– Мила, а вы же артистка, да? – Откуда ты знаешь? – Мне Олег Аллилуев сказал. – Артистка, – согласилась Мила. – Невеста без места. Я уж и забыла сто лет, что артистка! – Мила, тебя Эмма ищет! – прокричали издалека. – Иду! – отозвалась Мила. – Чего она меня ищет, пять минут назад поговорили. – А почему вы не играете? – спросила Настя, едва успевая за ней. И тут же поняла, что сморозила глупость. – Потому что негде мне играть, не берет меня никто, – легко сказала Мила. – Зато в кино работаю, видишь? – А от кого это зависит? Кто не берет? – От всех зависит, – сказала Мила в сердцах. – От продюсера, режиссера, кастинг-директора, оператора-постановщика! Артист самый последний человек, от него как раз ничего не зависит!.. Он только должен на съемке всю душу из себя вывернуть и предъявить камере. А если не душу, то еще что-нибудь – красоту, уродство, глупость или ум!.. Вот это от него зависит, а больше артист ничего не может. Только сидеть и ждать, когда позовут. Могут никогда не позвать. – И что тогда делать? – серьезно спросила Настя. – Другую работу искать, – тоже серьезно ответила Мила. – Я нашла, мне повезло. Они взбежали на крыльцо, пропустив группу людей, навстречу попалась давешняя сердитая тетка. – Мила! Где ты есть, твою ж марусю, я тебя ищу! Режиссер тебя ждет! – загремела она. – Я здесь, что нужно? – Олег, вы Милу спрашивали! – Я? – раздался откуда-то голос Аллилуева. – Я не спрашивал. Давайте еще раз по точкам, все по местам! И не ходите в кадре!.. Настя заглянула в комнату. В небольшом помещении все было по-настоящему: бок голландской печки, диван, накрытый ворсистым пледом, на стене аляповатый пейзаж и – симметрично – немыслимый натюрморт с розами и сиренью. В середине стол, покрытый клеенкой, на столе ваза. Вокруг по полу проложены рельсы, по ним туда-сюда каталась камера. Еще одна камера на треноге смотрела на диван. На диване сидел человек в спецовке. Еще один стоял у него за плечом с листом белого пенопласта в руках и крутил его туда-сюда. – Мила, пойди сюда! – И Настина проводница, аккуратно перешагивая через провода и кабели, исчезла. – А где режиссер? – шепотом спросила Настя у чьей-то спины. – В той комнате, где мониторы, – непонятно ответила спина. – Еще, еще свети! – кричали откуда-то. – Видишь, тени какие по переднему плану! – Как по переднему?! – Ну так! Настя пошла по кабелям и проводам, которые загибались за угол. Здесь была еще одна комната, посередине раздвижной стол, плотно заставленный аппаратурой и мониторами. Боком приставлен другой стол со звуковым пультом. Вокруг этих двух столов сидело и стояло человек пятнадцать. Все они, не отрываясь, смотрели в мониторы, которые показывали комнату с диваном. – Еще один прибор за него, – говорил плечистый мужик в рацию. – Правый ближе. Еще ближе. Стоп, опять тень полезла. Возвращаем все обратно! Рация гудела и трещала. На экране монитора прошли люди с треногами. – Стоп! – вдруг громко приказал голос Аллилуева. – Вот так отлично. Больше ничего не трогать!.. – Оставляем? – Да. – Оставляем, – повторил мужик в рацию. Тут все задвигались, разом заговорили, заспешили, Аллилуев, сидевший, как оказалось, перед центральным монитором, поднялся и стал выбираться из-за стола. – Привет, – поздоровалась Настя. Он оглянулся. – Здорово. Ты давно приехала? Милу видела? – Видела, – сказала Настя быстро. В данный момент ее совершенно не интересовала Мила. – Слушай, как тут все прикольно! – Я сейчас сцену с артистами пройду, мы снимем, а в перерыве поговорим. Сейчас не могу. – А можно мне с тобой? – Чего со мной? – Сцену проходить. – Нет. Он был совершенно не похож на того веселого шалопая, который поливал цветы в кабинете с табличкой «Посторонним В» и окрестил Настю «наша красота»! Он говорил как-то так, что его слушали, двигался уверенно, и чувствовалось, что он тут главный. Настя на него засмотрелась. Даже одет он был особенно, удобно – широченные мягкие штаны, черная футболка, толстовка с капюшоном, из кармана выглядывает помпон, видимо, в карман он сунул шапку. – Вам кофе сделать, Олег? – спросила давешняя Кора. – Лучше чай с лимоном. Он сбежал с крыльца, кого-то окликнул, о чем-то распорядился. Сунул руки в карманы и посмотрел по сторонам, потом на небо и сказал в рацию: – Эмма Львовна. – Я здесь! – Сердитая тетка трусцой подбежала со стороны навеса. – Смотрите, на улице мы сегодня умрем от переохлаждения, – сказал Аллилуев. – И нас похоронят. Снимаем интерьер. Посмотрите, что нужно для сцен тридцать четыре, тридцать восемь и девять. Если все есть, репетируем и снимаем. – Хорошо, Олег Алексеевич! …Ого, подумала Настя. Олег Алексеевич, ни больше ни меньше! – И вот за девушкой поухаживайте! – велел Аллилуев, кивнул на Настю и заскакал через лужи. – Мотор через сорок минут. – За тобой нужно ухаживать? – осведомилась Эмма. – Нет, нет, спасибо, – быстро сказала Настя. – Я тут посмотрю пока. – Ну смотри, смотри, – разрешила тетка. – Только ты чего-то вырядилась не по погоде. – Я… не рассчитала. – Пойдем со мной. – Что? Куда? – За мной иди. Эмма, решительно шагая, привела ее в вагончик, очень похожий на тот, где квартировала Мила. Здесь тоже было тепло, пахло кофе и табаком, но здесь обитали люди, две женщины. Одна гладила что-то на широкой доске, другая чистила и без того сверкающий мужской ботинок. – Девчонки, я вам беженку привела! – зычно объявила Эмма, распахивая дверь. – Из теплых стран! Изыщите чего-нибудь от обморожения? – Водочки, может, Эмма Львовна? – спросила та, что гладила. – Эх, хорошо бы! – гаркнула Эмма. – Только не мне, а вот ей! А водочки мы в конце смены тяпнем! – А будет сегодня конец-то? – Та, что с ботинком, посмотрела на Эмму, а потом на Настю. – С новым режиссером. – Пока в графике, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Он вроде не бестолковый, а там кто его знает! Мотор через сорок минут! – Заходи, девочка, – пригласила первая. – Замерзла? Меня Лена зовут. – А я Настя. – Господи, чего это ты так идешь? – удивилась вторая. – Ноги отморозила? – Стерла, – призналась Настя. Ей было неловко, но приятно и радостно – то ли от тепла, то ли от того, что две эти женщины при взгляде на нее начинали улыбаться, и ей хотелось улыбаться в ответ.