– Бог даст, мы спасём их всех, – в знак поддержки касается моего плеча, – но, если начнём лечение Снежаны прямо сейчас, шансы самые высокие, что она будет жить. – А если выждать ещё две недели? – У вашей супруги шестой месяц, верно? – Да… – Чтобы провести операцию и в дальнейшем химиотерапию необходимо решить вопрос о родоразрешении. Оперировать пациентку сейчас я не имею права, хотя операция нужна срочно! Исходя из случая Снежаны, кесарево сечение в данный момент опасно, хотя бы две недели лучше выждать, в идеале на седьмом месяце, из-за особенностей протекания её беременности… Я слушал врача как в какой-то прострации, едва на ногах держался. Снежана! Блять, Снежана, как ты могла? Как ты могла с нами так поступить? Безответственная, меркантильная дрянь… У меня нет слов. Я её ненавижу. Да мне просто хочется её убить, когда до меня доходит понимание, что она была эгоисткой, наплевательски относилась к своевременным обследованиям. Поэтому болезнь так стремительно развилась… – На всё воля Божья… – в завершении произносит врач. – Принимайте решение, жду вашего ответа. Я вышел из его кабинета абсолютно никакой. Просидел в приёмной еще некоторое время, размышляя о многом, а затем меня пригласили к жене, сообщив, что ей стало лучше. Войдя в палату, увидел её на кровати, тыкающую пальцами по смартфону. Выглядела она сейчас нормально, не считая капельниц, через которые её накачивали лекарствами. Заметив меня, подняла голову и хмыкнула: – Ну что, довёл меня, Вова? Добился своего?! Начинается, опять… Выяснять отношения с ней нет никакого смысла, если она больна – опухоль давит ей на мозги и поэтому она становится такой нервной, такой неадекватной. – Ты врала мне, – двинулся к ней, пытаясь не сорваться. Только ради детей. Она должна их родить. И точка. Даже если цена будет её жизнь. – Что ты несешь?! – Не кричи, просто закрой рот и слушай меня. У тебя последняя стадия рака, ты знала об этом? Машет головой отрицая, смотрит на меня как на дурака. – Что за бред?! У меня все прекрасно, я победила свою болезнь давно! – Вот именно, давно. Надо было обследоваться регулярно, раз в полгода хотя бы. – Так и обследовалась, всё было хорошо. Врачи ошибаются. Ты привёз меня в какую-то шарашкину контору! – быстро заводится Снежана. – Симптомы у тебя налицо, отрицать глупо, ты или прикидываешься дурой, или просто пытаешься избежать ответственности. – Не смей так со мной разговаривать! – Ты сейчас не в том положении, чтобы мне указывать, – подошёл и за руку её схватил, сжав запястье, – как ты могла?! Как ты могла со мной так поступить после всего, что я для тебя сделал?! От злости я готов разорвать эту стерву. Меня корёжит от неё, передергивает, тошнит. Как я мог любить эту ведьму? До сих пор не понимаю, как я повёлся на их с мамой развод! – Пошёл ты, Вова! Ты делаешь мне больно! Пусти! – изворачивается. – Буду кричать и звать на помощь! Всю клинику на уши поставлю! – Дрянь, – шиплю тихо, отшвыриваю её руку, – будешь лежать в больнице под присмотром врачей неделю, две – пока не дадут добро на кесарево. – Чего? Да конечно! Не буду я тут торчать, покрываясь пылью! – Будешь. Ещё и как будешь. – Прожигаю опасным взглядом. Снежана закрывает глаза, потом интенсивно моргает и встряхивает головой, как будто приходит в себя после транса. – Если я и правда больна, то я не хочу рожать… – В смысле? – Скажи Александру Петровичу, чтобы начали лечение немедленно и сделали мне аборт! Я не буду рисковать собой ради двух сгустков из крови и мяса, которые ещё ничего не понимают и вряд ли чувствуют. Они – всего лишь плод! Я наклонился и дал ей пощёчину. – Мерзавец, ты что творишь?! – Никакой операции, никакого лечения, пока дети не появятся на свет, ясно? Отвечай за свои поступки. Ты – безответственная, эгоистичная… Сука. Закончил фразу про себя, боясь, что она опять выйдет из себя, разнервничается и у неё начнутся преждевременные роды. – Ты недомужик! Ты слабый, безвольный, никчёмный тюфяк! Этих детей ты не получишь, я подам на развод. Больше не хочу тебя видеть, убирайся… Хмыкнула и отвернулась, укрывшись одеялом с головой. – Я тоже не хочу тебя видеть. Когда это всё закончится, я сам подам на развод. Разворачиваюсь и выхожу из палаты. Проходит несколько дней, я ухожу в себя, в работу, чтобы не сойти с ума и не стать таким, как Снежана, как вдруг, во время совещания, мне поступает звонок из клиники. – Владимир, вы можете приехать? Звонит лечащий врач. Лично. Это тревожит. – Что-то со Снежаной? – Да. Снежана в душевой парила ноги кипятком, чтобы… вызвать преждевременные роды. Мразь! Вот же мразь! До неё дошло, что врачи не ошиблись насчёт диагноза, решила избавиться от детей, ради себя, чтобы как можно быстрее начать лечение онкологии. – Мы дали ей успокоительное, сейчас она спит, но её ноги… Я выскочил из зала во время совещания, как проклятый гнал в клинику. Войдя в палату, к ней подошёл. Она находилась в полубессознательном состоянии, как тухлая селёдка валялась в кровати под надзором сиделки. – Что же ты творишь?? – О, явился… – промямлила, очнувшись. – Я больше не хочу этих детей… Я умру из-за них… Не хочу больше ждать! Скажи Александру Петровичу, чтобы сделал мне трепанацию и аборт. Я не хочу умирать… – Ты сделаешь всё, как скажу я. Разворачиваюсь и ухожу. Не могу находится с ней рядом больше ни минуты, меня начинает зверски трясти. Надо как-то реже попадаться ей на глаза, продержаться хотя бы неделю. Иначе точно сорвусь в какой-то момент и шею ей сверну. Пообщавшись с врачами, я пришёл в ужас из-за того, что Снежана хотела сделать. Я договорился с врачом, подписал необходимые бумаги – согласие за неё, так как специалисты подтвердили, что Снежана находится в неадекватном состоянии и что все решения, отныне, буду принимать я. Я дал им денег, нанял дополнительный персонал и приставил охранника, который бы следил за ней, чтобы она с собой или со своим животом что-либо не сделала, сам был всегда на связи. Следующая неделя тянулась нарочито медленно, адски тяжело. Я работал не покладая рук, периодически появлялся в клинике, проводил время со Стёпой. Сыну сказал, что мать в больнице, мы навестим её позже. Не хотел, чтобы он видел этот кошмар… У Снежаны опять периодически случались приступы, но ей давали успокоительные. В этот период я ни раз себе повторял, что моя жизнь дерьмо. Если бы я выбрал другой путь и остался с Катей, уверен, у меня было бы всё по-другому. Я не спал ночами. Не только из-за Снежаны, из-за Кати тоже… Когда она сообщила, что была беременна от меня, но потеряла ребёнка на раннем сроке. Я не мог в это поверить. Казалось, что может быть ещё хуже? Она же не могла соврать, чтобы сделать мне больно? Выкрикнула мне это в спину и прогнала. Я даже не смог оценить её реакцию, я должен был увидеть её глаза, чтобы понять, действительно ли это правда? Пытался опять подловить её возле дома. Караулил, звонил в домофон – бесполезно. Она словно уехала. Неужели съехала и решила продать дом так быстро? Этого я и боялся… Что мы больше никогда не увидимся, и я сам себя уничтожу морально, расставшись на такой безжалостной ноте. Хотел подключить людей и как-то достучаться до Кати, но сейчас мне было важно решить проблемы со Снежаной, ведь всё у нас было крайне серьёзно – вопрос жизни и смерти. Прошло ещё несколько дней, в одиннадцать ночи мне позвонили из клиники. Это был тревожный звонок. Александр Петрович сообщил, что Снежане стало хуже. Её увезли в операционную…