Я смог только захрипеть, тщетно пытаясь выдавить хоть слово в свое оправдание. — Отвечай! Пальцы у Карриана были воистину железными, а хватка — как у матерого медведя. Хрен вырвешься, если зацепит. Я задыхался в его руках, тщетно пытаясь протолкнуть внутрь немного воздуха. Горло нещадно горело. В ушах слышались удары молота, в глазах потемнело. А когда император стиснул мою шею еще сильнее, я… сугубо на рефлексах… двинул его коленом в пах. Хватка на горле тут же ослабла. Карриан хрипло выдохнул. Я, едва освободившись, рухнул на колени и судорожно закашлялся, но вдохнуть нормально мне так и не удалось — император, на удивление быстро оправившись от предательского удара, засадил мне крепкую оплеуху и, опрокинув на пол, со злостью посмотрел прямо в глаза. — Чей это перстень?! — Кар, пожалуйста… тебе это не понравится. — Чей? Отвечай, иначе убью! Я устало закрыл глаза. — Ты уже пытался это сделать. И не смог. — Почему?! — раненым зверем взревел его величество, снова потянувшись к моему горлу, и мне ничего не оставалось, как обреченно выдохнуть: — Да потому что он мой, дурья твоя башка! Это я вытащил его из фонтана! У Карриана заледенело лицо. От него разом отхлынула вся кровь. Зрачки жутковато расширились. Клубящаяся в них тьма испуганно отпрянула куда-то вглубь. Император замер, так и не сжав до конца пальцы. Всмотрелся в мои глаза и едва слышно выдохнул: — Ложь! Перстень может забрать только женщина! Я с трудом сел и, откинув голову на холодную каменную стену, лишь горько усмехнулся: — Ты прав. И не прав. Потому что на этот раз все было неправильно. — Врешь! — Ты знаешь, что это не так. Чувствуешь. С тех самых пор, как едва не убил меня из-за каких-то болонок. У Карриана снова изменилось лицо. Кажется, в нем сейчас шла отчаянная борьба между здравым смыслом и теми самыми чувствами, о которых я недавно говорил. Умом он понимал, что такое невозможно. Что магия первого императора не должна ошибаться. Но в то же время что-то не давало ему меня убить. И это «что-то» настойчиво просило, вернее, вынуждало его требовать доказательств. В стену прямо над моей головой с силой врезался тяжелый кулак. — Докажи! — хрипло велел император. — Докажи, мать твою! У тебя есть ровно секунда, прежде чем у меня закончится терпение! Я вздрогнул и, совершенно точно понимая, что это не шутка, быстрым движением надел кольцо на безымянный палец правой руки. Знаю, на Тальраме обручальные перстни было положено носить на левой, но я сделал это машинально. По привычке, если хотите. После чего меня, как и в первый раз, в храме, с размаху окунуло в водоворот чужих эмоций. Но если три года назад я такого не ожидал и едва не утонул, то сейчас… сейчас мне просто стало очень больно. Так, словно это меня сейчас опозорили. И словно это мне только что вонзили нож в спину. В своей прошлой жизни я, как оказалось, мало понимал мужчин. Считал, что мы слишком разные, чтобы правильно понимать женщин, и наоборот. Но теперь, сполна окунувшись в чужие чувства, я с горечью осознал: нет никакой разницы, когда тебя предают. Мужчина это сделал или женщина, старик или ребенок. Нам всем одинаково больно. Одинаково страшно понимать, что мы напрасно доверились. И еще страшнее видеть, что человек, которому мы верили безраздельно, на самом деле оказался лжецом. — Прости, — прошептал я, глядя в расширенные глаза императора, которые не просто потемнели — они помертвели от боли. — Прости, я был пьян тогда… не понимал, что творю… я не знал! — Ты… — Я не мог тебе сказать, — повторил я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. — Это было бы неправильно. Именно в этот момент у Карриана словно что-то сломалось внутри, и я знал, что это за чувство. Точно такое же он испытал в детстве, когда был вынужден убить наставника. Тогда императору было так же плохо. И в его душе царило такое же черное отчаяние. А я обманул его, это правда. И заодно напомнил о прошлом. О том, что никому и никогда нельзя доверять. Никому, даже собственной тени, ведь, и она порой способна предать. Эх, если бы я мог в этот момент рассказать все, не боясь быть понятым превратно! Если бы я мог поведать, по какой причине магия императора приняла меня за того, кем я уже не являлся! Кто знает, какие именно качества в моей душе остались после перерождения? Но, видимо, их оказалось достаточно, чтобы перстень совершил ужаснейшую ошибку и обрек нас обоих на этот нелегкий разговор. Быть может, если бы имелся хотя бы теоретический выход и хотя бы призрачная возможность вернуть женское тело, я бы, честное слово, осмелился это сделать. Позволил себе быть откровенным до конца. И, несмотря ни на что, рискнул, согласился бы на эксперимент даже с непроверенным заклинанием. Если бы только Тизар сообщил, что это поможет. Если бы он сказал, что это что-то даст. Но увы. Придворный маг еще тринадцать лет назад убил во мне всякую надежду. Именно поэтому я сейчас промолчал и вынужденно ждал приговора, который мне не замедлили вынести. — Вот оно что, — процедил император, и на его лице проступило неподдельное отвращение. — Значит, ты все-таки хотел завершить обряд, но не рискнул об этом рассказать, потому что знаешь законы… мразь ты этакая! Я воззрился на него с совершенно искренним изумлением, а потом до меня дошло. Да что ж в который уже раз лажаю не по-детски! Он же читает мои мысли! Или не их, а хотя бы эмоциональный фон. И стоило мне только пожалеть, что я не смогу стать тем, кем назначил меня перстень, как Карриан решил, что все понял. Более того, посчитал, что имеет право меня презирать. Оскорблять. И ненавидеть за то, чего я не допустил бы даже в мыслях! От этой догадки меня вдруг взяла такая злость, такое бешенство, что я качнулся вперед и без предупреждения засветил этому придурку кулаком в глаз. — Идиот! — рыкнул в голос, когда его величество с удивленным выдохом отлетел в сторону. — Я не мужеложец, понял?! Меня в кои-то веки душила неподдельная, вспыхнувшая буквально в одно мгновение ярость. Незаслуженная обида, разочарование и, как ни странно, ненависть. То ли моя, то ли его… Она захлестнула меня с такой силой, что на мгновение я самым настоящим образом упустил контроль над ситуацией. А осознал свою ошибку, лишь когда мне с такой силой прилетело по башке, что помутилось в глазах. Не знаю, что именно сделал Карриан, но шваркнуло меня так, что от удара носом хлынула кровь, а в виске, которым меня приложило о стену, что-то подозрительно хрустнуло. Кажется, я все-таки упал, ошеломленный и почти парализованный. Меня оглушило. Ослепило. Скрючило от пронесшейся по телу огненно-жаркой волны. А затем еще и печатью пристукнуло. Да так, что я захрипел и, когда следом за первым сверху обрушился еще один удар, не смог не то что дать отпор — просто пошевелиться. Это было мерзко вдвойне — сознавать, что тебе намеренно причиняет боль человек, за которого ты готов умереть. Человек, который мстит за то, чего ты не совершал. Когда каждый удар — как наказание за неосмотрительность. Каждая мысль — как плеть, жестоко ранящая и с каждым ударом обнажающая старые раны. Я даже не сразу сообразил, что в комнате появились посторонние и меня бьют уже не в одиночку, а целой группой. В основном ногами, как бешеного пса. А может, еще и палками. Хрен его знает. Мне было до того плохо, что я забился в угол, прижался к стене спиной, пытаясь прикрыть самые уязвимые места, корчился от боли, хрипел и даже не понимал, что могу это прекратить. Удары сыпались беспрестанно — по голове, спине, плечам… везде, куда можно было дотянуться. Причем били больно, порой с оттяжкой, без дураков. С такой неистовой силой, что вскоре на мне живого места не осталось, из рассеченного лица ручьями хлестала кровь, а сам я стал похож на боксерскую грушу, которую нещадно избивала толпа идиотов. — Не сметь… — вдруг пробился сквозь рев в ушах хриплый, прерывистый, какой-то болезненно изломанный голос императора, и меня снова опалило бешеным коктейлем чужих чувств. — Не сметь, сказал! Я сам… разберусь. Боль… злость… ненависть… ярость… Чужие эмоции отрезвили и вырвали из некстати накатившего оцепенения. Он сам, он сказал? Неужели ему так приспичило от меня избавиться? Всего лишь за то, что я всеми силами старался уберечь его от правды? «Нет уж! — зло подумал я, внезапно приходя в себя. — Обойдешься!» После чего выдернул из стены первую попавшуюся нить и наотмашь хлестнул ею перед собой. Как хлыстом ударил, ни в кого конкретно не целясь. Но, судя по тому, как опалило руку и как истошно взвыли избивавшие меня люди — скорее всего, стража, которая сбежалась на наши вопли, — нить оказалась красной. Достаточно сильной, чтобы спалить мне кожу на руке до мяса и наполнить небольшую комнату запахом паленой плоти, горелой крови и… как ни странно, человеческим страхом. Зато меня ненадолго оставили в покое и я смог, подтянувшись на невредимой руке, ткнуться носом в стену, за которой находился ближайший потайной ход. Дрожащими пальцами нащупав нужную ниточку, я стер обильно льющуюся кровь с рассеченного лба и буквально вывалился в пыльный коридор, успев напоследок еще раз опалить комнату магическим огнем, поджечь там все, что было способно гореть, и захлопнуть за собой дверь до того, как мои мучители опомнились и сообразили, что из поля зрения бывшую тень императора выпускать ни в коем случае нельзя. Хрипя и тихо цедя проклятия сквозь зубы, я выдернул из стены еще одну ниточку, на этот раз изумрудную. Воткнул ее в ауру и пополз прочь, справедливо рассудив, что пора отсюда сваливать. Как я сказал его величеству Орриану? Буду служить до тех пор, пока его сын не скажет, что тень ему больше не нужна? Ну, будем считать, Карриан только что меня уволил. А если кто спросит мое мнение, то я скажу, что бегство — отличная альтернатива плахе. Нет, я не забыл, кто он и кто я. Я ничего не забыл и уже вряд ли сумею. Но кем бы ни был для меня император, я больше не хотел умирать по его приказу. После всего, что было, после того, что я узнал и понял, разочарованный, избитый до полусмерти, опустошенный… все равно категорически не хотел. Быть может, это все еще говорила во мне злость. Быть может, я напрасно поддался эмоциям. Но, пока некстати проснувшаяся ярость бурлила внутри, сдаваться я не собирался. Ползти оказалось тяжело — одну ногу мне успели отбить до полной потери чувствительности, определенно сломали пару ребер и правое плечо, а заодно изуродовали всю морду. Вон один глаз заплыл, второй едва видит. И то через сплошную красную пелену. Не иначе кровоизлияние в сетчатку. А еще вдобавок я обжег себе пальцы. Устал. Ослаб. Одежда на мне отчаянно дымилась. В башке звенели колокола. Грудь нещадно пекла некстати ожившая печать. Но целительная ниточка все же делала свое дело, поэтому уже минут через пять я смог подняться на четвереньки. Затем, пошатываясь, выпрямился. Какое-то время вынужденно прыгал на одной ноге, торопясь убраться из дворца как можно скорее. А к тому времени, как стража разобралась с механизмом потайной двери и сплошным потоком хлынула следом, уже успел трижды поменять направление, спустился в подземелья и полным ходом двигался по направлению к ведущему в город ходу, о расположении которого не знал даже Тизар. Не зря я так много времени потратил на изучение этого дворца. И не зря так досконально запоминал расположение помещений. Одно плохо — из дворца не вело ни одного хода за пределы столицы, поэтому сразу свалить из города не получится. А всего через час на улицах появятся усиленные магами патрули, мое описание будет разослано всем столичным стражам порядка, так что придется несколько дней выжидать в какой-нибудь дыре в надежде, что Карриан образумится и передумает меня убивать. Хотя о чем я говорю? Это же Кар. Когда нужно, он умеет быть абсолютно безжалостным. А сейчас, оскорбленный в лучших чувствах, он с совершенно чистой совестью отдаст приказ пристрелить на месте «мерзкого мужеложца». Идиот. Господи, каким же он иногда бывает придурком… «А я ведь всего лишь не хотел тебя позорить! — с тоской подумал я и привалился к стене, чтобы перевести дух. Печать все еще сводила с ума. Исцеление забирало массу сил. А мне за последние сутки не повезло дважды, так что, несмотря на всю магию, которую я сегодня вытянул, организм находился на грани истощения. — Кар… эх, Кар, ну зачем ты полез куда не следует?» В душе разлилась горечь, в груди заныло с новой силой, меня едва не захлестнула волна отчаяния, но, хвала Рам, это быстро прошло. Отдышавшись и успокоившись, я привычно нырнул в транс, окутался благословенным холодом и двинулся дальше, на всякий случай обрушивая за собой потайные ходы и делая невозможным дальнейшее преследование. В город я выбрался через час, вконец умаявшись и обессилев до такой степени, что едва стоял на ногах. В подземных тоннелях под городом магии почти не осталось, подпитаться оказалось негде, поэтому последние метры я снова преодолевал ползком. На чистом упрямстве. А наружу вывалился в буквальном смысле слова полумертвым от усталости. Старый ход привел меня на окраину Орна, в подвал какой-то лачуги, где пахло тленом, пылью и крысиным дерьмом. Две ее постоянные обитательницы недовольно пискнули и слиняли подальше, когда я выбрался из-под тяжелой крышки люка и с облегченным вздохом растянулся на глиняном полу. Поблизости, хвала Рам, никого, кроме крыс, не оказалось. Снаружи тоже пока было тихо, так что если городская стража и получила приказ о моей поимке, до этого района они еще не добрались. И очень хорошо. У меня появилось время спрятаться и переждать облаву. Правда, не здесь. Не в этой полуразвалившейся халупе. Чуток передохнув, я снова заставил себя подняться. Кое-как отряхнувшись, осторожно выглянул на улицу. Короткими перебежками преодолел часть скудно освещенной улицы, на которой моя лачуга оказалась далеко не самой старой и страшной. Так же аккуратно свернул за угол. Краем глаза уловив какое-то движение в дальнем переулке, поспешил перебраться на соседнюю улочку. Нырнул в первый подходящий тупичок и… охнул, получив из темноты сильный толчок в плечо. От удара меня бросило на колени. На землю брызнула кровь из прорванной острым крюком раны. Но осознать случившееся я попросту не успел — в темноте раздался звонкий хлопок, недовольное конское ржание. Меня с силой дернуло, опрокидывая навзничь, а потом с огромной скоростью поволокло в обратную сторону. Впрочем, тащили меня недолго. Буквально до переулка, который я не так давно предпочел обойти стороной. А когда лошадь все-таки остановилась, из темноты выступило несколько фигур, одна из которых была вооружена дубиной, и на мою голову обрушился еще один удар. Уже проваливаясь в темноту, я успел различить раздавшийся в тишине довольный смех. А потом смутно знакомый голос произнес: — Отлично. Мы успели раньше патруля. Пакуйте этого щенка и возвращаемся. Я давно хочу с ним потолковать. ГЛАВА 25 «Сегодня точно не мой день», — мрачно подумал я, очнувшись от забытья и обнаружив себя полостью раздетым и подвешенным на цепях в центре какого-то подвала. Подвал, правда, выглядел чистым, даже вымытым. Ну а то, что в нем имелись цепи и приспособления вроде тех, что удерживали меня в вертикальном положении, мешая пошевелиться… что ж, похоже, у хозяина нездоровая страсть к подобным развлечениям. Вон и полочки у него аккуратные на соседней стенке висят. И инструменты на них разложены весьма интересные. Одежды поблизости не оказалось. Оружие и обувь тоже пропали. Судя по ощущениям, по пути сюда со мной не особенно церемонились, но крюк из плеча выудили довольно-таки аккуратно. Даже вон перевязали зачем-то. Небось чтобы от потери крови не сдох.