– Все тихо, спокойно. – Да неужели? – спросил Браун и дал отбой. XV Детективом, который отвлекал сторожа гаража, вешая ему лапшу на уши разговорами о подозреваемом, скрывшемся с места ДТП, был Стив Карелла. Полицейский техник, изображавший механика из автомобильного клуба, присланного заменить сдохший аккумулятор, был тем же самым специалистом, который установил прослушку в квартире Арлин Ортон. Автомобиль Флетчера стоял в гараже в четырех кварталах от бизнес-центра, в котором находился офис Джеральда. Выяснить это оказалось несложным – адвоката просто выследили утром 24 декабря. Карелла не сомневался, что машина неизменно будет находиться там же и в другие дни, – человек, регулярно ходящий на работу, как правило, ставит автомобиль в один и тот же гараж. И вот теперь Карелла стоял на тротуаре у гаража и задавал надуманные вопросы о помятом левом крыле и разбитой фаре никогда не существовавшего в природе доджа 1968 года выпуска, тогда как техник устанавливал «жучок» в олдсмобиль Флетчера 1972 года. В принципе, было бы проще и быстрее поставить в машину «жучок» на батарейке с УКВ-передатчиком вроде тех, что уже стояли в квартире Арлин Ортон, однако батарейки постоянно садятся. И что же делать? Регулярно менять их в чужой машине? Из-за ограниченного доступа к машине делать это сложнее, чем в случае с «жучками» в квартире. Именно по этой причине техник решил запитать «жучок» от электрической системы автомобиля. Техник колдовал у поднятой крышки моторного отсека автомобиля Флетчера. Борода проводов тянулась от аккумулятора в машине адвоката к аккумулятору тягача, на котором приехал техник, в то время как сам он деловито резал контакты, зачищал их, скручивал, соединял и заматывал изолентой. Проще всего было поместить микрофон под приборную панель, однако техник не стал этого делать. На дворе зима, в машине будет постоянно работать печка, и потому вместо разговора чувствительный микрофон «жучка» станет фиксировать ее треск и гудение. Поэтому он спрятал «жучок» между сиденьем и спинкой, провода протянул под ковриком, а затем через приборную панель подсоединил их к электрической системе автомобиля. В городской черте «жучок» без проблем в радиусе квартала мог передавать в эфир любой звук в машине. Это означало, что на «хвосте» у олдсмобиля должна сидеть полицейская машина без опознавательных знаков, при этом дистанция между ней и автомобилем адвоката должна быть минимальной. За пределами города (а это было важно – ведь сегодня вечером Флетчер собирался отправиться с Арлин в «Канделябры») на открытой дороге «жучок» бил метров на четыреста. В любом случае полицейскому, ведущему наблюдение за Флетчером, предстояло изрядно попотеть. Увидев, как из гаража выезжает техник на своем видавшем виды тягаче, Карелла быстро поблагодарил сторожа и поспешил в участок. Рождество было уже совсем на носу, и ребята из восемьдесят седьмого участка, расположившись в инструктажной, устроили в четыре часа дня ежегодную вечеринку. Всякий раз она начиналась в разное время – это зависело исключительно от того, когда начнут прибывать гости. Они были совсем не похожи на обычных гостей, которые рассаживались за праздничными столами во всем городе. Они были связаны с преступным миром, тем миром, против которого хозяева участка вели неустанную борьбу. Подавляющее большинство гостей были магазинными ворами. Некоторые принадлежали к касте карманников. Кроме них, доставили еще пару пьяниц и одного убийцу. Магазинных воров брали по лавкам и универмагам, раскиданным по всей подведомственной территории участка. Канун рождественских праздников – прекрасное время чего-нибудь стянуть в магазине, а сочельник – последний шанс что-нибудь умыкнуть, пока в торговых залах полно людей. Прятали добычу воры по-разному. Когда в инструктажную ввели тощую даму по имени Эстер Брейди, она выглядела так, словно находилась на сносях. Тайна ее беременности прояснилась достаточно быстро. Как оказалось, она напихала себе в огромные шаровары под юбкой товара долларов на двести. Сами понимаете, если не набил в этом деле руку, то сильно рискуешь, а если профессионал своего дела, то можно хорошо поживиться: товар с прилавка – цап, в шаровары – оп, быстро одергиваешь юбку и повторяешь процедуру у следующего прилавка. Таким образом, за каких-то двадцать минут можно превратиться из стройной красотки в даму на восьмом месяце беременности. Настоящие чудеса женского организма. Еще один человек по имени Феликс Хопкинс перед своим ежегодным турне по магазинам облачался в длинный плащ с кучей карманов. В них он рассовывал добычу – мелкие, но очень дорогие ювелирные украшения. Хопкинс – высокий ху-дой чернокожий джентльмен благородного вида, с аккуратно подстриженными усиками и очками в золотой оправе – обычно подходил к прилавку, просил показать ему зажигалку, тыкал пальцем в приглянувшийся ему экземпляр. Пока продавец послушно доставал зажигалку с витрины, Хопкинс успевал стянуть пять-шесть перьевых ручек. Действовал он с проворностью фокусника. Феликс отдал делу столько лет, что стал настоящим мас-тером, – теперь, пряча украденное, он даже не расстегивал плащ. Несмотря на то что в момент задержания в его карманах уже находилось несколько пар золотых сережек, золотая перьевая ручка, платиновые часы, золотой зажим для денег, ожерелье из горного хрусталя, настольные часики, отделанные натуральной кожей, кольцо с монограммой и черным ониксом, Хопкинс имел наглость заявить полицейскому, что все эти вещи он честно приобрел на свои кровные деньги. Чеки? Чеки он выкинул. Да, и заворачивать все это добро он предпочитает сам, дома, потому что продавцы ни черта в этом деле не смыслят. Подавляющее большинство остальных магазинных воров были наркоманами. Мечта о дозе лишала их разума и осторожности. Они не думали о службе охраны универмагов и стражах закона. Их манили залитые электрическим светом товары на прилавках одного из крупнейших магазинов мира. Они знали, что если пойти на риск, то в случае удачи еще до наступления ночи у них будет доза-другая ге-роина, а значит, можно не бояться ломки на Рождество. Наркоманы являли собой жалкое зрелище. Бродили как неприкаянные по решетчатой камере в дальнем конце инструктажной, в любой момент готовые сорваться на крик или согнуться в приступе рвоты. Они прекрасно понимали, что их замели, а значит, на Рождество будет ломка, и единственная надежда смягчить ее – доза метадона, которую и не факт, что дадут. Такие профессионалы, как Эстер Брейди в раздутых как у беременной шароварах, Феликс Хопкинс в плаще со множеством карманов и Джуниус Купер со свертками, набитыми старыми газетами, взирали на наркоманов свысока и с нескрываемым презрением. Джуниус Купер самостоятельно придумал способ незаконного обогащения. На вид ему было года эдак сорок три. Одевался он очень хорошо, напоминая директора рекламного агентства, кинувшегося в дикой спешке докупать в последний момент рождественские подарки, которые забыла приобрести разиня-секретарша. Всякий раз он заходил в универмаг, держа в руках пакеты, набитые свертками с подарками. Далее он выбирал один из двух способов действий. Оба эти способа были весьма эффективны. И в том и в другом случаях он пристраивался к покупателю или покупательнице, которые на пару секунд имели неосторожность поставить свой пакет на пол или прилавок. Воспользовавшись моментом, Джуниус проворно (а) перекладывал из пакета жертвы один подарочный сверток к себе в пакет или (б) забирал пакет жертвы, оставляя взамен свой. Броско упакованные свертки, лежавшие у Джуниуса, были набиты старыми газетами. В такой системе имелись свои плюсы и минусы. С одной стороны, Джуниус не знал, что находится в подарочных свертках жертв, и потому ему приходилось довольствоваться тем, что есть. С другой стороны, он мог без всяких опасений бродить с невинным видом прямо перед представителями службы безопасности – ведь в его пакетах лежали честно оплаченные покупки, аккуратно завернутые продавцами. По сути дела, имелся лишь один способ задержать Джуниуса – поймать его на месте преступления в момент подмены. Сегодня его изловили именно так. Разношерстную толпу магазинных воров разбавляли их коллеги по цеху – ближайшие родственники – карманники. Они тоже полагали безумные предрождественские дни с толпами покупателей в магазинах своей страдой. О чем только может мечтать карманник? Конечно же, о толпе, а людей, мечущихся по магазинам в дни предпраздничной распродажи, было как тараканов под ванной. Выйди на улицу – там толпы народа, зайди в магазин – там то же самое, в метро – давка, в автобусы – еле влезть. Карманники, настоящие искусники с ловкими, проворными пальцами, работали и в одиночку, и парами. Легкий тычок, толчок: «Ах, прошу прощения», и кошелек перекочевал из сумочки жертвы в их карман. Заинтересовал боковой карман? Легкое движение бритвы, и пухлого бумажника как не бывало. Ни один полицейский в городе не носил бумаж-ник в карманах брюк – ни в боковых, ни тем более в задних, – там таскают кошельки только лохи. Впрочем, даже полицейские не застрахованы от карманной кражи. В инструктажной карманников собралась целая толпа. Естественно, все они кричали о своей невиновности и громогласно уверяли, что знают свои права. Пьяницы пребывали в неведении о своих правах, но это их не особенно волновало. Все они начали праздновать Рождество чуть раньше, чем следовало, хватили лишку и сотворили нечто экстравагантное, считавшееся в честном городе нарушением закона. Кто-то вышвырнул из автобуса водителя за отказ дать сдачу с десяти баксов; кто-то разбил стекло в такси в ответ на заявление шофера, что он не потащится в такую даль, как Калмз-пойнт, когда на дворе сочельник и дороги перегружены; кто-то отвесил тумаков дамочке из Армии спасения, когда та не дала подудеть в тромбон; кто-то опорожнил бутылку виски в почтовый ящик; кто-то облегчился прямо на ступеньки крупнейшего собора города. Ну и прочие мелочи подобного рода. Один из пьяных был убийцей. Без всякого сомнения, именно этот щуплый коротышка с живыми голубыми глазами, густой гривой черных волос, кустистыми темными бровями и руками скрипача стал настоящей звездой рожде-ственской вечеринки в полицейском участке. Воняя перегаром и блевотиной, коротышка снова и снова требовал объяснить, за что его задержали. И это при том, что он был весь в крови – она покрывала и некогда белоснежную рубашку, и его длинные, тонкие, изящные пальцы. Рубиновые капли блестели даже на его бледном лице. Убийца лишил жизни свою собственную шестнадцатилетнюю дочь. Складывалось впечатление, что он не знает о ее смерти. Казалось, он вообще не помнил, как пришел к себе домой чуть больше часа назад в три пополудни, отпраздновав на работе Рождество в компании коллег. Дома он обнаружил на диване дочь, занимающуюся любовью с молодым человеком. Мерцающий в полумраке экран забытого всеми телевизора, шепот голосов из телевизионного динамика, дочь в объятиях парня, которого он никогда прежде не видел, юбка дочери задрана, бедра обнажены, ягодицы ритмично двигаются, страстные стоны, переплетающиеся с воркованием силуэтов на телеэкране… Дочь не слышала, как в комнату вошел отец, она не слышала, как он пошел на кухню и принялся рыться в столе в поисках оружия получше, погрознее. В руки попался только маленький ножик для чистки овощей, и он отшвырнул его прочь – нет, такая мелочь ему не подойдет. Наконец, под раковиной, в коробке из-под обуви, он отыскал молоток, стиснул его в руке и, поджав губы, решительно направился в гостиную, где дочь все еще стонала под своим юным возлюбленным. Схватив парнишку за плечо, он сорвал его со своей дочери, а потом принялся бить ее молотком, пока лицо девушки не превратилось в кровавую кашу. Парнишка надрывался от крика, пока не упал в обморок от ужаса. Когда прибежала обитательница соседней квартиры, она обнаружила, что сосед все еще колотит молотком по дочери, преисполненный тягучей черной ненависти к ней за неискупимый грех, который она совершила в сочельник. «Джордж, – пролепетала соседка, и он повернул к ней взгляд ничего не выражающих глаз, – Джордж, что же вы наделали?» Он выронил молоток. С этого момента он не мог вспомнить, что сотворил. Вот такая, потрясающая своим очарованием рождественская вечеринка получилась у обитателей восемьдесят седьмого участка. Клинг практически успел позабыть, как она выглядит. Когда Синди выпорхнула из сверкающих хромом и стеклом вращающихся дверей больницы, он увидел лишь высокую блондинку с пышной грудью, широкими бедрами, коротко подстриженными волосами цвета меда и васильковыми глазами. И смотрел на нее точно так же, как и на любую другую прекрасную незнакомку, выскользнувшую из здания навстречу морозным декабрьским сумеркам. И лишь секунду спустя он понял, что это Синди, и сердце его екнуло. – Привет, – сказал Берт. – Привет. Она взяла его под руку. Некоторое время они шли молча. – Выглядишь ты просто роскошно, – наконец нарушил молчание Клинг. – Спасибо. Ты тоже. На самом деле Берт прекрасно знал, как они смотрятся вместе, и у него тут же начался синдром юного влюбленного. Клинг не испытывал никаких сомнений, что все прохожие на этой продуваемой ветром улице с первого взгляда понимали, что они, Берт и Синди, друг от друга без ума. Берт верил, что каждый шедший навстречу окидывал их оценивающим взглядом и молча поражался – как же этот парень и девушка похожи друг на друга. И всех охватывала зависть к их молодости, силе, пышущему здоровью, каждому страшно хотелось в этот сочельник оказаться на их месте, на месте Синди и Берта, американских влюбленных, которые чудесным образом встретились, долго и нежно любили друг друга, отчаянно боролись за свои чувства, в печали расстались, но теперь снова были вместе в этот чудесный праздник, светясь от любви, словно лампочки на два-дцатиметровой елке. Неподалеку от больницы они отыскали коктейль-бар, в котором никогда раньше не бывали – ни вместе, ни по отдельности. Клингу казалось, что именно это поможет им открыть новую страницу в отношениях и заставит заиграть чувства ранее неизведанными красками. Они устроились за круглым столиком в углу зала. Гул голосов действовал успокаивающе. Берту подумалось, что именно так и должен выглядеть в сочельник настоящий английский паб – негромкий, убаюкивающий говор собравшихся, атмосфера тепла и уюта – где, как не здесь, придать силы едва не угасшему пламени любви, которое вот-вот готово разгореться с новой силой? – Ну и где же мой подарок? – спросил Берт и улыбнулся с деланой алчной злобной улыбкой. Она потянулась назад, туда, где на крючке висело ее пальто, сунула руку в карман и положила прямо на середину стола маленькую коробочку, завернутую в ярко-голубую бумагу и перехваченную зеленой лентой с бантиком. Берт почувствовал смятение – так происходило всегда, когда ему подносили подарок. Сунув руку в карман своего пальто, он положил рядом с ее подарком свой – коробочку чуть побольше, без ленточки, завернутую в красно-золотую бумагу с изображениями колокольчиков. – Ну, – промолвила она. – Ну, – эхом отозвался он. – С Рождеством. – С Рождеством. Они замялись. Посмотрели друг на друга. Оба улыбнулись. – Ладно, ты первая, – кивнул Берт. Синди сунула ноготок под липкую ленту, отцепила ее и, не разрывая оберточной бумаги, аккуратно развернула ее, высвободив коробочку. Сдвинув нетронутую обертку в сторону, она поставила перед собой коробочку и открыла ее. Берт купил ей толстое золотое сердечко, сиявшее, словно на-поенное жизнью. К сердцу крепилась старинная золотая цепочка, присоединявшаяся так, чтобы оно не болталось при ходьбе. Девушка посмотрела на сердце, глянула на горящее ожиданием лицо Клинга и быстро кивнула: – Спасибо. Оно такое красивое… – Я знаю, сегодня не День святого Валентина… – Да. – Она все кивала. Смотрела на золотое сердце и кивала. – Но я все равно подумал… – Клинг замялся и пожал плечами. – Оно такое красивое, – повторила Синди. – Спасибо, Берт. – Ну-у… – протянул он и снова пожал плечами. Почему-то он почувствовал себя не в своей тарелке и решил, что причина тому – его нелюбовь к ритуалу разворачивания подарков. Сдернув бантик, он разорвал обертку и поднял крышку крошечной коробочки. Она купила ему золотой зажим для галстука в форме крошечных наручников, и Берт тут же понял намек. Дело отнюдь не только в том, что он полицейский и во время работы ему приходится пускать в ход настоящие наручники, висящие у него на поясе. Его подарок поведал Синди о его чувствах, и Клинг не сомневался, что ее подарок преследовал ту же цель. Синди хотела сказать то же, что и он, она хотела снова быть вместе с ним, образно выражаясь, она приковывала себя к нему. – Спасибо, – поблагодарил он. – Берт, тебе понравилось? – Очень! – с чувством произнес Клинг. – Я подумала… – Да понравилось мне, понравилось… – Это здорово. – Синди опустила взгляд. Они пока так и не успели ничего заказать. Клинг махнул официанту. Пока он не подошел, за столом царило странное молчание. Приняв заказ, официант удалился, а молчание начало затягиваться. Тут Берт стал подозревать, что здесь что-то не так, причем совсем не так. Синди захлопнула крышечку и уставилась на закрытую коробочку с подарком Клинга. – В чем дело? – спросил он. – Берт… – Ну же, Синди, говори… – Понимаешь, я сюда пришла не за… Тут он все понял, Синди могла дальше и не продолжать. Когда до Берта дошло, зачем она его позвала, в баре вдруг сделалось жарко, а гул голосов посетителей показался излишне громким. – Берт, я собираюсь выйти за него замуж, – промолвила Синди. – Ясно. – Прости. – Нет-нет, – покачал головой Клинг. – Синди, прошу тебя… Не надо. – Берт, – Синди поджала губы, – то, что было между нами… Нам было очень хорошо вместе… – Я знаю, солнышко. – И я не могла просто взять и порвать с тобой. Расстаться так, как мы с тобой расстались. Мне надо было обязательно еще раз встретиться с тобой и сказать, как много ты для меня значил. Я хочу быть уверена в том, что ты это знаешь. – Ладно. – Берт? – робко позвала она. – Все нормально, Синди, – улыбнулся Клинг и ободряюще коснулся ее руки. – Все нормально, – повторил он.