– Немцы патрулируют пролив. И вдоль нашего берега рыскают шпионы. Да и потом, ты же знаешь, что Швеция обещала соблюдать нейтралитет. Если станет известно, что мы помогаем евреям спасаться бегством, это могут расценить как участие в военных действиях. Она качает головой, и Лýка обнимает ее: – Все будет хорошо. Я соблюдаю все предосторожности. – Да, конечно. Анне очень бы хотелось больше не отпускать Лýку через пролив, но, похоже, ее слова не имеют никакого значения. Он открывает сумку и вынимает вещь, которую она узнает. Синюю жестяную коробку из-под печенья бискотти. – На, возьми, – говорит Лýка. – Считай, что это залог моего возвращения домой. Должен же я получить назад свою коробку для сладостей. Анна берет жестянку и невольно улыбается. – Там внутри кое-что есть, – продолжает он. – Фотография и письмо. Видишь, я всегда буду с тобой рядом. Открыв крышку, девушка достает лист бумаги и фотокарточку молодого Лýки в костюме. Она не знает, что ответить, и молча рассматривает снимок. – Мне пора, но у меня есть еще одна просьба. – Какая? Сунув руку под куртку, Лýка достает заклеенный конверт. – Если, несмотря ни на что, я не вернусь до завтрашнего вечера, отдашь это Битте? Анна чувствует, как к глазам подступают слезы, но берет у него конверт. – Спасибо, – благодарит Лýка, поглаживая ее по спине. – Не волнуйся, мы увидимся чуть позже, в избушке. Взглянув на девушку в последний раз, он вылезает на улицу через окно спальни. Когда возлюбленный исчезает среди деревьев, Анну начинает захлестывать страх. Она приходит в отчаяние, представляя Лýку на другом берегу пролива, который, видимо, кишит немецкими солдатами; ей даже страшно представить себе, что случится, если его обнаружат. Чтобы отогнать от себя эти мысли, девушка принимается размышлять, что взять с собой в избушку. Ясное дело, мать сказала домработнице присматривать за ней. Альма работала в имении, сколько она себя помнит, и всегда была добра к хозяйской дочке. Если попросить ее пораньше подать ужин, а потом запереться в комнате, сославшись на мигрень, Альма оставит Анну в покое, и можно будет украдкой выйти и вернуться через окно. Ей очень хотелось бы рассказать родителям о том, что происходит. Насколько легче ей бы стало, но, с другой стороны, она знает, что это невозможно. Отец давно определился с выбором, а мать ни за что не примет ее любовь к Лýке. К тому же родители никогда особенно не стремились помогать нуждающимся. Анна неоднократно слышала, как мать жалуется на всех, кто пытается привлечь ее к помощи беженцам. Дочери не понять жесткость Ингрид. Если есть нуждающиеся в помощи, разве не обязаны откликнуться те, кто может помочь? Ее родители хорошо обеспечены и обладают связями. Они могли бы принести много пользы, но предпочитают не замечать чужого страдания. Чем больше Анна думает об этом, тем больше начинает горячиться. Как можно быть такими бесчувственными? Отец должен знать, что происходит, чему способствуют его продажи железной руды. Но родители, по-видимому, беспокоятся только о себе. Она обводит взглядом комнату: необъятный гардероб, заполненный платьями из дорогих тканей, украшенными ручной вышивкой, туалетный столик, заставленный многочисленными шкатулками с драгоценностями, огромное зеркало в позолоченной раме. От ощущения избытка Анну начинает подташнивать. Разве можно позволить себе так жить, пока другие борются за жизнь? Запереться в имении и жить обычной жизнью, когда во всей Европе бушует война? Анна крепко сжимает в замок лежавшие на коленях руки. Она приняла решение. Не такую жизнь она себе хочет. Как только Лýка вернется, они должны уехать отсюда. Анна порвет отношения с родителями и отправится в дальний путь. Туда, где им с Лýкой не придется скрывать свои чувства. После ужина Анна запирает дверь в свою комнату и выходит тайком через окно. В течение десяти минут находит дачу. Маленькая, выкрашенная в желтый цвет избушка в зарослях кустов на опушке леса кажется всеми забытой. Шторы задернуты, на террасе под покрывалом стоит компактно сложенная уличная мебель. Анна обходит вокруг дома и натыкается на покрытый глазурью глиняный горшок, опускает в него руку и, как обещал Лýка, нащупывает ключ. Вставив его в замочную скважину, отрывает дверь и отшатывается от ударившего в нос затхлого воздуха. На стене у двери подвешена небольшая полка, под которой болтается пара вешалок, на полу лежит потертый тряпичный ковер. Анна заходит и ставит свою сумку в кресло, втиснутое между обеденным столом и четырьмя табуретами. В стороне от стола оборудован кухонный уголок, а в спальной нише владелец умело разместил две узкие кровати. Больше в избушке ничего нет, и кажется, ею уже несколько лет не пользовались. Проведя пальцем по пыльному кухонному столу, девушка смотрит за окно на сумеречное небо. До возвращения Лýки еще много часов, надо как-то скоротать время. Для начала она скатывает ковры и перины, выносит и тщательно вытряхивает. В маленькой кладовке находит швабру и стопку тряпок – с их помощью делает влажную уборку. Спустя полчаса все готово. Анна протирает от пыли и заводит деревянные настенные часы, потом ставит на стол взятую из дома еду. Помимо нескольких завернутых в вощеную бумагу бутербродов она прихватила с собой коробку сухарей, несколько яблок, бутылку воды и термос с кофе, заваренным вместе с цикорием, хотя непонятно, не остынет ли он до возвращения Лýки. Керосиновая лампа, которую Анна взяла, чтобы не сидеть одной в темноте, кажется большой и неуклюжей. Она ставит ее на стол и проверяет, заперта ли дверь, и только потом усаживается в кресло. Девушку плотно обступает тишина, в избушке не слышно ничего, кроме тиканья часов и ее собственного неглубокого дыхания. Интересно, где сейчас Лýка? В детстве она однажды выезжала с отцом на рыбацкой лодке в пролив. Несмотря на невысокие волны, лодку сильно кренило, и Анну укачало. Трудно себе представить, каково будет тем, кто вынужден провести в проливе всю ночь. Осторожно проводя пальцами по покрытым катышками подлокотникам, она замечает, что веки наливаются свинцом. Тиканье часов навевает сон, и девушка кутается в плед. Вообще-то она собиралась бодрствовать всю ночь, но, если ненадолго прикрыть глаза, ничего страшного не произойдет. Анна точно не собирается засыпать, только даст глазам отдохнуть и откинет голову на спинку кресла. Когда девушка просыпается вновь, комната погрузилась во тьму, а кожа на руках покрылась мурашками от холода. Она заспанно трет глаза и натягивает плед к подбородку. Керосиновая лампа на столе все еще горит слабым пламенем, и все равно неприятно находиться в одиночестве. Анна не знает, сколько проспала, но вздрагивает, бросив взгляд на часы и поняв, что уже четыре утра. Ведь Лýка обещал, что они приедут в середине ночи? Поднявшись, она подходит к окну. К этому времени Лýка должен был вернуться. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он попал к немцам? Что ей делать? Во рту пересохло, но воду понапрасну тратить не хочется. Лýка велел ждать в избушке, чтобы ее не обнаружили. Если выйти наружу, ее могут увидеть. Хотя кому надо шляться в такое время? Анна осторожно встает между двумя оконными проемами и выглядывает из-за портьер, чтобы убедиться, что снаружи никого нет. Потом усаживается к письменному столу и пытается читать старую газету, оставленную хозяевами, но для чтения слишком темно, а тело ноет от тревоги. Спустя некоторое время она вновь встает с места. Прислушиваясь к тиканью часов, наблюдает за медлительными стрелками. Неужели время всегда ползет так медленно? Обойдя еще раз вокруг избушки, она пытается убедить себя, что все хорошо. Лýка, скорее всего, в пути. Просто им пришлось плыть окольными путями, чтобы не нарваться на патрульные катера. Может быть, они сошли на берег севернее, чем изначально предполагали, и теперь идут пешком вдоль берега. «Да, так и есть», – думает Анна, отгоняя от себя всплывающие в голове образы эсэсовцев. «Лýка справится, – повторяет она, – он сильный, он выживет». К половине пятого она больше не может терпеть. Потушив лампу, запирает избушку на ключ, кладет его обратно в горшок и идет к морю. Как только Анна выходит из леса, в лицо начинает дуть холодный южный ветер. Не имея ни малейшего понятия, где начинать поиски, она решает пойти к маленькой пристани у кирпичного завода. Два каменных пирса – подходящее место для того, чтобы сойти на берег. Напрягая зрение, девушка всматривается в темнеющую перед ней морскую даль. Солнце еще не встало, и лодка еще могла бы причалить к берегу, оставшись незамеченной. Мимо пролетает стайка береговых ласточек, построивших гнезда на крутом обрыве. Анна следует взглядом за их полетом, пока птицы не растворяются в сумерках. Она доходит до дома, предназначенного для сушки кирпичей, и медленно заходит за угол. Перед ней стоят штабели желтого кирпича. Собираясь забраться на один из них, Анна чуть поодаль замечает фигуру мужчины. Может, это Лýка? Уже подняв руку, чтобы помахать ему, она понимает, что нельзя покидать укрытие до тех пор, пока не будет уверенности, кто это. Анна прижимается к стене и тихо подходит ближе. Теперь видно еще двоих человек. Они сидят на бочках и, похоже, кого-то ждут. Один из них зажигает сигарету, и, когда пламя освещает его лицо, девушка узнает его. Это мужчина в сером свитере, которого они с Лýкой пару недель назад встретили у книжного магазина Чильберга. Анна широко раскрывает глаза. Что он тут делает? – Затуши сигарету, – шепчет ему кто-то. Она вздрагивает. Знакомый голос. Юн тоже здесь. Мужчина в сером свитере делает глубокую затяжку: – Это почему? – Заметят огонь от сигареты и причалят в другом месте, – объясняет Юн. Его товарищ, поднявшись с бочки, поворачивается вполоборота. – Ну вот, теперь я к морю спиной, – бормочет он. – Доволен? – Я был бы довольнее, если бы ты не был таким идиотом. – Тссс… – обрывает их третий мужчина, одетый в объемную куртку. – Они не должны нас услышать. Тот, что в сером свитере, делает последнюю затяжку, бросает окурок на землю и тушит его ногой. – И что мы будем делать, когда они причалят? – со вздохом спрашивает он. – Я же говорил. Запишем их данные и передадим полиции, – отвечает Юн. – А по-другому нельзя? – интересуется тот, что в куртке. – Лодки могут ведь и перевернуться… Вряд ли эти жидовские свиньи умеют плавать. – Этим сам занимайся, – протестует тот, что в свитере. – Мне проблемы с полицией не нужны. – Надо было винтовку захватить, – продолжает тот, что в куртке. – Хельберг сказал, чтобы мы не привлекали к себе лишнего внимания, – вставая с бочки, говорит Юн. – Он сам позаботится об этом сброде, но ему надо знать их имена. При удачном раскладе отправим их прямиком в Аушвиц. Анна крепко сжимает губы. Она боится даже дышать, боится, что Юн увидит ее. Страшно подумать, что будет, если ее обнаружат. Девушка осторожно идет обратно вдоль стены, под прикрытием дома. Аккуратно переступает, моля Бога, чтобы не споткнуться. Свернув за угол, прочь от их глаз, начинает бежать вверх по склону, но на третьем шаге наступает на сухую ветку, которая издает громкий хруст, сломавшись пополам. – Ау? Кто здесь? Это хриплый голос Юна, а краем глаза Анна замечает появившийся у сушильного цеха силуэт. Того, кто в сером свитере. Девушка замирает. Все еще полумрак, и, если она не будет двигаться, возможно, он ее не увидит. Сердце бьется так сильно, что пульс отдает в голову. Анна понимает, что ей лучше замереть, только надо увидеть, где стоит мужчина. Она медленно оборачивается. Он всего в паре метров, повернувшись к ней спиной, всматривается в окно сушильного цеха. Перед Анной крутой холм. Наверное, если побежать изо всех сил, можно успеть перевалить через вершину до того, как мужчина в сером свитере заметит ее. Искоса поглядывая на него, девушка как раз собирается разбежаться, когда он оборачивается и встречается с ней взглядом. Анна холодеет, пока мужчина таращится на нее. Будто в одно мгновение она превратилась в ледышку и не может пошевелиться. – Нашел что-нибудь? – кричит Юн из-за цеха. Мужчина делает шаг в ее сторону. У него жесткое и какое-то угловатое лицо. Целую долгую секунду он стоит и смотрит на нее в упор, потом отворачивается. – Просто птица, – отвечает он, исчезая за углом. Анна запыхалась. Будто забыла, что нужно было дышать, и теперь наконец может наполнить легкие воздухом. Она старается как можно быстрее забраться вверх по склону и, перевалив через вершину, пускается наутек. Не смея даже обернуться назад, Анна бежит через весь Сандберг, и ее не отпускает ощущение, что за ней гонятся. Пару раз падает, царапая ноги, но поднимается и продолжает бежать. Только отбежав на достаточное расстояние, она решается замедлить темп и обернуться. Тело дрожит от адреналина, щеки пылают. Анна с облегчением вздыхает, осознав, что ее не преследуют, и прячется в зарослях кустов, чтобы перевести дух. Лýка должен вернуться. А иначе как же осуществить все, о чем они мечтали? Ведь они должны переехать в Стокгольм и обзавестись своим домом – снять квартирку из спальни и кухни, где будут вместе ужинать вечерами, обсуждая, как прошел день. Должны пожениться, поклявшись, что будут любить друг друга вечно. Слезы наворачиваются от мысли о том, чтобы каждое утро просыпаться рядом с Лýкой, и Анна трет глаза. Он должен выжить. Должен вернуться. Лýка – важнейший, самый любимый, человек в ее жизни, и если с ним что-нибудь случится, она не знает, что будет делать.