Камилла вздыхает: – Ты прекрасно знаешь, что я возражала, просто справиться не могла. Тобой овладела злость. Как бы я ни пыталась, достучаться не получалось. В конце концов я решила, что, может быть, у бабушки тебе будет лучше. Нам нужно было взять паузу, чтобы отдохнуть друг от друга. – Или ты просто хотела отдохнуть от меня, наконец-то пожить для себя, – усмехается Ребекка. – Это не так. Я делала все ради своего ребенка. – Ну уж конечно, – ерничает дочь. – Оглянись вокруг. Остался ли в этом доме хоть какой-то след после меня? – Я заботилась о тебе, – не соглашается Камилла. – Кто готовил тебе ужин каждый вечер? Помогал с домашними заданиями, устраивал детские праздники, собирал физкультурную форму, читал на ночь сказки и возил на танцы? – Папа мог бы помогать со всем этим, если бы ты только позволила ему остаться. – Его отъезд – не моя вина, он сам, между прочим, принял такое решение. – Это неправда, – парирует дочь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Мы были нужны ему. Если бы не ты… – Душечка моя, останься он жить у нас, это никакой роли бы не сыграло. Он все равно бы заболел. Ребекка закрывает лицо руками так, что рукав свитера обнажает повязку. Камилла подходит на шаг ближе. – У тебя рана? – Ничего страшного, – всхлипывает она. – Но рана, похоже, серьезная. Ты порезалась? – Несчастный случай. – Просто я волнуюсь за тебя, понимаешь? – говорит мать, касаясь руки Ребекки. – Не надо за меня волноваться. Моя жизнь сложилась хорошо благодаря бабушке, – огрызается Ребекка, но в ту же секунду, когда слова вылетают изо рта, понимает, насколько они несправедливы. В комнате повисает тишина. – Я пыталась, – нарушает наконец молчание Камилла. – Знаешь, сколько раз я приходила в Бьёркбаккен поговорить? Но бабушка не позволяла. Говорила, ты не выдержишь, просила оставить тебя в покое. А я не знала, как поступить. Очень боялась, что я виновата в твоем плачевном состоянии, в том, что тебе не на кого положиться. Но переезд не помог, ты по-прежнему наносила себе увечья… Когда я поняла это, другого выбора не оставалось: мне пришлось согласиться на твою госпитализацию. – Мама… – Подожди, – перебивает ее мать. – Послушай меня: я ужасно переживала. Искала помощи повсюду, разговаривала с каждым врачом, к которому удавалось попасть. Я хотела одного: чтобы мой ребенок выздоровел, и именно поэтому держала дистанцию. Но я никогда не хотела оттолкнуть тебя. – Хорошо. Сейчас я чувствую себя нормально, – говорит Ребекка, потупив взгляд. – И это замечательно. Я так рада, но мне кажется, было бы разумно иметь долгосрочный план. Я же знаю: ты бросаешься в омут с головой, отдавая себя всю, без остатка. Так много работать вредно. В жизни все должно быть уравновешено. Ребекка не знает, как ответить. Слова застревают в горле. Очень многое по-прежнему злит, и многое хочется высказать матери. – Я сохраняю равновесие, – говорит она, выдержав минутную паузу. – Йуар помогает мне в этом. Сожалею, если моя жизнь тебя не устраивает. – Да устраивает, конечно, – соглашается Камилла. – Просто я хочу, чтобы ты берегла себя. – Спасибо за совет, по крайней мере, ты в курсе бабушкиного состояния, – сухо отвечает дочь и идет к выходу. Только сев в машину, Ребекка может опять нормально дышать. Она не сводит глаз с крыльца, в какое-то мгновение надеясь, что мать последует за ней, но дверь остается закрытой. Дрожа всем телом, она наклоняется к рулю. Зачем бередить старые раны? Все равно бесполезно. Мать никогда не поймет и не попросит прощения, давно пора с этим смириться. Ребекка чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, и раздраженно моргает, чтобы убрать их. Почему мама просто не может поехать вместе с ней? Как можно быть такой эгоисткой? А вдруг бабушка не выживет? Спустя долгую минуту она отгоняет от себя эти мысли. У нее нет на них времени, пора ехать в больницу. Она нужна бабушке. А бабушка нужна ей. Глава 28 Октябрь 1943 года Госпожа Кляйн сидит в кресле, укутавшись в плед и уставившись взглядом в стену. Изредка лицо искажается, и она начинает стонать, раскачивая головой из стороны в сторону, потом опять отворачивается к стене. Двое детей – Метте и Клаус – к счастью, заснули, а господин Кляйн тревожно мерит шагами избушку. Пару раз он пытался присесть, но выдерживал не дольше пары минут и вновь вскакивал. Анна сидит у кухонного стола, неотрывно глядя на циферблат. С тех пор как Лýка покинул их, прошло уже одиннадцать часов. Если он не вернется в ближайшее время, она не знает, что предпринять. Настроение в избушке подавленное, дышится здесь с трудом. Анна уже два раза ходила в Хиллесгорден: сначала за мылом и пластырем для Клауса, повредившего на борту лодки палец, потом – за новой порцией бутербродов и воды. Но с мучениями семейства Кляйн справиться трудно. Висящее в воздухе напряжение ощущается кожей, и Анна уже подумывает, нельзя ли ей еще за чем-нибудь сбегать. Госпожа Кляйн издает жалобный крик. Это стенание, которое, кажется, идет из глубины души и скоро переходит в глухой вой. Она закрывает лицо руками и вонзает ногти в щеки. Анна искоса поглядывает на господина Кляйна, тот спешит к жене и обнимает ее. – Ну, не надо, детей разбудишь. Госпожа Кляйн поднимает глаза и смотрит на него отсутствующим взглядом. Анна нервно сглатывает. Ей не представить себе, каково это – спасаться бегством. Лишиться всего: дома, работы и безопасности. Как будет теперь складываться жизнь семьи? Что ждет их в будущем? И долго ли будет мучить страх перед нацистами и воспоминания о том, почему пришлось оставить младшего ребенка? От этих мыслей в груди нарастает ком. Горло сводит спазм, и становится трудно дышать. Анна быстро встает. Господин Кляйн с тревогой смотрит на нее, но она изо всех сил вымучивает улыбку, хотя лицо, кажется, окаменело. – Пойду прогуляюсь немного – поищу Лýку. Из-за разорванных серых облаков проглядывает солнце. Анна жадно дышит свежим воздухом. Идет к морю, и от вида широко распростертой синевы в теле появляется какая-то легкость. С Лýкой все в порядке, думает она. Просто он занят: пытается организовать возвращение девчушки в семью. Анна спускается к причалу, на котором сошла на берег семья Кляйн, и думает, не разыскать ли перевозившего их рыбака, чтобы уточнить, когда вернется Лýка. Но берег пуст и лодок на горизонте не видно. Она внимательно осматривает побережье. Можно было бы пойти на юг, но страшно напороться на Юна с его дружками с кирпичного завода. К северу расположен Сундвик, а за ним – Олабударна. Это крупнейший порт в окрестностях, но там выставлены военные блокпосты, так что вряд ли Лýка выберет его для высадки на берег. Девушка прикусывает губу. Лýка не хотел, чтобы она искала его, поскольку это сопряжено с неоправданным риском, но нельзя же сидеть и ждать бесконечно. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг его арестовали – что тогда делать? Ей бы очень хотелось попросить кого-нибудь о помощи, но непонятно, кому можно доверять. Потом Анна внезапно о чем-то вспоминает. Засунув руку под куртку, проверяет на ощупь письмо, лежащее во внутреннем кармане. Может, имеет смысл найти Битте и рассказать, что Лýка долго отсутствует? Анна тяжело вздыхает. Терпение не относится к ее добродетелям. Ждать она ненавидит и предпочитает делать все самой, если так получится быстрее. Но сейчас делать нечего, это надо просто принять. Девушка идет по тропинке вдоль берега и, когда впереди показываются трубы кирпичного завода, осознает, что так она Лýку не найдет. В последний раз взглянув на море, разворачивается, чтобы вернуться в избушку. Мысли роятся в голове, пока Анна пробирается по пересеченной местности к заброшенной даче. Если Лýке не удастся контрабандой перевезти девчушку через пролив, может, она могла бы сделать это сама, притворившись, что Лея – ее дочь? Хотя отважится ли Анна на такой поступок? Лýка, кажется, абсолютно бесстрашен в своих попытках помочь другим, но она не уверена, может ли похвастаться тем же. Никогда прежде ей не приходилось совершать опасные поступки, подвергая себя риску. А вдруг она не сможет солгать и в последний момент во всем сознается? Подойдя совсем близко к избушке, Анна слышит шаги. Замирает и секунду стоит неподвижно. Шуршащий звук за спиной умолкает, девушка оглядывается по сторонам. Может ли кто-нибудь преследовать ее? Но кто и зачем? Покосившись на избушку, она надеется, что господин Кляйн не заметил ее и не отворит сейчас дверь. Если кто-то идет следом, лучше пройти мимо избушки, не привлекая внимание к скрывающейся там семье. Анна осторожно делает шаг, потом – еще один. Из-за пенька внезапно выскакивает заяц и мчится наутек, заставив бешено колотиться сердце девушки. Прижав руку к груди, Анна смотрит вокруг, внимательным взглядом прочесывая пространство между стволами, и ничего не замечает. Наверное, это был заяц. Девушка с облегчением подходит к избушке и уже собирается постучаться в дверь, как вдруг опять доносится шум. Какое-то слабое, едва различимое потрескивание. Анна медленно поворачивается, и у нее перехватывает дыхание. Юн. Он наполовину спрятался за стволом и наблюдает за ней своими крысиными глазками, но, поняв, что его рассекретили, делает шаг вперед. – Какая встреча, подумать только! – восклицает он, оскалившись в подобии улыбки. Анна пристально смотрит на него: – Ты шел за мной следом? – Сегодня особый день. Хлопотный, потому что мы пытаемся сохранить порядок в нашей стране. Всю ночь евреи пытались к нам пробраться. Она мотает головой: – Мне ничего об этом не известно. – Вот как, – говорит он, поднимая брови. – Тогда зачем ты спускалась к берегу? – Не твое дело. Юн вызывающе смотрит на нее: – А где твой мальчик, питающий слабость к евреям? Анна пожимает плечами, изо всех сил пытаясь сделать вид, что вопрос совсем не задел ее, хотя сердце бешено бьется в груди. Она боится даже подумать, что будет, если Юн обнаружит спрятавшуюся в избушке семью. – Он работает, где ему еще быть?