– Вы к нам по делу, Александр Наумович? – Отчасти, – признался Герман и улыбнулся ей. – Лишь отчасти, Марина Тимофеевна. – Как вас зовут, молодой человек? Тонечка спохватилась: – Мама, это Настин приятель Олег Аллилуев. Он режиссер. – Какая у вас громкая фамилия, – похвалила Аллилуева Марина Тимофеевна. – За самовар отвечает Даня, правильно я понимаю? Настя, вынеси ему куртку, на улице свежо. Может быть, хотите обедать, молодые люди? Молодые люди вразнобой отказались. Тонечка открыла коробку. В ней оказались пирожные, уложенные в два этажа, как в старинных конфетных наборах. – Внизу пирожное «картошка», – сказал Герман. – Два? – спросила Тонечка, и он кивнул. …У них «отношения», поняла Настя с ужасом. У них даже есть история, какая-то их личная история, связанная с этими пирожными! …Ни за что не стану есть. В рот не возьму, ни крошечки, ни кусочка!.. Когда внесли самовар и все уселись за стол, Герман сказал, что узнал кое-что про серьгу Артемиды. – Что вы узнали? – не поняла Марина Тимофеевна. – У Светы Дольчиковой был… – Герман поискал слово. В присутствии Тонечкиной матери ему то и дело приходилось подбирать слова, все подряд не годились. – У Светы был возлюбленный. Василий Филиппов, режиссер. – Который Ваня Сусанин? – уточнил Аллилуев. – У него псевдоним такой. – Совершенно верно. – Его отравили, – сказала Тонечка так, как будто «его наградили». Она была в прекрасном настроении, и все это видели. – Мы с Сашей приехали к нему, пытались помочь, но не смогли. – Что за ужасы ты рассказываешь, – Марина Тимофеевна посмотрела сначала на нее, а потом на него. Герман кивнул, подтверждая. – Майор Мишаков, который ведет следствие об убийстве Дольчиковой, утверждает, что Василия отравили, – продолжала Тонечка. – И я подумала, что из-за очень ценного украшения. Его жена и предыдущая подружка рассказали, что он хвастался перед ними страшно ценной вещицей. – Ты и с женой виделась, и с подружкой? – спросила Марина Тимофеевна с изумлением. – Тонечка, ты играешь в детектив? В настоящий? Где на самом деле погибают люди?! – Мама, я хочу установить, почему они погибают, – сказала Тонечка твердо. Щеки и лоб у нее слегка покраснели. – Исключительно и только потому, что мне не все равно. – Тебе любопытно, – уточнила Марина Тимофеевна. – И любопытно тоже. Настя перестала грызть заусенцы и боком присела за стол. И уставилась на мать. – Я так поняла, – продолжала Тонечка, – что он каждой своей подружке дарил эту самую вещицу, время проходило, он ее тихонечко забирал, потом они расставались, а когда подружки начинали требовать подаренное назад, он говорил, что это фамильная ценность и она должна оставаться в семье. То есть у него и его жены. С женой он никогда не разводился. – Значит, – быстро проговорила Настя, – я правильно догадалась! У Светы в часах была эта самая драгоценность!.. Вся компания посмотрела на нее. – В часах? – переспросил Герман. Настя встала, чтобы они все ее видели и слышали. Особенно мать. – Именно в часах! – И она рубанула воздух рукой. – У нее были часы, почти такие же, как наши. Ба, где они? Марина Тимофеевна поднялась. – Сейчас. В это время Даня втащил самовар, из которого густо валил дым. Началась суета. – Даня, ну что ты, нужно было заглушку надеть! – Заглушка в кармане. Насть, вытащи и нахлобучь. Куда ставить? – Ах, боже мой. На подставку, куда же еще! И поверни, вот так!.. Какой чай завариваем? С мятой или черный? – Мне с мятой! – сунулся Даня, стаскивая куртку. – А мне черный с лимоном, – объявил Аллилуев. – Мне с молоком, – вставил Герман. – Меня кто-нибудь будет слушать?! – завопила Настя и топнула ногой. – Кажется, мы говорили об убийстве. Об у-бий-стве! Вы что?! Не понимаете?! Вам наплевать?! Марина Тимофеевна быстро подошла и обняла ее. И поверх ее головы посмотрела на остальных. – Тихо, тихо, – сказала бабушка и погладила внучку по спине. – Мы разговариваем об этом как раз потому, что нам не наплевать. Александр Наумович специально приехал, чтобы сообщить нам какое-то важное сведение. – И она опять погладила. – Ты лучше расскажи толком, что знаешь. Удивительное дело. Бабкина рука, тонкая и сильная, словно смахнула с внучки горе и злость. Настя сильно сопела ей в плечо, но рыдать и кричать уже не хотелось. – Давайте все сядем, – предложила Марина Тимофеевна. – Тонечка, ты заварила чай? – Ба, дай свои часы! Бабка положила перед Настей золотой браслет с медальоном. Солнце играло в камушках, зеленом и красных. – Ба, открой, я забыла, как они открываются! Бабка аккуратно подцепила ногтем замочек. Откинулась золотая крышка. – У Светы были почти такие же часы, – заговорила Настя. – Один в один, – поддакнул Аллилуев. – Она с ними не расставалась. – Вот именно, – подхватила Настя. – И почти не снимала. Костюмеры на съемке подтвердили! Когда все-таки приходилось снимать, она часы отдавала им в руки, на сохранение. – Какие костюмеры? – удивилась Джессика. – Не было там никаких костюмеров! Аллилуев засмеялся. – На всякой съемке, роза, обязательно и всегда бывают костюмеры! – Света говорила, что боится свои часы потерять, потому что у нее в них вся жизнь! Вы поняли, да?! Да?! Все смотрели на нее. – Этот ваш Вася подарил ей свою драгоценность! Наверное, хотел обратно забрать, а она не отдавала! И он ее убил, столкнул с пожарной лестницы! – Подожди, подожди, – сказал Герман. – Он тоже был в институте в тот день? – Я не видела. Я его вообще не знаю! – Настя нетерпеливо постучала кулачком по столу. – Но у нее в часах точно было что-то страшно ценное, если она с ними не расставалась! Она схватила со скатерти бабушкин браслет и стала рассматривать со всех сторон. – Если вынуть отсюда часы, как раз можно положить, например, большой драгоценный камень! Или несколько, не очень крупных. – Не, не сходится, – вдруг сказал Аллилуев. – Почему? – воинственно спросила Настя. – Потому что она сто лет назад тоже везде их таскала и говорила, что в них вся жизнь. На репетиции, на прогоны! Мы же вместе выходили в сцене «Вбегают факельщики и пейзанки»! Я помню. – А может, Василий давно ей драгоценность подарил? – Не, не может, – опять сказал Аллилуев. – У них роман совсем недавно, месяца три. А часы у нее, сколько я ее знаю. – Тогда что она там прятала? – Да не знаю я. Может, и не прятала ничего, интересничала просто. Артистки, они такие…