Иногда мы встречали там ярко пылающий закат, покрытый пунцово-красной оболочкой, что быстро садился на землю и точно так же быстро исчезал, как призрак из вида. Потом, мы как ошалелые, мчались домой, спеша добраться до полуночи. Но однажды, прогуливаясь по полям, мы попали под сильный дождь, который никак не прекращался. Мы сидели, под этим укромным местом и ожидали, когда закончится ливень, но он не прекращался. К тому времени стало уже вечереть и откуда-то с полей повеяло резкой прохладой. Я видел, что Миранда замерзла и вся дрожит, поэтому снял с себя рубашку и накинул ей на плечи. Сквозь крупные листья дерева кое-где начал просачиваться дождь и в конечном итоге, он добрался и до нас с Мирандой. Когда мы поняли, что дождь не прекратится, а холод усиливается, мы решили вернуться домой. Вот только эта прогулка на этот раз стоила нам испытаний. Домой мы добрались спустя какое-то время, причем все промокшие и продрогшие насквозь так, что зуб на зубе стучал. Со мной тогда ничего не случилось, я только переоделся в сухую одежду и по наставлению нашей домработницы выпил горячего чая с лимоном и медом, а вот Миранде это не помогло. Уже ближе к ночи у неё начался сильный жар. Всю ночь она бредила, и тяжело дыша, временами закашливалась. Я не отходил от её постели до самого утра, каждый раз прикладывая к её лбу холодный компресс, пока к нам не пришел по вызову дяди – доктор. Он пришел к нам ранним утром и, осмотрев Миранду, вышел из её комнаты чем-то озадаченный, строго насупив брови, после чего мы узнали, что у Миранды воспаление легких. Он выписал ей лекарства и сказал, что нужно ехать в больницу, но Миранда, напрочь, отказалась. Она с детства ненавидела больницы. На что доктор, недовольный таким поведением, был разгневан, сказав, что с этого момента вся ответственность за здоровье пациентки будет лежать только на нас. Этой же ночью у Миранды произошел кризис, у неё поднялась высокая температура и сильный жар, она снова бредила, не приходя в сознание. Я не отходил от её кровати всю ночь и спал очень чутко, поставив возле её кровати кресло, чтобы следить за её состоянием. В бреду, она однажды, выкрикнула несколько раз, одно имя и это был – Альфред. По её мучительной мимике в тот момент, я догадался, что она видит что-то страшное и неотвратимое. Спустя три дня, когда кризис миновал и Миранда пошла на поправку, она смогла уже вставать с кровати и ходить. Мы увидели её с дядей, еще бледную и слегка шатающуюся, когда она направлялась к общему столу, я в тот момент, завидев её на пороге, тут же бросился к ней и, подхватив за талию, помог ей дойти до стола и присесть. Когда она окончательно поправилась, то мы, сидя с ней в саду, где бесперебойно щебетали птицы и пригревали теплые лучи солнца, завели разговор о том, что произошло. Я сказал, что теперь, если только на горизонте замаячит какая ни – будь надвигающаяся туча, то я ни за что не поведу её в те поля. Она сидела в этот момент, задумавшись о чем-то, а потом вдруг спросила: – Ты сказал, что я бредила тогда всю ночь и что-то говорила. Что? Что я говорила? Я в этот момент, решил перевести разговор на другую тему, но она тут же остановила меня. – Что я говорила в ту ночь? – Это уже не важно, Миранда, – сказал я. – Важно, потому что мне снился один сон. – Какой сон? Спросил я, остановив на ней внимательный взгляд. – Это был Альфред? Спросила она, окинув меня пронзительным взглядом. Всё, поняв по моим глазам, она отвернулась в сторону и замерла. Взгляд её вдруг стал холодным, стеклянным. Немного помолчав, она заговорила, голос её в этот момент, стал проникновенным и волнующим. – Мне снился сон. В нем, я умерла но, меня не захоронили в тот момент. И не понятно, по какой причине. Из-за этого моя душа никак не могла упокоиться. Я, словно находилась между небом и землей. На землю меня не отпускало – небо. А земля – не отдавала небу. Я будто находилась в замкнутом пространстве – между облаками и невесомостью. Я была там совсем одна. Вокруг не души…Мне вдруг стало так тоскливо и одиноко. И я бесконечно мучилась этим чувством. Но потом вдруг произошло, что-то странное…Яркая вспышка света озарила меня и вот, я уже иду по зеленой траве, ощущая всей кожей, мягкую шелковистость её стебельков и это, приносит мне необъяснимое чувство радости. Словно небо, наконец, отпустило меня, а земля приняла в свои объятия – обратно. Потом вдруг все смешалось и я вижу, что стою на краю утеса, того самого утеса…и тут появляется Альфред. Он хватает меня за руки, затем срывает с меня одежду и чтобы он не дотронулся до меня, я с силой вырываюсь из его рук и…лечу, лечу в пропасть. Я умерла. Я тогда умерла, Роберт, – вдруг подняв на меня поразительно встревоженный взгляд, произнесла с потрясением она. В её глазах, стояли большие слезы У Джеймса, по всему телу прошла холодная дрожь. Он потрясенный до глубины души опустил голову и больше ни задал Роберту Нойелсу ни одного вопроса. Глава 21 Немного помолчав, Роберт Нойелс заговорил о лошадях. – Как я вам и говорил, в нашей конюшне всегда находилась пара породистых лошадей. Когда еще был жив отец, он любил заниматься ими в свободное от дел время. А заметив, однажды, что и Миранда проявляет большой интерес к лошадям, то он начал и её часто брать с собой на конюшню. Вначале, он просто разрешал Миранде осторожно подходить к лошадям и гладить их по гриве, когда же он увидел, что она окончательно освоилась в поведении с ними, он начал аккуратно, по её же просьбе, усаживать её на одну из её самых любимых и породистых лошадей – Лорда. Отец тогда был полностью уверен в этом жеребце, ведь он отлично знал его характер и повадки, а Миранда просила научить её кататься на этом жеребце. Все закончилось, можно сказать, так и не начавшись… Спустя несколько дней, когда отец дал Миранде подержать поводья, произошло то, чего никто не ожидал. Лошадь, на которой была Миранда в тот момент вдруг резко вскочила на дыбы, а затем, со всей дури, рванула вперед и понеслась в поля. Отец, тут же вскочив на лошадь, бросился за ними. Как он потом рассказывал, он с трудом нагнал их в поле. Вот только, сначала он нашел Миранду, она лежала бездыханной в траве, а затем они отыскали жеребца. Как оказалось, у лошади порвалось стремя, вот только у отца закралась одна не хорошая мысль: само ли оборвалось стремя или его кто-то подрезал? И, его мучил еще один вопрос. Как, до этого времени, самый спокойный и самый покладистый жеребец в конюшне, стал вдруг таким агрессивным и диким, точно ему подмешали что-то в еду. Он долго мучился этими сомнениями, пытаясь докопаться до истины, но затем, казалось, на какое-то время забыл об этом, потому как на голову родителей свалились семейные дела. Начались проблемы на деревообрабатывающей фабрике. Миранда, после того случая долго не подходила к лошадям и вообще – первое время, обходила стороной конюшню. Когда её нашли в поле после того случая, то она первое время прибывала в шоковом стоянии. После падения на теле у нее были грубые ссадины, особенно на руках, ногах и лице, точно лошадь на скоростях несла её какое-то время по всему полю. Пока заживали ссадины и все болячки на её теле, я пытался хоть как-то развлечь её, хотя мне и не удавалось тогда посвятить ей большую часть своего времени, потому как я готовился к поступлению в Оксфорд. Тем не менее, иногда я все-таки находил для неё лишнюю минутку…и тогда пытался развлечь её чтением её любимых книжек с юмористическими рассказами и иллюстрациями к ним. Мы могли подолгу рассматривать с ней эти иллюстрации и смеяться, порой даже до слез. Так, мы не замечали, как быстро проходил день и приближался вечер. К тому времени она, выбившись из сил, тихо засыпала на моем плече, сидя рядом со мной и прижавшись ко мне всем своим маленьким хрупким телом, словно находила во мне особенную защиту. Я аккуратно брал её на руки, она была всегда легкой, как пушинка и уносил в её комнату. А потом еще какое-то время сидел возле её кровати и наблюдал, как она спит. После случая с лошадью, она долгое время спала беспокойно, иногда просыпаясь от криков во сне. После смерти родителей, а они погибли в то лето, прошло недели две-три, мы с трудом еще приходили в себя, как навалилась новая напасть. Одним прохладным осенним вечером, где-то уже ближе к полуночи, наш дядя вернулся с конюшни, я понял это по запаху лошадей. После того как мы захоронили родителей, он сразу перебрался к нам, чтобы не оставлять нас одних, без присмотра. Когда он вошел в дом, то я увидел, что на нем лица нет; он был бледен и чем-то сильно расстроен, если не сказать больше в его угрюмых светлых глазах затаился какой-то ужас и даже удивление. Он, тяжело опустился в кресло возле камина, лицо его в этот момент стало отрешенным и злым. Он, словно в бреду покачал головой и несколько раз произнес фразу: – Черт! Черт! Черт! Как такое возможно? Поведение дяди шокировало меня, поэтому я не удержавшись, спросил: – Что случилось? Он посмотрел на меня сквозь пелену слез, чего я совершенно не ожидал от него увидеть. Он был человеком твердым, строгим и выбить из него лишнюю слезу было не возможно, что удивило меня еще больше. – Ох, Роберт, Беда…, беда. – Да, что случилось, дядя? – Любимый жеребец твоего отца – Лорд, на котором он учил кататься Миранду… – Что с ним? Спросил я. – О, лучше тебе не знать, – сказал он, утерев рукавом скатившуюся по лицу слезу. Я знал, что дядя, как и мой отец, тоже благоговел перед лошадьми. Они даже иногда совершали конные прогулки с отцом, чтобы поговорить о семейных делах, о которых, как я понимал, никто не должен слышать дома. – Что же с ним случилось? С тревогой, спросил я. – Да, и еще ,– вдруг встрепенувшись, произнес он. Ни в коем случае не води пока в конюшню, Миранду. – Что? Воскликнул я. Эти слова поразили меня и я тут же, не удержавшись, бросился одеваться. – Стой, Роберт! Куда ты? Закричал дядя, поднявшись из кресла и бросившись следом за мной. – Я должен это увидеть,– произнес я. В тот момент, меня словно охватило какое-то странное, не подвластно мне чувство, Я ощущал, как нервная дрожь бьет мое тело в преддверии увидеть что-то, что… Я бежал к конюшне, не чувствуя ног, а когда ворвался туда, то увидел, как несколько работников из конюшни столпились возле места одного жеребца. Я протиснулся между ними и тут же замер. То, что я там увидел, шокировало меня. На сене, тяжело дыша и фырча, лежал любимый жеребец отца. Он истекал весь кровью, кровь была повсюду: на сене, на стенах стойбища, где лежал жеребец, он сам- весь исходил кровью. Его тело, тяжело вздымалось, при каждом вздохе. Он был весь изрезан так, словно его исполосовали острой саблей. Глаза его дико осматривались по сторонам, будто ища помощи, но все было бесполезно – он умирал, и ничего нельзя, было сделать. Смотреть на это было не возможно. Даже у меня, при виде этого зрелища, от ужаса замер дух и похолодело все внутри, так что, я стоял, не двигаясь, как статуя. – Нужно унести лошадь,– сказал кто-то из работников конюшни, – услышал я глухой и сдавленный голос. – И почистить тут все, – добавил кто-то. Я повернулся, рядом со мной стоял дядя, сквозь щемящую боль, он смотрел на умирающего в муках, жеребца. – Его лучше усыпить, сэр, – сказал кто-то из конюхов. – Он и так долго мучается. Ветеринар уже осмотрел его. Если вы позволите, – обратился конюх к дяде. Тот, в ответ, молча, кивнул головой, а затем добавил: – Сделайте все необходимое, чтобы он больше не мучился. В этот момент, я не выдержал и из моей груди вышел сдавленный крик. Дядя, прижал меня к своей груди и погладил по голове. – Ничего не поделаешь, Роберт, держись. Когда все закончилось, дядя решил выяснить, кто мог сотворить такое чудовищное преступление и первое, что, конечно же, пришло ему в голову, это…Альфред. Тем более что Альфред, в порыве злости, особенно, когда родители сказали ему, что они отправляют его в закрытую школу-интернат, подальше отсюда, грозился, что сожжет их конюшню или сотворит такое, о чем они до самой смерти будут помнить, если доживут. Об этом даже слышали дядя и я, впрочем, думаю, не только….