— Барин недоволен. Неужто высшее общество оказало на него порочное действие? Вопрос обратный. А тебя не утомляют вечно «заумные» фразы? — усмехается он, содрогаясь головой от смеха и его отросшие кудри, будто шапка из густых темных волос, разносятся из стороны в сторону. — Право, брат-баран, — кислым голосом проговариваю я, пододвигая черные очки к переносице, ставшие неотъемлемым аксессуаром моих будней. — Понял. До шуток тебе еще расти и расти, малец, — гогочет Питер, житейски хлопнув меня по плечу, — а если откровенно, в чём дело? — Только я раскрываю рот, чтобы ответить, он досказывает: — Я тебе снился, что ли? Или ты вовсе не ложился? — подмигивает мне глазами, обдавая многозначительным взглядом. — Что за сообщение в рань-ранскую, что нужно встретиться срочно и немедленно? Издав короткий приглушенный смешок, резко махнув головой в сторону, спрашиваю: — Ты не спешишь? Может, вырвемся в кофейню? — Эммм… — прикладывает пальцы к подбородку, демонстрируя шуточный думающий, предельно думающий, вид. — Здравая мысль, брат. Единая здравая мысль, прозвучавшая из твоих уст! — Боже, кто бы знал, что мой брат помимо барана еще и клоун. По пути буду вещать. Одарив друг друга бессмысленными смешками, мы двигаемся в первое попавшееся нам на глаза кафе. — Как «помолвочная» жизнь? — успеваю я спросить, пока мы еще не зашли в заведение общественного питания, в котором у Питера, по крайней мере так было всегда, перекрывает часть мозга, отвечающая за разумность мыслей, так как его без конца голодный желудок, словно бездна, поглощает в себя и первое, и второе, и третье блюдо, не останавливаясь на передышку. — Скажу так: словно на меня навесили мешок дополнительных забот и хлопот. Но все это временные трудности. Мистер Эндрю и Аннет Джеймс так обрадовались… — В его голосе — счастье. Питеру, как и мне, не доставало отцовской заботы, да и с учетом возникших новых трудностей, родители Ритчелл стали ему семьей. И, несмотря на его юмористический и оптимистический стиль жизни, не видевшись с ним определенное время, отданное работе, я вижу, он готов к тому, чтобы создать свою семью, обеспечить её всеми необходимыми нуждами и укреплять, взращивать, как посаженное деревце. Сопоставив его с прежним человеком, казалось, человеком с утерянным смыслом жизни, сейчас — в нем зажжен внутренний свет, который он подпитывает, подогревает тем, что стало ему родным, новым. Вселенная сподобила его счастливой дверцей в другую жизнь. В ту жизнь, где каждая последующая секунда жизни для него — подобие вечности, где ценность каждого дня превосходит все границы. Он — показатель человека, пережившего страшное видение, показавшее ему, что есть смерть и какова тонкая нить, разделяющая нас от неё… Схвативший рукой горсть пепла, он едва ли не достиг холода в сердце. И только познав тайную поволоку границы жизни, лицезрев ее черные очертания, вкусив глоток яда, земное существо открывает врата себя другого, того, кто не поддается негативным эмоциям, затаивая в душе чувства гнева и ненависти, того, кто равнодушен к мелочам, на которые масса других обращает пристальное внимание, того, для кого самым важным в жизни являются близкие… Не каждому уготовано проникнуть на считанные часы в адские болезненные муки, в рыло грозных сил, неслыханно ложащихся на плечи живых, в ту сферу, изменяющую затем прежнее житие человека, но и не каждому, кому дозволено это, предначертано вернуться обратно. — Брат, ты с ними так сблизился. Вместе с тем, видно, что ему необходимо сблизиться с родным отцом, с отцом Миланы. — Да, за всё это время, что я общаюсь с ними, я их… — секундная пауза, — полюбил. — В тоне прослеживаются тоненькие хвостики грусти. Но, познавший бессмыслицу отчаяния и великолепие жизни, он незамедлительно меняется в выражении лица, отдергивая с души смутную терзающую пелену и с улыбкой счастливого человека возвещает: — За праздничным столом, когда я официально просил у мистера Эндрю руку его дочери, миссис Аннет настояла на большой свадьбе так, чтобы это стало масштабным событием в жизни… Церемония с соблюдением всех традиций, широкие гуляния, свадебное путешествие: все это в ближайших планах. Ритчелл, ну ты знаешь мою девушку, уже принялась браться за каждые элементы подготовки для превращения этого долгожданного для нее, да и для меня, дня в жизнь… — Знаешь, каким бы ты невыносимым не был, я искренне счастлив за тебя, — с добрым подколом бросаю я, заходя в глубь кафе. — Спасибо, брат. Как будто ты выносим. — Он усаживается напротив меня. Я снимаю очки и откладываю их в сторону. Этим все равно не скроешься от Брендона, если он узнал о том, что мы летали в Милан, то в Мадриде он знает всё, где я и с кем я. — А дату определили? Стараюсь не думать о том, что сжимает таинственные глубины моего сердца. — Пока лишь оповестили всех родных девушки… — с выражением произносит он, — и подумали над тем, чтобы отпраздновать этот день в Мадриде. С датой думаем. Я настаиваю, чтобы через две недели, а она твердит, что мы не успеем к этому времени… — Стремишься как можно скорее поглотиться в семейную жизнь? Он улыбается. Нам приносят меню, давая Питеру минуту для раздумывания над моим вопросом. — Джексон, — вздыхает, сохраняя улыбку на лице, под которой спрятаны смешанные эмоции, — я столько пережил за свою малую жизнь и не хочу терять ни минуты. Я утыкаюсь в меню, кивая параллельно на его слова. — Чего советую и тебе. Мне ясны его мотивы, но, когда он указывает мне, это чертовски раздражает. — Просьба оставить меня без советов и умудренных рекомендаций, — подмечаю я, пробегая по столбику с супами. — А что насчет наших родных? — задаю я вопрос и сам же от него тускнею. Мать и его неродного отца пока не разумно уведомлять о свадьбе. — Еще не думал об этом… — С минуту молчит. Питер, прав, не сразу нужно валить все в одну кучу, но так или иначе они узнают… — Так, рыцарь Айвенго, ты разобрался с дебютанткой и Его величеством? — В его глазах мелькают смешливые искорки. И рана в душе снова начинает кровоточить. Дабы замедлить обсуждение этой темы, я подзываю официанта. — Мне, пожалуйста, сырный суп с пармезаном и чесночными гренками, сырную нарезку и бокал хереса. «Я стал уже, как Милана, сырной душой». — А Вам? — мужчина указывает на Питера, пристально оглядывающего меня, чувствуя, что я застилаю одну мысль на другую. — Аналогичный заказ, но без крепкого. Замените его на коктейль молочный и, давайте-ка, еще шарик шоколадного мороженого. — Продолжает оглядывать меня. «Куда он без мороженого». — Время ожидания — десять минут. Хорошего вечера! — Спасибо, — отзывается Питер и неотложно спрашивает: — Ответишь? И все-таки перед тем, как распахнуть ему свою душу, я узнаю, рассказал ли он моей девушке тайну, которую я просил строго настрого держать под замком. — Для начала, братец, — с укоризной начинаю я, склонив темноволосую голову набок, — скажи мне, на кой черт ты рассказал обо всем Милане? Он сплетает ладони, бегая зрачками по мне. — Подробнее… — Ответ в его бесстыжих глазах. И Милана даже ни словом не заикнулась, что обо всем знает, зато я всячески старался отгородить ее от этого. — Питер, — чуть громче говорю я, — ну кто тебя просил? — Джексон, не смог. — В голосе раскаяние. Он смотрит вниз. — Она так мучилась догадками, видела в тебе, прощу прощения, что скажу, «нюню», который не может определиться с решением и метится из угла в угол… — За «нюню» я ему отвечу когда-нибудь. — А после моего разговора в ней хоть капля бодрости появилась… — Ритчелл знает? — свирепо спрашиваю я. Питер опускает голову вниз. — Черт возьми, почему ты такой трепач?! — Я стараюсь держать себя в руках, но, находясь на взводе, с минуты, как мои адвокаты вступили в борьбу с той проклятой бумажкой, с чувствами трудно совладать. — Джексон, будь ты на моем месте, поступил бы также, — быстро находит аргумент. Вот и разоблачили секрет. — Это Милана рассказала тебе? — И про себя произносит: — Предупреждал же не говорить. — Я увидел вашу переписку. Он резко поднимает на меня взгляд. — А вот сейчас не понял. Как это? Ты читаешь чужие переписки? — Не чужие, а брата и своей девушки! — грубо указываю я. — Господи, Джексон, и когда ты стал таким указчиком… А вообще ты всегда и везде свой нос совал, как и свое мнение, — отпускает грубую шутку. Если бы не посетители, дать бы ему «леща», но молчание — лучшее оружие, чтобы в первую очередь не погубить себя отрицательными эмоциями. — Даже ничего не ответишь? Удивительно, — насмехается Питер. — Ладно, не бери в голову. Я не со зла. В воздухе порхает женский смех, низкий рокот мужских голосов влетает сквозь открытое окно, а я, опустив плечи, ощущаю, как звенят нервы от ощущения опасности. — И ты, — подозрительно спокойно говорю я. — Голова забита другим, поэтому… — Понурив голову, небрежно смотрю на телефон в ожидании ответной реакции от Тайлера на мое крайнее сообщение с текстом: «Как обстоят дела?» — Джексон, рассказывай, что у вас происходит с Миланой? Я же вижу тебя насквозь и знаю эту печальную гримасу, которую ты всячески стараешься не показывать. Нам подносят блюда. Питер приступает трапезничать, а мне сейчас ни до чего и успокоить может только улыбка любимой. — Вы снова поссорились? — предполагает он, намеренно чавкая. Любимая его затея, прямиком из детства. Я отрицательно мотаю головой, не находя и слов, как всё ему объяснить. — Питер, веди себя культурнее, — подчеркиваю я, замечая, как он сильнее усиливает этот звук при помощи языка и губ и все для того, чтобы я хоть что-то сказал. — А ты не молчи, как немой. Быстрее расскажешь, быстрее смогу вам помочь, — продолжает жевать за обе щеки. Но даже любая помощь в моем случае ничтожна. — Питер, тебя Ритчелл не кормила? Что за спешка? — говорю я, видя, как он гремит ложкой в порыве неудержимого голода. Усмехнувшись, отвечает: — Только странным типам может не понравиться этот супец. М-м-м… — восхищается он. Я смотрю на него и ложкой катаю по тарелке нерасплавленный сыр. На небе сгущается синева, исчерченная розоватым отливом. А в моем сердце — пепел. Угнетающие мысли раз за разом камнем ложатся на душу. — Питер, я не знаю, что мне делать… — отчаянно, искренне бормочу я. — Хоть что-то уже вымолвил, это уже хорошо.