— Я знаю того человека, который пригласил его, если ты об эт… — Он проглатывает слово, вертящееся им на языке. «Робеет?» — И? Кто же он? Он отворачивается от окна и враз гласит: — Признаюсь. Этот человек перед тобой. С большим стуком в сердце, я с резкостью совершаю оборот к нему, качнув так сильно столик, что с него слетает на пол стопка кистей для макияжа, и поражённая молвлю: — Это ты посмел его п-позвать? Мое негодование проступает краской на лице и выражается в следующих словах: — И ты держал меня в безвестности? — Я, — утверждает он, с виду спокойно, но по тону взволнованно. — Это многое объясняет. Вот кому ты все время названивал и скрывал от меня! Прежде чем он успевает возразить, я взрываюсь: — Как? Да ты бездушен! Боль пронзает виски. — Что ты наделал? Кто тебя просил это делать? Ты понимаешь, какую проблему ты создал? Ты затеял совершать примирительные процедуры? Но сейчас не то время. Я в ссоре с мамой, а если она узнаёт… — уже громче говорю я, заламывая нервно пальцы, — …что же будет, когда она узнаёт… Ты не подумал? Джексон, оторопев от моей реакции, дотрагивается до моих плеч руками, но я с какой-то отстраненностью одергиваю его руки: — Милая, послушай, что я скажу. Объясняясь о его поступке, он указывает, что видел необходимость в моём общении с ним, и считает, что мы должны не отрекаться друг от друга. — Джексон, ну сказать об этом можно мне было? Зачем это делать без предупреждения? — не перестаю сетовать я. Он пододвигает стул и садится рядом, укладывая руку на спинку стула. — Я хочу, чтобы вы простили друг друга. — Этого хочешь ты, но не я! — ворчу я, не смотря на него. — Милана, в моих обязанностях было это… Когда-то ты сблизила меня с отцом и настала моя очередь… — поясняет он, но я не выдерживаю с нарастанием тревожных мыслей: — Джексон! Поводы для этого были тогда напрочь другими, чем те, которые мы имеем сейчас. Из-за ошибок моего отца твой отец не был рядом с тобой! Уткнувшись в одну точку, будто совершенно забывшись, он безотрывно добавляет: — Всё совсем не так. — Как не так? Джексон! Что ж ты наделал? — пускаюсь я в размышления, доводящие меня до безумного состояния. — Боже… боже… боже… — Выдели ему время, дай сказать то, что ты должна услышать! — будто уговаривает он меня. — Это важно для вас обоих. Пойми же!.. Но я качаю головой в стороны, упрямо стоя на своем: — Я не могу, не могу его простить… Я думала об этом, но это выше меня… Простить его, значит, сосчитать его измену допустимой. — Нельзя забыть все… но прощение лечит. Прощение не есть принятие ситуации. Но ты скинешь этот груз с души. «Ты сама пошла на измену ради любви, но кричишь о том, что не простишь никогда того, кто сделал то же самое». В ответ на свои мысли, закрыв лицо руками, с отчаянием убеждаю себя: — Я обязана сама прекратить лгать, чтобы бросать такие высказывания! Появись Даниэль сейчас, я бы все вывалила наружу, всё… Я не могу, Джексон, не могу! — Глаза увлажняются. — Мы погрязли во вранье! Я не могу, не могу, — повторяю, как строки молитвы, от безысходности. — Как возможно прощать, если я сама поступаю недобросовестно?! С глубоким выдохом Джексон обнимает меня, затем, отслонившись, задерживает палец на моей щеке, касаясь ямочки: — Мы разберемся, милая… Мы оба уничтожим враньё. Потерпи немного. Совсем скоро мы будем любить друг друга, не стыдясь своих чувств. — И минуту погодя, прибавляет: — Для моей любимой девочки приготовлен сюрприз. К позднему вечеру. Но для начала поговори с отцом, после окончания дефиле, а я в это время свяжусь с Тайлером и узнаю, все ли готово для этого. В девять часов я буду в ожидании своей любимой у входа в ландшафтный парк «Мадрид-Рио». М-м-м? — Что за сюрприз? — нехотя улыбаюсь я. Недавно его сюрпризом была поездка в Милан. Что же он придумал на этот раз? Загадочная улыбка повисает на его губах. — Мы заключили маленький договор? Ты поговоришь с отцом? — Это условие? А не манипулируешь ли ты мной? — вскидываю одну бровь. — Считай, что так нужно, — уверяет меня он. Как мне показалось, что его тон весьма настороженный. Может, он прав и разговор с отцом, раз он здесь, не следует откладывать? С момента уезда мне так и не удалось из его уст заслушать первоисточник случившегося. Слабо в это верится, но… вдруг отцу есть, что сказать мне? — Я постараюсь, — с малой долей вероятности сообщаю я, на что Джексон целует меня долгим, глубоким поцелуем. Тонкое очарование его ласк, овеянных нежностью, утихает поток мыслей с притоком горечи. — Люблю тебя… Я буду ждать тебя с искрящимся счастьем от того, что вы с отцом помиритесь. — И я тебя люблю… Спасибо, что ты заботишься и делаешь всё для меня… Но пока я тебя не простила еще! — Вечером я искуплю свою вину. Обещаю, малышка. Его губы вновь сближаются с моими, даруя умиротворение и растапливая гнев, собравшийся за считанные секунды, как только я узнала, что виновник тому, что отец бродит в этих стенах — он. — Купаешься в утренней заре? Вот так и проявляются твои обещания? — Слова грозной силы выводят нас из сладостного забытья. Рывком отторгнувшись друг от друга, захваченные врасплох, мы подымаемся и единовременно взираем на появившееся темное облако с черными волосами и со зловещим отблеском в глазах. — Одна добрая женщина сказала мне: «ТЕБЕ ИЗМЕНЯЮТ», а я, дурочка, не верила, но теперь своими глазами убедилась, что в моих отношениях третьим лицом стала РАСПУТНАЯ РАЗЛУЧНИЦА! Ее глаза, как каленое железо, прожигают нас. — Белла, это… — в смятении говорит Джексон и привычным движением поднимает левую ладонь, приостанавливая сток излияний узнавшей правду. — Что это?! — орет она, как бешеная, не давая сказать и слова. Ее руки так лихорадочно трясутся, что еще больше притупляет во мне способность мыслить. — Не помешала ли я вам музицировать? Вот она — ваша тесная дружба! По-моему, это подло, как ты со мной обошелся, любимый! — Она жует слова, уже не зная, с какой стороны подойти ей, чтобы оскорбить нас сильнее. — Белла… — Я открываю рот. — Ты! — указывает на меня. — Я знала это! Я знала, что ты захотела загрести руками то, что было МОИМ! Ты! — взвизгивает она до того писклявым голосом, что мои перепонки на грани, чтобы лопнуть. — ТЫ ПРОДАЖНАЯ ТВАРЬ! ТЫ! Она надвигается большими шагами на меня, и я столбенею. И дурным голосом угрожает мне в лицо: — Я УДУШУ ТЕБЯ СВОИМИ СОБСТВЕННЫМИ РУКАМИ! Я застываю — ни жива ни мертва. Во мне совершается напряженная работа мыслей: «Так она ничего не знала про нас? Джексон так и не признался ей во всем… Этим он и желал поделиться со мной. Становятся понятными её запугивания и женская грозность, подпитанная ревностью. Ее натура склонна к выстраиванию грандиозных скандалов, в которых она самоутверждается. Неуверенная в себе женщина. Но мы заслужили этих слов. Как бы повел себя Даниэль, поймав нас вдвоем?!» Джексон оказывается между нами и поворачивается к ней корпусом тела, закрывая меня. — Белла, не торопись с выводами. Белла, Белла, вдохни глубоко и выдохни, — не понимая, к чему, он успокаивает ее порывы. — А ТЫ, КАК ТЫ МОГ? Я ЖЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ТВОЙ ПОСТУПОК ЕЩЕ ОМЕРЗИТЕЛЬНЕЕ, ВЕДЬ ТЫ СОВРАЛ, А Я ПОВЕРИЛА!.. ТЫ ВРАЛ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО УЕХАТЬ, ЧТОБЫ БЫТЬ С БОЛЬНОЙ МАТЕРЬЮ, А САМ ХОТЕЛ УВЕЗТИ ЭТУ ШЛЮХУ!.. Дикая яростность громких слов Беллы переходит на более мощный уровень, и она влепляет пощечину Джексону, не давая опомниться. Затем он ухватывает ее руку, вымещая всё, что накипело у него: — Не я лгал Брендону о помолвке, не я наговаривал, что у нас серьезные отношения! Твоя, вся такая миленькая, невинная душенька ему нашептывала!.. Ты управляла мной как мальчишкой и намеренно принудила к женитьбе! ТАКОГО НЕ БУДЕТ: ЗАПОМНИ, РАЗ И НАВСЕГДА, МИСС ГОНСАЛЕС! Я НИКОГДА, НИКОГДА, — кричит страшно разгневанный Джексон. — Я НИКОГДА НЕ СТАНУ ТВОИМ ПАРНЕМ, МУЖЕМ, ДА КЕМ УГОДНО! ТЫ ПРОТИВНА МНЕ! БОЛЬШЕ НЕЗАЧЕМ ТАИТЬСЯ, Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ И НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ! НЕ ПИТАЙ НАДЕЖДЫ НА НАС! НИКАКИХ НАС НЕТ И БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! ТЫ ЗАПОМНИЛА, МИСС ГОНСАЛЕС? МЕНЯ ВОРОТИТ ОТ ТЕБЯ И ТВОЕЙ СУМАСШЕДШЕЙ СЕМЕЙКИ! ВАМ ВСЕМ В ПСИХУШКУ ДАВНО ПОРА! — Последнее слово, высказанное им, изымает из его груди долго сдерживаемый пар. Из глаз девушки, горящих огнем, мощной струей начинают стекать слезы с громкими всхлипываниями, подобно жалобным стенаниям. Ее лицо перекосилось от услышанного. Я как стояла за спиной у Джексона без слов, так и стою, не смея колыхнуться, выглядывая из-под его приподнятых рук на Беллу. Вмиг тряска в ней увеличивается, скорость слов, которые она выдает на всеобщее обозрение, возрастает в разы, что не удается уловить слуху. Слышится обрывисто: «Ненавижу, ненавижу. Тварь! Как ты могла, я убью тебя, убью!.. Я сделаю всё, чтобы ты подохла!..» Обведя нас обоих остервенелым взглядом, она удаляется. Сглотнув набежавшую слюну, коснувшись Джексона за рукав, неугомонно сквернословившего и яростно разлохмачивавшего волосы на голове, шокированная я бормочу: — Джексон, что же… Стоя все также спиной ко мне, он торопливо указывает перед тем, как без колебаний спешит за той, что устроила настоящее театральное представление: