— Ритчелл, ты-ты-ты чего? — трясу ее за плечо, сделав два шага к ней. — Я не посмею тебе это сделать! — Нет, — кричу я в потрясении, — извините, произошла ошибка! — Я не ошибалась! Он — мой! — настойчиво пронзает Ритчелл и, отмахнувшись от меня, идет к сцене. — Раз эта элегантная леди настолько горит желанием его купить, то мы не должны ей противостоять. Он — ваш. Продано! — Раздаются визжания и хлопанья в ладоши. Я стою с раскрытым ртом и держу руки по швам. Само дыхание пришло в шок. Повернув голову вправо, зрею Джексона, стоящего с Питером, которые примерно с таким же состоянием поражения, как у меня, озираются на Ритчелл, вольно размахивающей сертификатом на приобретение движимой вещи. Питер быстрыми шагами ступает ко мне, в явном недоумении происходящего. Тревога в душе растет. — Сестренка, ты мне можешь объяснить, что моя леди Джеймс делает на сцене и что за золотую бумажку она разносит по воздуху? Я беседовал с Джексоном и Итаном и не совсем… — Он замолкает, видя, как ей делают комплименты, пожимают руки и делают несколько фотографий на фоне самолета, который в ближайшее время следует забрать с места его стоянки и оплатить за него сумму. Ошеломленная, в состоянии растерянности, с появившейся улыбкой изумления от фраз брата, сообщаю: — Сию минуту она купила мой самолет. — Купила что, прости? — Глаза Питера залезают на лоб. — Мне послышалось явно неверное. Что ты сказала? — Он сверлит взглядом по моему рту, чтобы не упустить слова, вырывающиеся наружу, и прочесть по губам. — Она. Купила. Мой. Самолет. — Произношу по словам с расстановкой и поднимаю на него взгляд. Его глаза, точно стекла. Никоим образом больше не скажешь иначе. — ЧТО? — с плевком выражает Питер и закусывает нижнюю трясущуюся губу. Джексон на расстоянии полметра от нас неудержимо бросается с бешенством: — Позволь уточнить, ты продала свой самолет и ничего мне не сказала об этом? Никогда бы ранее не могла подумать, что тема состоявшегося диспута возникла из-за того, что я продала СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ самолёт, не одежду или планшет, не книгу или кресло, а порхающую белоснежную «бабочку», увеличенную живым микроскопом в сотни тысяч раз. — Детка, ты ограбила киллера? — смеётся Питер от поражения, что, пожалуй, ему только и остается. — Что за «миллионерские» шуточки? — Я не шуч… — Ты скрыла от меня это! — уже настойчиво и с грубостью повторяет Джексон, не дав мне доказать, проникая разозленным взором. Пуговицы на рубашках готовы вылететь в потолок от его перенапряжения. — Джексон, пожалуйста, — берусь за его огненные руки, — не говори так. Ты знал, что я не смогу принять такую вещь. — Ты ей что, и самом деле подарил само… — Распахивает глаза старший Моррис, потирая бровь. — Ты в порядке, братец? — Не с тобой говорю! — грубо отрезает он, смотря мне в глаза. Теребя бабочку, висевшую у его шеи, он в конце концов сдирает ее себя, что приподнимает ворот его рубашки. — Причина скрытия? — Он снова раскрывает неровности характера. Я вздыхаю, сама начиная злиться то ли на себя, то ли на то, что он опять выясняет со мной отношения, высказывая поток горечи, колеблющейся у него в сердце, и никак не желающей отходить прочь. — Я не успела сказать и поэтому в последний момент выставила его на продажу, — признаюсь я, сжимая руки за спиной. — И моя будущая женушка его выкупила, — развивает мысль Питер, повышая, то понижая голос от удивления. Джексон про себя высказывает парочку недовольственных замечаний в мой адрес. Счастливая подруга спускается со ступенек и, спустив маску, чтобы увидеть нас, возвращается обратно. — И почему ты мне не сказала, что приобретешь самолёт? И откуда мы возьмем деньги, чтобы выплатить такую сумму? — Питер берет роль Джексона. Его лицо искажается сетованием. Я лихорадочно смеюсь, не зная, как остановиться. Нервный смех бьется наружу. — Родители меня поймут… — с радостью заключает она, — и помогут. Но сам пойми, я не могла видеть, как этот малыш попадет в чужие руки. — Малыш? — Питер старается спокойно принимать случившееся, но эмоции перехлестывают его непробиваемость. — Какой «малыш»? Это таким он представляет из себя на картинке, но в натуре — большая ледяная глыба. — Мысли раз за разом атакуют брата: — Почему ты не посоветовалась со мной? — А что в этом такого? — Ритчелл настораживает тон Питера. — Ничего не находишь? Покупать без учета мнения своего мужчины? Джексон, не выдавая ни единого звука, неожиданно хватает меня за запястье и с резкостью движений куда-то тащит, высказав до этого коротко серьезным голосом: — Мы скоро вернемся. Его рука, насытившаяся внутренней злобой, кажется, стала больше. На его скулах вздутые желваки. — Джексон, куда мы так рванули? В ответ — тишина. На фоне безмолвия от Джексона — торги коттеджа на берегу морского побережья. Прорезав мрак, мы становимся его частью и окутываемся его таинственным покровом. — Джексон… куда мы зашли? — настороженно спрашиваю я, не видя ничего, кроме сплошной тьмы, едва лишь лунные отблески отбрасывают тень на маску Джексона, запихнутую им в карман брюк, почти угаснувшую без лучей света. — Мы в «Комнате Рафаэля Менгса», — отвечает он едва слышно. — Здесь только мы одни. — Захлопывает плотно дверь. — А почему ты говоришь шепотом? И почему здесь такая тишина, давящая на слух? И я не вижу фресок от темноты, лишь устрашающие тени… — Есть предложение, — произносит пылко он. — Какое? — с наивностью лепечу я, инстинктивно догадываясь о его потайной мысли. — Заменим её на стоны? — спрашивает тот, кто никогда не интересовался моим мнением, проявляя несгибаемую властность, могущую подчинять меня его действиям. Положив палец в ложбинку между грудей, он награждает меня горящим взглядом. Я сглатываю и чувствую приближающиеся мурашки по телу. — Не думаю, что это лучшее место для… — В мыслях бушует предположение, что кто-нибудь решит прийти сюда. И этим кто-нибудь окажется мой руководитель, который, улучив эту возможность, разорвет со мной контракт. Я встряхиваюсь, отогнав от себя думы напряженного воображения. — Ты пробуждаешь во мне неизъяснимый набор чувств. Хочу овладеть тобой прямо здесь, — часто и глубоко дыша выдавливает он, перешагнувший в мир страстей, лаская округлые полушария, перекатывая между пальцами их острые кончики. Обожжённая его словами, меня пронзает предвкушение. Щеки начинают багроветь. С жадной настойчивостью, он прижимает меня к двери с такой силой, что я, разогнав воздух, с ветром упираюсь в дверь. Тесно прижимаясь ко мне, он целует с мучительной нежностью мои щеки, но неодолимое его влечение переходит на уровень ярости бури. — Что ты де… — Он обрушивается на мои губы с неукротимой страстью, заглушая мои протесты. Я делаю большие глаза, исполненные напускной наивностью. — Наказываю за самолет, — возбужденным голосом хрипло выдает прямо в губы, разжигая обретенную во мне страсть и воспламеняя огонь внизу живота. Сумрак усиливает ощущения от властных прикосновений — сильных рук, упавших на мои бедра. Упираясь руками в стену по обеим сторонам от моей головы, заявляет в глаза в тот миг, когда до нас добирается луч света от непреднамеренно включенного фонарика на его устройстве; потоки света образуют в темноте движение пылинок, подобно звездам, кружащимся в загадочном медленном движении, по стенам начинают плясать тени: — Теперь ты никуда от меня не убежишь! Грубым рывком развернув меня спиной к себе, с искаженным от желания лицом, вырвав сладостный крик из моего горла, с безрассудством и лихорадочной поспешностью он расстегивает голубые атласные маленькие пуговки на моем платье, не поддающиеся его властным большим рукам. Грудь вздымается, ощущая токи, проходящие по всему телу. Тесно прижавшись ко мне, я чувствую, как играют его мускулы и трепещет раскаленная, как сталь, мужская плоть. — Ты же не собираешься… — шепотом бормочу я, смущенная, что посторонние смогут нагрянуть в это потаенное место, но отказные силы начинают давать сбой, какие бы веские аргументы не выдавал рассудок. Я чувствую треск рвущейся ткани. — Джексон! — даю громкий голосовой знак, пока он окончательно не порвал мне и без того открытое платье. Полотно, плотно облегавшее меня, оказывается на полу, подобно небесному облаку, проплывающему по бездонному небу. Прислонившись ко мне, пуская горячий воздух в ухо, он отрывисто с яростью и страстью, переполняющее сердце, молвит: — Не я надевал на себя такое платье, не меня нужно обвинять виновным! — И что ты хочешь… — Я пытаюсь разумно рассуждать, но с каждой долей секунды теряю связь с миром и погружаюсь в увлечения, насыщенные пылкостью, но не теряю попыток подыскать окончание фразы. — Тебя, — с поспешностью добавляет он, объятый вспышкой вожделения и шальной безрассудностью. — Но это место предназначено для… — Предназначено для нас, — восклицает со страстью он, распахивая препятствия, не позволяющие погасить восставший огонь природной жидкостью, готовящейся вырваться наружу. — Довольно, мисс Грация, меня заговаривать! — с чувственными нотками велит он. — Расслабься, — пронзает он разгоряченными словами и губами проводит по оголенной спине, одновременно рукой спускается ниже копчика, и я сгибаюсь от этих прикосновений, затуманенная желанием. Его пальцы нетерпеливо горячечно мнут плоть ягодичных мышц и вторгаются в изнывающие в ожидании ласки створки, пульсирующие приливаемой кровью. Распятая между ним, как распростертая над небом, пригвожденная к месту, с поднятыми руками, запястья которых он держит тисками, с меня изливается тонкий пронзительный тихий крик, как только жаркие прикосновения рукой нарастают и с замиранием сердца дразнят мучительным томлением, создавая влагу. Извиваясь от сладких мук, мои щеки вспыхивают жарким огнем. Несказанное наслаждение от его ласк рождает дьявольское очарование. Потонув во мраке, он погружается в меня целиком, выжигая клеймо напором восставшего естества. Он берет меня жадно и раскованно, неудержимо врываясь в глубины тела. Его немыслимая скорость в движениях сводит с ума от чувственного восторга. Зарычав, он кладет руку на мое бедро, крепко сжимая его. Дрожа, как спелая красная вишня на дереве, подхваченная летним ветерком, я извиваюсь от сладостных ощущений, выпуская огненные брызги. С его губ срываются хриплые слова, сливаясь в ослепительном дыме насыщения, преисполненного внутренним расцветом удовлетворения. Подкашивающиеся ноги отказываются меня держать, и я, повернувшись к нему лицом, стискиваю его шею, найдя в ней подпорку. Скрытые под покровом ночи, выпустив животворный родник, мы смыкаем губы друг друга в глубоком, долгом поцелуе, к которым могут прибегать влюбленные, незримо любящие… Перебравшись в сад, располагающийся на пути к выходу, мы парим по цветочной аллее рука об руку, прижавшись друг к другу, чувствуя биения сердец, с захватывающим духом от красоты. Нечто вдохновенно-прекрасное взращивает трепет чувственности. Вселенная дня заменилась Вселенной ночи. Первая — лучистая королева, отличающаяся благородностью, от нее так и влачится нежность, ласковость, сентиментальность манер. Наряженная в золотой бархат венецианского стиля она пускает в ход лучи, покрывающие бескрайние дали, под песнь веселую и игривую, душевную и красивую. Вторая — ослепительная завораживающая графиня, наполненная романтичностью, грациозностью, изящной наружностью и любовью, пленяющая одним своим движением под утонченные симфонии-баллады. Ее темно-синий велюр, переливающийся лунным сиянием, сквозь мириады звезд, владеющих ею, опутывает чарами каждое бьющееся сердце, попавшее под ее колдовство. Упоительное зрелище этих двух сфер подчиняет к себе души, покорно отдающиеся им. На интенсивно синем небесном шелке играют звездочки, образуя живое сверкание. Постаралась Вселенная ночи покорить нас. Мерцающие безвестные огни наполняют душу счастьем. Представившееся нашим глазам бормотание ночи, стрекотание сверчков, облекающий мир, выражающий бездонный небосвод столетий, дарят часы райского блаженства. Соловьиные трели, льющиеся из глубины деревьев, прекращены по зову нежного голоса Офелии, очарованной Гамлетом, чувства с которым не наречены долговечностью, оттого страдания эфемерного существа повергли ее в вечную пропасть. Сказочная растительность, оплодотворенная в черный бархат, кажущаяся призрачным обманчивым видением, обретшая сверхъестественное сияние, позволяет раствориться в безмолвии. Выдохшийся за день ветер великодушно, мимолетным дуновением, обладающий талантом усыплять, чуть колышет тонкие, как дамские пальчики, веточки кустарников на фоне невыразимого молчания, освежает горящие лица, не отошедшие от симбиоза тел, нывших от неутолимой страсти и отдавшихся в секунду внутренним чувствам и желаниям. Постепенно звуки природы поглощаются, уступая затишью. Благоуханная тишина такова, что будто все живое повелевается ангелу, запретившему совершать любое движение. Касаясь мыслей живого ночного мира, душистый туман из цветущих разноцветных шаров, излучает сладостный, дурманный аромат. Велико таинство многообразия спящего мира. Непередаваемую безмятежность мы инстинктивно не удосуживаемся нарушать, поэтому беспрепятственно окутываемся сахарными грезами, пленяющими чувственным восторгом. Посматривать на звезды, повисшие над нами и забываясь в мыслях, самое увлекательное и завораживающее явление. Словно человек подключается к ним через взор, как включает в розетку шнур, и становится единым с ними. Если звезды смотрят на нас, значит, это большой звездный взгляд.