— А других у тебя нет? — Откуда? Они все в Баку остались. — Нет, Сашку не надо, — попросил её собеседник. — Ладно, будь готова к одиннадцати, я приеду. И приехал, на видавшей лучшие времена двухдверной Ниве с покорёженным бампером. В салоне нестерпимо воняло сыростью, а мотор тарахтел так громко, будто он расположен прямо между сиденьями. Коллектив Туманова перемещался по Москве на минивэне, и Нюрка всегда думала, как им, наверное, обидно загружаться в такую «общую» машину, когда Всеволод Алексеевич уезжает на шикарной иномарке, вольготно расположившись в одиночку на заднем сиденье. Но, по сравнению с личным транспортом гитариста, минивэн казался просто лимузином. Интересно, Туманов так мало платит коллективу или дядя Саша просто не заморачивается? Дача оказалась под стать машине — маленький покосившийся домик, явно простоявший не один десяток лет, заросший участок, который забыли покосить с началом осени, и теперь разросшиеся за лето кусты по пояс человеку пожелтели, подсохли и казались икебанами без горшков, хаотично возникающими то тут, то там. Под ногами хлюпала всё та же извечная подмосковная грязь, и Нурай вдруг вспомнились улицы Баку, нарядные, аккуратные, вылизанные до блеска, вымощенные где плиткой, а где и настоящим булыжником. Она тут же себя одёрнула. Даже сравнивать глупо, Москва тоже заасфальтирована. Нечего по всяким деревням шататься. Дядя Саша стал разжигать мангал, Нурай расставляла на пластиковом столе одноразовые стаканчики и тарелки. Вскоре приехали Кэт и Родион, привезли с собой целый ящик пива и три бутылки водки. — Куда столько? — печально вздохнул дядя Саша. — Завтра с отёкшими рожами и перегаром появимся, Севушка нас всех отымеет. — Расслабься! Ренат звонил, у Севушки опять сахар скаканул, на завтра всё отменяется, а там по ситуации. — Тогда гуляем! — обрадованно хлопнул в ладоши дядя Саша. — Ну-ка разливай ерша! Нюрку передёрнуло и от тона, каким это было сказано, и от осознания, что никаких девчачьих напитков на столе не наблюдалось, а значит, придётся со всеми пить «ерша». Мелькнула и тревожная мысль о Всеволоде Алексеевиче, но она запретила себе её развивать. Она же не Сашка, чтобы сгущать краски и накручивать себя до депрессии. Всё со Всеволодом Алексеевичем будет хорошо, проживёт до ста лет. Главное, посылать правильный запрос Вселенной, верно? — Что-то часто он стал концерты отменять, — заметила вдруг Кэт, опустив стакан и потянувшись за малосольным огурчиком из банки, собственноручно, по его словам, закатанной дядей Сашей. — Сдаёт босс потихонечку. — Ой, радуйся, что у тебя не один выходной в месяц, а хотя бы два, — отмахнулся Родион. — Я-то радуюсь. Но вот крякнет наш Севушка, и останемся мы все без работы. А кому мы нужны? — За себя говори, — огрызнулся дядя Саша. — Хороших гитаристов сейчас — днём с огнём. — Да и барабанщиков, — подхватил Родион. — Меня вон в Гнесинку зовут преподавать. Оба явно намекали на возраст Кэт, в котором уже просто неприлично стоять на бэк-вокале. По мнению Нурай, ей давно бы следовало обидеться, но та только фыркнула, показывая, что она думает о музыкальных талантах коллег. — Ладно тебе, — дядя Саша потянулся с бутылкой к её стакану, — Сева у нас двужильный. Скорее мы все передохнем, чем он хотя бы закашляет. Я вообще во все эти сказки про сахар не верю. Загулял он с очередной девкой, вот и всё. Завёл себе кралю где-нибудь на Урале и теперь мотается, дни выкраивает. — Ой, не надо фантазировать. — Родион покачал головой. — Какой Урал? В Москве девок мало? — Я фантазирую? А ты вспомни, когда он в Новом Уренгое себе бабу подцепил! Помнишь? Года два к ней ездил. Охрененные такие туры себе устраивал, ехал на гастроли в Воронеж с крюком в Новый Уренгой. Летал по шесть часов, с пересадками, на концерт зелёный приезжал, чисто зомби. На автомате на сцену выползет, все свои нетленки отбарабанит и засыпает чуть не в гримёрке. Тоня реально рассказывала, как он однажды у неё прямо на гриме уснул. Она его красит, а он вдруг носом в стол. Мы ещё поражались, что там за баба такая? А потом он её как-то в Москву приволок столицу показать, ну и на концерт она пришла. Мать моя, женщина! Метр с кепкой в прыжке, пацан-пацаном, мускулы больше, чем у меня. Что он в ней нашёл? Поперёк у неё, что ли? — Видимо, — хмыкнул Родик. — Ты не завидуй, для здоровья вредно. Нурай слушала всю эту перепалку, замерев со стаканом в руке, так и не донесённом до рта. Всё, что сейчас говорилось, просто не могло быть про Всеволода Алексеевича. Нет, в историю большой и светлой любви с Зариной она не верила. Но исключительно из-за самой Зарины. Высокомерная, заносчивая, самовлюблённая, живущая на его деньги, в жизни палец о палец не ударившая. За что её любить? Дураку же понятно, что их брак с Тумановым чистая формальность. Ну может быть, у них и были какие-то чувства по молодости. А потом он просто не мог развестись — это подпортило бы образ мужского идеала на эстраде. Но, отрицая отношения с Зариной, Нурай даже не предполагала, что у Всеволода Алексеевича могут быть отношения с кем-то ещё. Это же грязь, и вообще… Нет, просто коллектив его не любит. Все эти снисходительные «Севушка», ироничные улыбки, понимающие взгляды. Да они даже не расстроились из-за того, что он заболел. Вот уж верх цинизма. Обрадовались дополнительному выходному. Нурай вдруг подумала, что Сашка бы на её месте встала и ушла. Не стала бы сидеть тут и слушать, как перемывают кости её артисту. А может, ещё и сказала пару ласковых. Ну вот поэтому её никуда и не зовут. Нурай было, конечно, неприятно и хотелось, чтобы тема для разговора поменялась, но ссориться с коллективом она не собиралась. К счастью, тема действительно вскоре поменялась, так как дрова достаточно прогорели, и дядя Саша приступил к жарке шашлыков. Родион активно ему помогал, в основном советами, а Кэт лениво потягивала пиво, клацая кнопками в своём телефоне. Общаться с Нурай она явно не рвалась, и Нюрка тоже не стала ей навязываться, быстро поняв, что от этой престарелой дуры ничего не зависит. Родик тоже так, разменная фигура. Настоящий авторитет в коллективе — дядя Саша. После Рената, разумеется. А дядя Саша охотно с ней общался. Пока ели шашлык, всё время расспрашивал её про жизнь в Баку, про то, чем занимается в Москве, и Нурай вдохновенно врала. Правда, на сей раз образ журналистки примерять не стала, сообразив, что это не та профессия, которая вызовет в данной компании энтузиазм. Ещё решат, чего доброго, что она собирает компромат на Туманова. Так что теперь Нурай представилась медсестрой, и щедро сыпала медицинскими байками, услышанными от Сашки. Про своё отношение к Туманову она тоже умолчала. Слова «поклонница» или «фанатка» не прозвучали ни разу. Зачем? Пусть думают, что она просто подруга Сашки, перебравшаяся в Белокаменную за лучшей жизнью. Есть что-то нехорошее в определении «поклонница», что-то, нивелирующее собственную личность. Как ярлык, снижающий твою ценность. Зачем же его на себя вешать? Когда все наелись и изрядно захмелели, дядя Саша предложил пойти в дом. — Комары зажрали, да и похолодало что-то, — сообщил он, поднимаясь. Ни одного комара Нурай не видела, а холодно было с самого начала, но все пошли за хозяином, и она пошла. Внутри оказалось всего две комнаты, не считая крохотных сеней и кухни-пристройки. Обогревался дом самодельной печкой, которую сейчас никто не топил, поэтому в доме было немногим теплее, чем на улице. — Вы можете пойти во вторую комнату, отдохнуть, если хотите, — вдруг обратился дядя Саша к Родиону и Кэт. Те немедленно согласились, и по тому, как спешно ретировались во вторую комнату, Нурай вдруг поняла, что имелось в виду под словом «отдохнуть». Так они что, вместе? Вроде Сашка говорила, что у Родиона семья, ребёнок маленький. А Кэт давно и безуспешно ведёт охоту на богатых папиков, коим Родион уж точно не является. Дядя Саша тем временем плюхнулся на диван, подняв целый столб пыли. Похлопал по сиденью рядом с собой. — Присаживайся. Хочешь, телевизор включу? Тут, правда, сигнал слабый, только Первый канал показывает, и то с помехами. Нурай пожала плечами. Зачем ей телевизор? Как-то странно вообще, все разбрелись. И что делают в таких случаях? Не так часто она бывала в гостях, и теперь ощущала неловкость. А вот дядя Саша, кажется, чувствовал себя прекрасно — улыбался, на щеках у него выступил румянец. Телевизор он всё-таки включил. Нурай из чистой вежливости села рядом с ним и уставилась в мельтешащий экран. Не прошло и минуты, как рука дяди Саши легла ей на колено. — Ты очень красивая девушка, Нурай. С такой восточной перчинкой. Прямо Шамаханская царица. Нурай оцепенела. Она не знала, кто такая Шамаханская царица да и не хотела знать. Но вот то, что у неё на колене чужая рука… Мужская рука… Это она осознавала совершенно чётко. И рука ползла выше. От него нестерпимо пахло перегаром и потом. Как от них. И похотью пахло. Она улавливала этот запах, она его знала, помнила. Забыть такое нельзя… Её спас собственный организм. Нурай вырвало, от ужаса, от отвращения — к этому запаху, к дяде Саше, к себе самой. Вырвало прямо ему на колени. — Ах ты ж, б… Было это адресовано ей или ситуации? Дядя Саша вскочил, попытался отряхнуться, побежал за полотенцем. А Нурай всё выворачивало и выворачивало на его пыльный продавленный диван, который, наверное, повидал не одну поклонницу Туманова, надеявшуюся приблизиться к любимому артисту через верноподданный коллектив. До города её довёз Родион, в полнейшей тишине. Только Кэт недовольно пыхтела на переднем сиденье — произошедшее с Нурай и вопли дяди Саши испортили им всю романтику. До дома Николая Степановича не доехали, да Родион и адреса не спросил. Просто высадил её у первой же станции метро. Она спустилась в подземку, стараясь держаться подальше от людей — ей казалось, от неё очень плохо пахнет, хотя она умывалась под холодной струёй рукомойника минут десять. Села в вагон, даже не посмотрев, в какую сторону едет поезд. Не понимая, что делает, вышла через три остановки, пошла дворами. И поняла, куда попала, только когда позвонила в дверь, и на пороге возникла озадаченная, заспанная Сашка. * * * — Он животное, понимаешь? Просто животное! Нюрка тряслась всем телом, а вместе с ней тряслась и чашка, в которой давно остыл чай. Сашка хотела было налить новый, но быстро поняла, что с чашкой Нурай теперь не расстанется. Поэтому просто сидела напротив и меланхолично перемешивала ложкой сахар в своей порции кофе. Третьей за этот долгий разговор. Она уже выслушала Нюркину историю, вполне предсказуемую, совершенно неудивительную. Удивительной была только реакция Нурай. Нет, было бы ей лет на десять поменьше, тогда конечно. Но о чём думала двадцатипятилетняя мадам, отправляясь на дачу с малознакомыми мужиками? Что они будут обсуждать роль бас-гитары в аранжировках Туманова? В конце концов, насколько Сашка поняла из прерываемых рыданиями объяснений, никто Нюрку не насиловал. Да и не дурак дядя Саша, чтобы под статью лезть. Очень не хотелось говорить банальности вроде «Я тебя предупреждала», легче от них никому не стало бы. К тому же Сашка чувствовала и свою вину — она ведь притащила Нурай в этот странный город, у которого нет ни малейших представлений о морали. Может, у них там, в Баку, приглашая девушку на шашлыки, имеют в виду именно шашлыки и ничего больше. — И у метро высадили, представляешь? — всхлипнула Нурай. — Даже до дома не довезли. Сашка хмыкнула. — Скажи спасибо, что тебе не пришлось с той дачи пешком топать. Ты не понимаешь, да? С того момента, как ты ему отказала, он сразу потерял к тебе интерес. Ты для него отыгранная карта. Всё, будет ждать следующую наивную леди, которую притянет наш звёздный маячок. В последнее время их, конечно, всё меньше. И редко когда поклонницы, чаще юные певицы. Они на гитаристов и барабанщиков не очень-то зарятся, а вот Ренату перепадает иногда. — Ренату? — Нурай подняла голову. — Ты хочешь сказать, он тоже… — Сначала он. — Сашка сделала ударение на первом слове. — Если Ренат Игнатьевич изволят нос поворотить, тогда уже в дело включаются музыканты. Следующий в иерархии водитель Туманова. Как там нынешнего зовут? Юра, кажется. Они так быстро меняются, что я не успеваю запоминать. Надеюсь, водитель тебя не звал на пикник у обочины? — Какой ещё обочины? — Не парься. — Сашка махнула рукой и потянулась за сигаретами. — Неужели Всеволод Алексеевич не знает, какая мерзость творится у него в коллективе? Это же… Это же какой-то… Нурай не могла подобрать правильного слова, но Сашка и так догадалась. Посмотрела на неё оценивающе и каким-то внутренним чутьём поняла — рассказывать, что всеми любимый Всеволод Алексеевич возглавляет эту иерархию, не стоит. Уж точно не сейчас. Она вздохнула, помолчала, тщательно подбирая слова, и осторожно начала: — Я не знаю, чего ты хотела добиться этой поездкой, Нюр. Если тебе так нужны проходы на концерты, не обязательно лизать его коллективу. В переносном смысле, не смотри на меня так! Тоня может провести тебя на любое мероприятие без эротических услуг. А ещё можно просто купить билет в кассе. И не быть никому должной! А если хотелось чего-то ещё… Нюр, по этой лестнице путь только вниз. До Севушки ты так не доберёшься. — Я не собираюсь до него добираться! — вскинулась Нурай. — Вы все, что ли, меряете всё вокруг только сексом? Я не мечтаю с ним переспать! Да ему это вообще не надо! И вот тут до Сашки дошло. Пазл сложился. Она на секунду даже подумала, что стоило бы пойти специализироваться по психиатрии, пригодилось бы в жизни. Потом отогнала мысль как ненужную. Так вот оно что. Уж кто-кто, а поклонницы свято убеждены в половой мощи своего кумира. Даже если тот разменял восьмой десяток и выползает на сцену с палочкой, тряся всем, кроме того, что интересует девушек. Взять хоть недавний брак одного театрального мэтра с юной особой, годившейся ему в правнучки! Всеволод Алексеевич, к счастью, ещё не достиг этого рубежа. Но, если принять во внимание все его диагнозы, хотя бы только те, что известны Сашке, нужно быть большим оптимистом, чтобы мечтать об интиме. Да что там, достаточно близко к нему подойти, в глаза заглянуть. Там уже не то что прежнего огня, там даже угольков не осталось. Женщины же чувствуют такие вещи, их даже объяснять не нужно. Но поклонники слепы и глухи. Они будут до последнего оправдывать его, тешить себя иллюзиями, находить им подтверждение. Убедят себя, что их кумир ещё ого-го, что на него законы времени не распространяются, что он никогда не постареет. И уж Нюрка-то, с её оптимизмом, должна быть первым апологетом Всеволода Алексеевича. А она его сразу, с ходу записывает в импотенты. — И давно ему это не нужно? — не оспаривая саму идею, вкрадчиво поинтересовалась Сашка. Нурай пожала плечами. — Откуда я знаю? Просто он не такой. Не животное. Он умеет любить красиво. Любовь — это же не тыканье членом. Это сидеть вместе у камина, укрывшись пледом. Встречать рассвет. Говорить обо всём на свете… Некстати вспомнился Блок с его страданиями по прекрасной даме, к чьему подолу он боялся прикоснуться. Сашке стало совсем тошно. И вопрос, который она хотела задать, так и остался незаданным. Какая ей разница, что именно произошло с Нюркой и кто был тот подонок? А может быть, подонки. Вряд ли стоит сейчас ворошить прошлое. Вот только Всеволод Алексеевич на роль лекарства от душевных ран совсем не годился. Впрочем, если по чуть-чуть и не подходя близко… Но, увы, они все уже подошли слишком, слишком близко. * * * Неделю Нурай не выходила из дома Николая Степановича дальше, чем в соседний магазин. Старалась увлечь себя работой, затеяла генеральную уборку с мытьём окон, хотя её об этом никто не просил, каждый день пекла кексы с разными начинками, но всё это делала, пока хозяин был на лекциях. Стоило ему вернуться, запиралась в своей комнате, чтобы исключить любые контакты. Просто не хотелось видеть ни одного мужчину, пусть даже самого безопасного. Все они сволочи. По-настоящему безопасным был только один, на экране её телефона.