ну да, – согласилась Марина Тимофеевна, и Настя вытаращила глаза. – Да у тебя пенсия двадцать тыщ, миллионерша! – в поисках поддержки Настя оглянулась на Джессику, но вид у той был перепуганный, никакой поддержки не получилось! – Ты всю жизнь в музее просидела, никем не стала, даже знакомств никаких не завела!.. – Тем не менее у меня есть все, чтобы жить счастливо, – не дрогнув, отрезала Марина Тимофеевна. – Именно жить, а не коротать время за компьютером или у телевизора. Настя, которую сильно задело упоминание каких-то там «повелителей», злилась всерьез. Она свободный человек! Она выросла, когда все оковы уже пали, мир стал един, у каждого человека появилось право на собственное мнение и возможность его высказать! Повелители!.. Да она в сто раз свободней бабки, которая, кажется, диссертацию защитила только с третьей попытки, потому что идеологически диссертация чему-то там не соответствовала! – Мы можем смотреть то, что захотим, и делать то, что считаем нужным, – начала она. – В отличие от вас! Вы ходили по струнке и в школьной форме! Бабка засмеялась. – Ну, разумеется. Школьная форма – символ рабства.