– Душечка, – отвечает мать, притягивая к себе ее руку. – Все образуется. Куда тебе торопиться? Наслаждайся свободой. Придет время, будет у тебя семья, и не сможешь уже читать книжки дни напролет. – Но я хочу получить образование, чтобы приносить пользу. – Радость моя, я понимаю, но пользу можно приносить по-разному. – Да, например, стать медицинской сестрой. Мать морщит нос: – Неужели ты действительно считаешь, что тебе понравится отмывать кровь, опорожнять утки и зашивать разорванные тела? Да ведь ты иголкой уколешься или в обморок упадешь. Отец правильно вчера говорил: к такой работе нужно иметь особую склонность. И потом, это изнурительный труд. Я уверена, есть много специальностей, где ты могла бы проявить себя лучше. – Какие, например? – Может быть, тебе поучиться заочно? – предлагает мать. – Выбрать интересные курсы? Хотя бы итальянский язык или историю искусств? Я знаю, ты не хочешь в школу домоводства, но в Лунде, между прочим, есть прекрасное заведение такого профиля. – Нет, я хочу работать в медицине. – Ну, зачем так упрямиться, Анна? – вздыхает Ингрид. – Не усложняй и без того сложную жизнь. Куда разумнее выбрать специальность, которая обеспечит тебе правильный круг общения. Старшая дочка Хедбергов устроилась секретарем директора банка в Мальмё. Маргарета говорит, она в полном восторге от работы. Слушай, ведь в Хермудсе [2] есть курсы секретарей? Анна съеживается. Ей очень хочется возразить и объяснить, что вопреки мнению родителей она со многим справится, но по непонятной причине не может вымолвить ни единого слова. – Я закажу у них свежий каталог, – с энтузиазмом продолжает Ингрид. – Кстати, я еще кое о чем хотела с тобой поговорить. – О чем же? – Мы пригласили на ужин семью Рунстрём. – Мать умолкает, будто ожидая реакции Анны, но, не дождавшись, продолжает: – Ты же помнишь Акселя Рунстрёма? Вы так хорошо общались с ним раньше. – Мы играли в крокет. В детстве. – Ну да. Думаю, он уже тогда был влюблен в тебя. – И что вы, матушка, хотите этим сказать? – Да ничего особенного. Просто приятно будет вновь с ними увидеться. Элоиза написала, что Георг – помнишь, отец Акселя? – открывает бизнес в Америке. Похоже, они раздумывают, не поселиться ли им там на какое-то время. Вот ведь приключение! Я всегда мечтала посмотреть Нью-Йорк. – Дай-ка попробую угадать, – произносит Анна, чувствуя, как внезапная злость придает ей новые силы. – Акселю в перспективе уготовлена должность руководителя этой компании, но Элоиза и Георг хотели бы, чтобы прежде он женился, создал семью. Ингрид теребит ожерелье: – Тебе должно бы льстить, что в связи с этим они думают о тебе. – Матушка полагает, они позволят мне самостоятельно выбрать подвенечное платье? В таком случае я выбираю сатин-дюшес с длинным шлейфом. – Ну зачем так злиться? Никто не заставит тебя идти под венец против воли, – вздыхает мать. – Я знаю, что ты хочешь выйти из-под опеки и глотнуть самостоятельности, но мне бы так хотелось, чтобы ты выслушала меня. Когда-то я тоже была молоденькой мечтательной девушкой, но очень скоро осознала: большой мир не соответствует моим ожиданиям. Ничто в этой жизни не принесло мне большего счастья, чем роль матери и супруги. Я благодарна судьбе за то, что встретила твоего отца и смогла построить с ним совместную жизнь. – Я никогда и не говорила, что не хочу замуж, но дайте мне вначале немного пожить для себя! – Да пожалуйста. Ну что плохого, если ты вновь встретишься с Акселем? – продолжает Ингрид. – Как знать, может быть, встреча даже окажется приятной? – О да, конечно, – бурчит себе под нос Анна. – Мне можно идти? – Ты же почти ничего не ела, – обеспокоенно замечает мать. – Съешь еще яйцо. – У меня аппетит пропал. – Это все твоя простуда. – Я не больна, – тихо отвечает Анна. – Что ты сказала? – Да так, ничего. Пойду в сад – почитаю. – Конечно, – кивает Ингрид. – Только набрось что-нибудь теплое. Может быть, спросим вечером у отца, нельзя ли нам сшить платье к ужину с Рунстрёмами. – Сшить? А когда они придут-то? – Только через пару недель, к сожалению. Они сейчас в Стокгольме. – Где же им еще быть? – вздыхает Анна. – Все в Стокгольме, только меня там нет. Анна удаляется в укромный угол сада, где стоит каменная скамья и начинается небольшая роща. Скамья расположена в стороне, ее не видно ни с веранды, ни из оранжереи, и девушку здесь обычно никто не беспокоит. Она открывает книгу, кладет на колени и углубляется в описание первой встречи главных героев – Кэтрин и Фредерика. Внезапно у нее за спиной раздается шорох листьев, и Анна оборачивается. – Привет, – здоровается с ней Лýка, пробираясь между кустами. – Не испугал тебя? – Нет, – настороженно отвечает Анна. Она удивлена: с чего это он вдруг решил, будто ей хочется видеть его вновь? – Просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дома, – объясняет он. – И что тебе лучше. – Лучше, – коротко отвечает она. Лýка улыбается и кивает в сторону книги. – Что читаешь? – «Прощай, оружие» Хемингуэя. – Хемингуэй, – повторяет Лýка. – Он ведь из Штатов, да? – Да, правильно. – И о чем книжка? – Об американце, который вступает добровольцем в ряды итальянской армии во время Великой войны. Он знакомится с английской медсестрой, и они… влюбляются друг в друга. – Анна чувствует, что краснеет, и опускает взгляд. – Хорошо написана? – Да, я уже читала ее. Может, хочешь прочесть? – предлагает она из вежливости, но в ту же секунду жалеет о сказанном. – С удовольствием, – серьезным тоном отвечает молодой человек. – Я мало читаю на шведском, мне надо больше практиковаться. Повисает молчание, Лýка чертит носком ботинка круг на гравийной дорожке. Он переоделся в рубашку понаряднее и начистил кожаные ботинки, хотя все равно видно, что они потертые. – Мне пора обратно. Надо косить ботву осеннего картофеля, – говорит юноша. Анна колеблется. В каком-то смысле хорошо, если он уйдет. А то родители, увидев их вместе, запретят ей, чего доброго, выходить одной из дома. Но в то же время надо убедиться, что Лýка не разболтает никому о том, что произошло на утесе. Мало ли, слухи поползут по деревне? Ей и без того проблем хватает. – Если, конечно, не захочешь составить мне компанию, – продолжает он. – Я бы показал тебе лисью нору. Их взгляды встречаются, и Анну охватывает дрожь. Как бы ни раздражала его прямота, что-то в Лýке притягивает ее. Но, конечно же, она не может пойти с ним. Это было бы совсем неприлично. Пару долгих мгновений они смотрят друг на друга, пока из глубины сада не доносится громкий голос. – Анна! – кричит Ингрид. – Где ты? Подойди ко мне, пожалуйста! – Это мать, – говорит она и встает с места. – Понимаю, тебе пора. Анна бросает взгляд в сторону дома, потом с вызовом оборачивается к Лýке. Вспоминает обо всем, что случилось в последние дни: с какой легкостью родители нарушили обещание, оставив ее в деревне, и как на нее нахлынуло отчаяние там, на утесе. Вся жизнь перевернулась, а ее никто даже выслушать не готов. Мать с отцом не понимают, каково это, когда рушатся твои мечты. При таких обстоятельствах имеет же она по крайней мере право самой решать, с кем общаться? – Я никогда не видела лисьей норы, – лукавит Анна. – Только нам надо поторопиться. – Конечно, – отвечает с улыбкой Лýка. Пока Анна идет следом за Лýкой в лес, ее переполняет совершенно особое чувство. Она знает, что не следует оставаться наедине с незнакомым мужчиной, но нарушение запрета дает ощущение свободы, а этого так не хватает. Вдобавок девушку забавляет мысль о том, в какой ужас пришла бы мать, увидев ее в неподобающей компании. Густая листва сплетает над ними крышу. На ясном голубом небе светит солнце, и его лучи, просачиваясь сквозь листья, образуют на земле пятнистый узор. Лýка ведет Анну через лес к упавшему дереву. – Вот, отсюда будет хорошо видно. Присев на ствол, Анна смотрит в сторону маленького холмика, на который показывает юноша: – Я ничего не вижу. – Они еще не вышли, – объясняет он, присаживаясь на корточки рядом. – Надо подождать.