— А что, что случилось? Почему она там оказалась? — поперхнувшись словами, кашляю, стараясь не разорваться от эмоций. — Гм… что же за причина была, что мама тебе не раскрывала этого? — удивляется Ник, опустив уголки губ. — Мария не рассказывала мне подробно, для неё это болезненная тема. Но упоминала в двух словах, что её бросили… До совершеннолетия она пребывала в детском доме, а дальше — начала устраивать свою жизнь. — Не трогаясь с места, пронизанный дрожью от сильного потрясения, сижу, не веря своим ушам. Известно ли об этом Питеру? — Она не пыталась после найти родителей? — Еле перебираю губами. Семейные нити оказываются более запутанными, чем я находил. — Пыталась, но не с таким горящим желанием. Сам понимаешь, когда тебя бросают, то охотно ли тебе искать этого человека? Теперь я понимаю, почему мама отказывалась говорить о моих бабушке и дедушке. Умерли у нее в душе, но в реальной жизни они все еще могут существовать. — А вот у Джейсона, папы твоего, как и полагается, есть и отец, и мать. Но… разругавшись с ними, насколько мне известно, от его тогдашнего друга, после женитьбы на Марии, поскольку те были против, что он женится на той, что не имеет родителей, что очень глупо, я считаю, он ограничил с ними любое общение. Судить человека по его близким родственникам — придурковатость, под которой скрывается другой корыстный мотив. Да, у твоей мамы, кроме как непостоянной работы, съемной квартиры, в ту пору не было ничего, но это же не является причиной, чтобы эта женщина осталась обделенной мужчиной?! — Видится, любовь Ника к моей матери не знает границ. — Джейсон ввиду этого факта противостоял своим убеждениям и устроил родителям молчанку. А сейчас, если и знать о его отношении к матери и отцу, так только тебе. Посещает чувство, что всю правду о своих родителях я узнал от того, кто отчасти разъединил меня с ними. — Ты и этого не знал? Ошеломленный, я и не могу подобрать слов. — От папы я слышал, что его родители не принимают его таким, каким он есть, отвергают его друзей, ругаются часто между собой, зависимы от алкоголя, поэтому он редко стал к ним ездить и мне советовал не появляться у них. Я их ни разу и не видел уже во взрослом возрасте. — Перевариваю всё в голове и невыразимо удивляюсь. — Мне казалось, что я был обездоленным, а на деле предположительно у меня есть две бабушки и два дедушки, — рассуждаю я, шокированный новостью. Но воспитывался я дедушкой Миланы, Льюисом, Ником в какой-то степени и несколькими годами отцом. — Чушь! — возражает Ник. — Благовоспитанные люди, не пьющие, скандалов я не замечал за ними. Я был с ними близко знаком и после школы частенько у них бывал; меня угощали рябиновым традиционным пирогом по рецепту его матери, работавшей большую часть своей жизни поваром. Отец, гений математических наук, помогал нам обоим изучать геометрию. Но то, что они желали для сына, не буду скрывать, богатую особу с приданым, на деле не стало таковым. Цокнув, роняю мысленно ругательства на себя, что временами слишком доверчив. — Вот так, Джексон, какова человеческая жизнь… — Немного погодя, он молвит: — Я прервал себя, если позволишь, продолжу? — Да-да, — торопливо бормочу, находясь на другом кратере мыслей, обдумывая, как жилось маме в приюте, как она там обучалась, какие чувства она испытывала… она же вовсе не знает, что такое родители. И даже спустя такое продолжительное время, она не поделилась этим со мной и с Питером? Каково детство у человека, таковы в будущем его цели, побуждения к тем или иным поступкам, сущность жизни. В Нике пробуждается ливень слов; этот повествовательный поток не остановить ничем: — Я благодарил судьбу, что она свела меня с девушкой, которую я полюбил… Я разрывался от счастья. Сначала мы скрывали отношения, как в фильме, и мой лучший друг — твой папа — не знал об этом. Затем, я все же рассказал ему о своем секрете и то, что всё это время я был с ней, когда ему внушал, что отъеду на время к матери с отцом. Они у меня творческие люди, художники. Их картины покупали и во Франции, и в Германии, и в Америке, поэтому, выделю, что мы не жили бедно… Это уже потом, через десяток лет, когда у обоих наступил творческий кризис, а мать заболела бронхиальной астмой, как заноза прицепилась к ней, от которой она и сейчас страдает, то денег на жизнь не хватало, и я помогал им и помогаю по сей день, как могу. От этого и перевез я их из России поближе к Сиэтлу, поближе к дому. Опять я не туда повел рассказ. — Потребушив бровь, продолжает: — Джейсон обрадовался, узнав о моем романе, но сначала слегка побранил, что от лучшего друга я утаил правду. Он на тот период тоже обзавелся одной особой, увязавшейся за ним еще со школьной скамьи, армяночкой, с черной косой до пояса и смоляными бровями, почти соединившимися у переносицы. Вчетвером мы ходили в кино, играли в домино, в шахматы по вечерам… в общежитии. Он был уверен, что поступит в университет по итогам внутреннего экзамена, а я сомневался в своих силах. Я провалил практику, но на теорию, которую я знал от и до, никто и не смотрел. В итоге я не стал сдавать другие экзамены, и моя самооценка мне нашептала, что я ничтожен, ослушался родителей, ни на что не способен и поэтому я успел подать документы туда, куда намечена была для меня дорога отцом и матерью — факультет экономики, уже в Сиэтле. По окончании я учился заочно на журналиста, работал в издательстве бухгалтером, а по истечении времени — редактором. Вернемся к отошедшему. — Я слушаю его с глубоким удвоенным вниманием, боясь упустить что-то важное. — В один из дней июля, в безветренную солнечную пору, когда я еще не был оповещен, что не сдал главный экзамен, я купил белые розы для Марии, готовясь к встрече с ней, в кафе. Идя счастливый по двору, — рассудок полностью был отключен — я не думал ни о чем другом, лишь бы быть рядом с ней и заключить ее в объятия, сделать так, чтобы она почувствовала себя любимой, нужной, не одинокой, не имея родительского плеча. — Слова, хлынув потоком, враз снижают лихорадочное развитие, и Ник делает остановку. Он неподвижно сидит, с безэмоциональным лицом, уставившись в одну точку. — И… — продолжает, сменив голос на печальный, — заметив Джейсона за углом, я сперва хотел подшутить над ним, но, шагнув вперед, увидел, то, что не могло мне померещиться даже в самом страшном сне, как он касается рукой щеки моей любимой, а она смотрит на него распахнутыми невинными, влюбленными глазами. Он потянулся к ней, а она была не прочь его поцеловать. Я с яростью бросил букет перед их глазами. Был разъярен, обижен, зол на весь мир, лицезря этот зловещий силуэт… Этого не передать… Я обратился в свинцовый призрак, бродя по городу с порванным сердцем. — Он посылает мне тот самый яростный взгляд, бывший на нем в тот день, сжимая с силой руки в кулаки. Невозможно стереть те невозвратные, пагубные часы своей жизни, когда человеческое сердце разорвано на несколько частей, а мозг, подвергнувшийся утраченной надежде, был обманут наивными мечтами. — За считанные минуты я потерял и лучшего друга, и свою любовь. Мой отец вырвал девушку из чужих рук. Я-то верил, что все было совсем иначе. Сознание невольно подсказывает, что подобное было и в моей жизни, между мной, Миланой и Питером. На месте Питера был мой отец, а на месте Ника оказался я. Дети последовали дорогой родителей? Такова воля зловещего рока? И крупная звезда пробежала по нам через паутинку, связывающую нас с прошлым другого поколения? И под гнетом ночи, мы будто проникли в сферу запретного, в бесконечность, затаившую тайны, отчего на нас обрушился туман откровения, и мы, невольно затонувшие в лабиринте, попали под гибельную случайность, утеряв четкость жизненных очертаний. — Я сник. Я был отдан плавному течению жизни. Я будто потерял две половины своего сердца: любовь и дружбу. — Представив себя на его месте, охватывает жуть. Пережив подобное, я глубоко понимаю всё, что он чувствовал. В глубине пропасти — рай устрашающий. Солнце там не всплывает на поверхность, а сердце звезд не бьется. Только черный купол висит и усиливает гнет ночи. И, пробуждаясь сквозь зловещие толщи, я вновь упал, сведав об истинных генеалогических корнях. День, в котором я увидел в журнале Питера и Милану, целующихся, в свадебных нарядах, беспощадно хранит моя память. Я чувствовал, что мне вырвали сердце и обратно вставили, но перед этим хорошенько потрясли. Я киваю вслед за его словами: — Мария прибегала ко мне, извинялась, говорила, что разрывается между нами обоими и не может выбрать, кто больше ей подходит, с кем она чувствует себя, как за каменной стеною. Джейсон не знал, как быть дальше, он любил её, как и я, но только в дружбе, как и в любви, третий всегда лишний… — Глубокое сожаление озаряет мое лицо. — Когда я узнал, что не прошёл испытание, я был отчасти рад, что не придется учиться там, где будет шествовать, попадаясь на глаза, друг-предатель, который всё-таки прошел экзаменационные испытания. Но через несколько месяцев Джейсон, словно все еще соревнуясь со мной, переехал в Сиэтл, так как там жила и училась Мария, и перешёл на факультет экономики и бизнеса. Раскрывающее его душу признание, пошагово связывает пробелы всей истории. Но уничтожающий нераскрытый вопрос остается вопросом: как жизни всех нас переплелись и сгрудились в одну разрушительную секунду, а страдания, развернувшиеся на годы, кровожадно мучают до сей поры? Есть вещи, которые невозможно сокрыть и достаточно одной детали, всплывшей из ушедших времен, чтобы правда стала живой реальностью. — Когда я спрашивал у твоей матери о Джейсоне, почему она поцеловалась с ним у меня на глазах, то она оправдывала себя тем, что он насильно это сделал, насильно проявлял свои чувства к ней, чтобы завладеть… Отец смог так поступить? Решивший докопаться до истины, спрашиваю: — Позволите уточнить, то есть вы не стали бороться за неё и позволили отдать другому? С жесткой улыбкой отвечает: — Бороться? Мм… — поджимает губы в тонкую линию, спрашивая сначала как бы с удивлением и затем: — Не успел. Джейсон сделал предложение твоей маме, и она выбрала его. Он купил дом неподалеку от того, в котором я спустя время стал жить с Анной. Представь, каково это… — отчаивается он, — постоянно видеть их. Соревнование это или нет, какие помыслы в нем были или не были — я так и не узнал… Я не понимал его до этой минуты, но с разрывающей мое сердце простотой он признал то, что таил в себе. И я увидел его насквозь. Предали его любовь, предали его дружбу, он остался один на один с жизненной зияющей стихией. Одна только ночь видела мытарства его опустошенной души. Наивно рассчитывать на то, что человек сможет порвать сильные чувства, когда предмет страдания попадается на глаза. Они покроются туманным пространством, но не избавятся от любящей, истерзанной души. — Не представляю, как вы справлялись… — потрясенно выражаюсь я, обдумывая, как после этого я буду смотреть в глаза отцу и матери. — Я заглушал противные воспоминания поездками по миру и на одной из них, в Мадриде, повстречал Анну. Знакомство с ней мне помогло снизить боль… Снизить, но не убрать навсегда, — приподнятым указательным пальцем подчеркивает свои слова. — Когда Анна переехала ко мне, мы время от времени видели Марию, Джейсона, гуляющих по городу. И делали вид, что не знаем друг друга. Ха, — вываливает смешок, — самые настоящие незнакомцы. И никто не знал, что я чувствовал… Никто. Кошки скребли в груди, душа разъедалась желчью. Но… Ощущается, что сейчас он скажет самое главное, рассеет все иллюзии и нервное ожидание от продолжения его рассказа усиливается. — В день рождения Марии, пятнадцатого сентября, — томимый юношеской любовью, он задумчиво барабанит пальцами по бедру, — я отправился после работы в парк, явно упав духом. Я сел на лавочку, провожая этот день, и взирал на бледнеющий пурпур заката с мыслью, что, чтобы я не делал, я не могу выкинуть из сердца ту, что предала меня, но должен… Я четко для себя определил, что со следующего дня я буду жить иначе, не думать о ней, предам все думы забвению. У меня была прекрасная жена, достойная работа, живые родители. Казалось, есть всё для счастья, не так ли? В мозгу бьется догадка, что их пути встретились. — За минуту до того, как я расставил все мысли по местам, мое видение обратилось в существующее. Я открыл рот, укоряя себя, что сбредил, стал видеть призрачные тени и дорога мне светит к психиатру. Как только она села ко мне, так близко, мое сердце ушло из прежнего ритма, упало к низу. Я потерял голову… Если бы кто-то тронул мое запястье, то он бы не нащупал пульса. — Мои губы расплываются в полуулыбке, как только я сопоставляю его историю в парке с той, что произошла со мной и Миланой, когда мы были в коттедже, приобретенном мною за несколько дней до появления нас там. Над звездными пространствами, когда тело было залито лунным светом, я, опаленный желанием, приник губами к той, что, как чайная роза, одурманила, украла мое сердце. Неся ее на руках сквозь огненные столпы тех лет, что стали преградой для нас, в лучезарные врата, в предвкушении сплетения, я не верил своему счастью. Я так же, как и Ник, не думал ни о чем более. И никто в мое сердце больше не сможет войти так, как она. — Мы неудержимо бросились в объятия, не сказав друг другу ни слова, — с юношеским трепетом изъясняет он. — За нас говорили глаза, мои, ярко блестящие серые, и ее горящие, ореховые. И во мраке ночи, оставшись один на один с любовными демонами, мы любили друг друга. Я совершенно и не мог прикинуть отключенными мозгами, что в ту ночь мы зачали ребенка. Засмущавшись от столь откровенных щекотливых историй, я подливаю себе чая. Внезапный грубый резкий голос Ника, в словесную остановку, затянувшуюся на несколько минут, заставляет меня дернуться, приподняв плечи: — Я не знал, не знал о существовании Питера до поры, как… — прослеживается истязание в голосе, — …мне об этом не прокричала Милана… — На перекрестке улиц, у которых состоялось разоблачение. — А мой отец это зна… — Я предвидел этот вопрос, — перебивает меня; досадный огонь в его глазах вспыхивает с новой силой. — После, как Милана уехала с Аннушкой моей, я пошел, чтобы поговорить с Марией. Она в эмоциональном порыве бросила, что Джейсон узнал о Питере, когда ты был школьного возраста, и по этой причине не смог жить с этим и в скором времени ушел от вас. Ушел из-за того, что Мария была со мной, с его когда-то близким другом — изменила ему, находясь в браке. — Вот истинная причина ухода отца. Движение мысли Джейсона, что Питер — сын его лучшего друга, предопределило его отношение к нему. Именно поэтому, когда Питер ездил в Нью-Йорк, отыскать отца, тот не проявил к нему отеческих чувств. А я-то счел, будучи маленьким, что причина совершенно иная. — Но он любил и тебя, и его, не зная, что один из них ему чужой… — С живым интересом я внимаю каждому его слову. — Когда родилась Милана, — он широко улыбается, поглядывая на снимок в фоторамке, — я так радовался, был ослеплен этим маленьким чудом, и моя обреченная любовь отключилась, перейдя к моей крошке. Ее появление на свет позволило мне вдохнуть жизнь. Она стала квинтэссенцией любви, повязкой от любви несчастной. Я был счастлив и хотел, чтобы у нее в жизни всё было не так, как у меня, чтобы она ни в чем никогда не нуждалась, чтобы у нее всегда было всё самое лучшее. Я так был одержим заботой о ней, что не давал ей свободы, которая была нужна подростку. Я не давал ей и шагу ступить. Я был груб, иногда жесток к ней, но на деле я так любил, люблю эту крошку, с косичками, любопытную донельзя. Ты же помнишь эти времена, ей-богу, зачем я говорю об этом. — Ему свойственна чувствительность, чего я раньше не замечал в нем. — Тринадцатого июля мы встретились с Джейсоном в роддоме. И снова судьба свела нас с ним. Он сиял, как и я. — Мы вместе улыбаемся. — Перебросившись пару фразами, полными удивления этой встречи, мы держали на руках родившихся, почти в одно и то же время, — тебя и Милану. Настоящее совпадение? Или предначертание? — Почесываю затылок, расточая то и дело поражение. Если бы тогда мы не родились с Миланой в одном роддоме, то, вероятно, и никогда бы не узнали друг о друге. — На этом наше с ним общение, казалось, что закончилось, но не тут-то было… Мария с Анной сдружились и по истечении всего времени вашего с Миланой взросления общались как сестры. На семейных сборищах нам с Джейсоном приходилось терпеть друг друга. Дружбы, которая была между нами ранее, не существовало более. Это были натянутые фиктивные отношения соседей, которые в реальности ненавидели друг друга, ибо не могли поделить одну женщину. Я сам не понимал причины, когда Джейсон в один миг ушел от Марии, но догадывался, что он все-таки узнал об ее измене. Жизнь создает такие острые сюжеты с роковыми перипетиями, до которых не дано дойти умам великим. — И когда у нас с Марией случился крайний разговор, я осознал, насколько она изменилась. Она уже не была той девушкой, которую я любил. Ранее Мария была добродушным человеком, не способным причинить зла другому. Я был уверен, что ее дружба с Анной, начавшаяся в больнице, искренняя, а обнаружилось, что она знала, что та моя супруга, оттого и, включив лицемерие, прониклась к ней в доверие, тем самым пытаясь проучить меня, что яко бы я не должен с кем-то быть, когда она замужем за Джейсоном. По ее мнению, я опоздал с предложением руки и сердца. Если бы я днем ранее это сделал, то она выбрала бы меня. Какой вздор! — Он издает хохот от противных чувств. — Любила ли она вас вовсе? — неожиданно выбрасывается из меня с невольной бестактностью. — Вы не посчитайте, что я хочу обидеть вас как-то, принизить значение любви. Но… раз она обзавелась ненавистью к вашей семье, то какая здесь любовь? Я был бы воистину рад, если бы тот человек, которого я люблю, будет счастливым, пусть даже не со мной… Он моментально приподнимает уголки губ и также моментально опускает. — Ее обуяла ревность, Джексон. Трудно сказать о ее любви, ты прав. Сейчас во мне горит отвращение к ней. Эта женщина хотела, чтобы я, не осмелившись тогда сделать её своей, был в одиночестве всю жизнь. И она добилась своего. Я один. Я виновник всего, что случилось. Только я. Я был трусом. Он почувствовал новый привкус его опустошенной жизни. — Глупости! Неужели мама не видела своей вины?! Как она могла кинуться на шею другому мужчине, если, согласно вашим словам, любила вас? А папа? Как папа мог быть с ней, когда знал, что она ваша девушка? — рьяно сыплю его вопросами, одновременно пытаясь обстоятельно думать. — Я слишком доверчив, Джексон. «Как и я». Мы, оказывается, похожи с ним. Чертовски. С одной стороны, я ужасно зол на маму, за то, что она не раз влезала в чужие отношения, но с другой — вероятно, ей неведомо, как правильно поступать, да и, впрочем, как нужно жить?! Он бессильно погружается глазами в свои трясущиеся руки, упавшие на колени. Биение былых времен не отпускает его. — Мистер Ник, какое количество раз вы находились с моей мамой до… — сложно выразить это словами, — до случившег… — Я понял вопрос, — останавливает он мои попытки сформулировать фразу. — Раз до твоего рождения, о котором я уже говорил, и два раза после. В момент ссоры с Миланой, мы вместе с Марией отъезжали за город… — а на лживых словах была командировка, — и в момент, когда нас увидела Милана… И это была ошибка, — со сгустком боли почти шепчет он. — Заблуждение. Угнетаемый мыслью, что дочь выросла и не нуждается во мне, я по глупости допустил быть с Марией, ища в ней любовь, в которой я нуждался. Тебе не понять, Джексон, каково это, когда твои дети взрослеют, покидают родное гнездышко, уходят во взрослую жизнь. Я тревожился все годы, что она быстро повзрослеет и покинет дом, влюбится, будет страдать… И пока я охранял ее от реального мира, она расцветала, как бутон, становилась женственной, прелестной девушкой. И ты уж прости меня, дурака, за тот случай, когда ты, играя на гитаре и исполняя песню, выразил ей свою любовь, а я повел себя, как последний отморозок. — Вам незачем извиняться, мистер Ник, — понимающе говорю я. — Счел, что отнимают мою кровиночку, выхватывают посторонние мужские руки, от которых я берег Миланку. В уме я позволил себе питать ненависть к тебе. — Что не раз было отмечено мною. — Эгоист и собственник я. Она же полюбила тебя, и возможно, намного больше, чем меня. Я бил себя в грудь, ругал грязными словами… Эндрю, отец Ритчелл, в те мгновения молвил мне: «Приятель, наши дочери уже выросли. Они же, как птички-синички. Надо постараться отпустить их в свободный полет, дать им волю к совершению собственных ошибок, в противном случае им будет сложнее внедриться в жизнь, когда нас не станет. Отпусти её от себя…» Я поразмыслил, признаюсь, даже успел всплакнуть… Однако не сразу послушал Эндрю, что и привело к крупной ссоре меня и Миланы, которую я с трудом вынес. Эндрю благовоспитанный мужчина и справедливый отец. Он никогда не повышает голоса на дочь, жену. Находит любые компромиссы во всем, поэтому у него во всем гармония, и в семье, и в работе. Так вот, что сказал ему отец Ритчелл. А я еще невольно гадал, что же оказало на него такое влияние, что сделало его другим человеком. Не могу сказать, что хорошо знаю отца Ритчелл, но сколько раз видел его, то каждый раз примечал заботливое, нежное отношение его к Аннет, к Ритчелл. Каким бы количеством дел он не был бы наделен, он найдет время для родных. И Ритчелл он еще с детства обучал экономическим основам, финансовой грамотности — не то что я, почти предоставленный самому себе, — вот она и нашла себя в их семейном бизнесе. Хороший отец! — Мистер Ник, совсем нет, я не собирался никого выхватывать. Я лишь хотел показать ей, насколько… — уже без робости, существовавшей, когда я был мальчишкой, признаю, — …я её люблю. Ник расплывается в улыбке: — Любишь, знаю. Он ворошит мои волосы и я тоже улыбаюсь. И с благодарностью дополняет: — Спасибо, что ты оберегаешь мою крошку, оставшуюся без дома. Я продолжаю улыбаться. — Как я ревновал ее к тому, что у нее появился паренек! — хохочет он. — Ох, как ревновал. Обозлился не на шутку. За такую песню и игру на инструменте я начинаю понимать Миланку. Невольный смех изливается из меня.