миссис Эммет, моя соседка снизу. Обрадовавшись, что хотя бы одному из ее подопечных не удалось убежать, она погрозила котенку пальцем.— Глупышка! Теперь мне придется полночи ждать твоего братца. Что ж, ладно, вряд ли он убежит далеко. Он терпеть не может дождь. Привет, Эдди. Привела подругу?Миссис Эммет — самая добрая соседка во всем Лондоне. Она поила меня чаем, когда я болела, приносила мне желтую прессу, которую обожала, указывая мне на страницы, которые, по ее мнению, было просто необходимо прочесть человеку, настолько неискушенному в делах знаменитостей.— Это миссис Эммет. Она живет на первом этаже, — произнесла я, обращаясь к Фиби, которая, спасая котенка, судя по всему, пришла в себя. Она немного разжала руки, и стала видна крохотная кошачья головка.— И обожает кошек, — добавила соседка, когда котенок вырвался из заключения, взобрался по спине Фиби и уселся ей на плечо.— А это Фиби. Она моя…Я умолкла. Фиби не отрываясь смотрела на свои туфли. В полумраке коридора она выглядела потерянной, и я вдруг поняла, что полюбила ее всем сердцем.— Она моя сестра, — нежно сказала я и, взяв Фиби за руку, привлекла ее к себе.Я впервые произнесла это вслух, без тени сомнения, не задаваясь вопросами, почти с гордостью, и благодаря этому наши отношения вдруг стали удивительно определенными.— Сестра-близнец, — добавила я. — Мы близнецы. И встретились всего несколько дней назад.— О господи! — ошеломленно воскликнула миссис Эммет, однако затем радостно кивнула. Она чувствовала себя совершенно непринужденно. — Как я рада за вас обеих! Круто. — Она умолкла, задумалась, а затем спросила у Фиби: — Ты уже встречалась с Венетией, правда? — Миссис Эммет подняла брови и поджала губы, пытаясь скрыть лукавую улыбку.— Я так понимаю, что да, — хмуро произнесла Фиби, и, услышав это, соседка расхохоталась.— Брехливая собака лает, но не кусает, — мудро заявила она. — По крайней мере, я так считаю. Что ж, рада с тобой познакомиться, Фиби. А это Поттс.И миссис Эммет ткнула пальцем в пушистый комочек, сидевший у Фиби на плече. Котенок протянул лапу и стал играть моими ключами, и я то поднимала их, то опускала, наблюдая за тем, как они раскачиваются в воздухе. Фиби протянула котенка миссис Эммет, но та махнула рукой.— Я дам вам его на один вечер, — сказала она, открывая дверь в квартиру. — Это самое лучшее лекарство от стресса. Но я вас умоляю, не кормите котенка.— Со мной все в порядке, Эдди, правда.Я заставила Фиби лечь на мой диван, который оказался для нее слишком коротким — ее ноги свисали с одного края, а одеяло едва прикрывало лодыжки. На лоб ей я положила холодную тряпку, сбрызнутую лавандовым маслом (именно к этому средству прибегала миссис Бакстер при любом недомогании, начиная от боли в горле и заканчивая ломотой в конечностях). Затем я сунула котенка Фиби под мышку, нашла холодную тряпку для себя, вылила на нее половину бутылочки с лавандовым маслом и плюхнулась в кресло напротив, закрыв глаза и стараясь не думать о матери, лежащей на больничной кровати, и о взгляде миссис Робертс, сначала вызывающем, а затем, когда мы ее оставили, — виноватом. Кроме того, теперь у меня появилось новое «что, если». Что, если меня тоже должны были отдать на усыновление?Не знаю, о чем размышляла Фиби. Возможно, она тоже пыталась докопаться до причин, которые постоянно путались у нас под ногами. Затем мне подумалось, что через все это она уже прошла несколько недель тому назад, когда узнала, что Элизабет Холлоуэй отдала ее на усыновление. Я же почему-то предположила, что меня решили оставить, — только затем, чтобы теперь выяснить: это была лишь прихоть судьбы.В какой-то момент я услышала, как котенок мягко спрыгнул на пол и стал царапать кофейный столик. За этим последовало зловещее шуршание, и мы с Фиби одновременно начали подниматься. Сбросив влажные тряпки, мы увидели, что котенок играет с пластиковым пакетом возле стойки, а затем наши взгляды встретились. Убрав мокрые пряди с лица, мы усмехнулись друг другу, одинаково всклокоченные и измученные.— Мне до сих пор не верится, — хриплым голосом призналась я, загоняя ком поглубже в горло. — Все надеюсь, что у меня уже появился иммунитет, однако лучше мне не становится.— Черт!Фиби обхватила руками колени. У нее на брюках появилось пыльное пятно, тушь размазалась, и под глазами образовались синие круги. Ее затылок казался таким беззащитным. Я заставила себя сесть и собраться. Нам нельзя терять присутствие духа одновременно. Кто-то должен сохранять оптимизм.— Нам нужно что-нибудь съесть, — поспешно произнесла я, решив прибегнуть к единственному известному мне способу, способному улучшить настроение в любой ситуации. — Сейчас я что-нибудь приготовлю. И выпить нам тоже не помешает.Фиби согласилась не сразу.— А может быть, заварим чаю?— Конечно, заварим. — Я поднялась на негнущихся ногах. — Если хочешь в туалет, он там.Когда Фиби вернулась, я заметила, что она снова убрала волосы назад, умыла лицо и застегнула кардиган. Однако когда она опустилась на один из стульев и положила подбородок на скрещенные руки, я поняла, что, несмотря на высокий рост, она напоминает мне маленького ребенка.— Чего бы тебе хотелось? У меня есть козий сыр и немного хлеба. А еще я могу приготовить киш.Сначала мне показалось, что она откажется, но моя сестра сказала:— Звучит заманчиво. Однако все же не стоит из-за меня беспокоиться.Но я уже потянулась за мукой, стоявшей на полке над плитой. Пирог ? слоеный, теплый, вкусный — именно то, что нужно, если ты расстроен или у тебя шок. Я порубила масло ножом, достала кубики льда. Мы молчали, но это было уютное молчание между двумя людьми, которые не считали нужным заполнять тишину. Я вдруг вспомнила болтовню Венетии и то, как постоянно ожидала от нее нападения, и улыбнулась. По сравнению с моей младшей сестрой Фиби была очень спокойным человеком. Она молча сидела, постукивая пятками по стулу, и медленно попивала чай, наблюдая за тем, как я раскатываю тонким слоем тесто для пирога — небольшого, лишь для нас двоих, — а затем кладу его в холодильник. Я попросила Фиби мелко нарезать спаржу, что она и сделала, сосредоточенно хмуря брови. Если бы Эндрю увидел, как она держит нож, он тут же упал бы в обморок.— Я говорила тебе, что почти не умею готовить, — виноватым тоном напомнила Фиби, заметив, что я вздрагиваю всякий раз, когда лезвие проходит в двух миллиметрах от ее ногтей.Придвинув ко мне измельченную спаржу, она снова умолкла и, сложив руки, принялась наблюдать за тем, как носится по комнате котенок. Затем Поттс вернулся к пластиковым пакетам, стоявшим рядом со стойкой, и принялся играть с ними.Увидев, что котенок задел рамку для фотографий, я торопливо присела на корточки и вытащила ее из пакета. Почему-то после всего того, что мы сегодня услышали, я не могла смотреть на эти лица. Может быть, это удастся мне позже, в другой день, когда у нас будет время во всем разобраться. Легонько шлепнув котенка, я посадила его у дивана и взялась за ручки пакета, намереваясь аккуратно его сложить. И тут у меня над головой раздался едва различимый вздох. Подняв голову, я увидела, что Фиби смотрит прямо на меня, что она заметила, как я прячу от нее мамин портрет. Она ничего не сказала, только отвела взгляд. Я медленно поднялась, чувствуя, как в кухне воцаряется неловкость.— Иногда, — мягко произнесла Фиби, по-прежнему не глядя на меня, — обычно ночью, когда вокруг очень тихо, я испытываю огромное сожаление, думая о жизни, которую у меня не было возможности прожить. О том, что я упустила. — Она проследила взглядом за котенком, который опять носился по комнате. — Это чувство сидит у меня вот здесь. — И она постучала по горлу, а я понимающе кивнула. — Оно вызывает у меня панику. Как будто мне нужно вернуться в прошлое, чтобы найти ошибку и исправить ее, быстро, прямо сейчас. Думаю, именно поэтому я так бесцеремонно ворвалась в твою жизнь, пришла в твой дом, в кондитерскую, захотела встретиться с твоим отцом, с твоей сестрой. И всякий раз я возвращаюсь к вопросу, почему тебя оставили, а меня — нет.Она снова умолкла, и ее глаза, прекрасные серые глаза, так похожие на мамины, так похожие на мои, все следили за котенком, который, прыгнув на стойку, принялся трогать лапкой горшки с луком и розмарином, из-за чего стебельки растений слегка закачались.— Думаю, нам нужно снова поговорить с твоей матерью, — произнесла я. — Может быть, она вспомнит что-нибудь еще, что поможет нам… — Я умолкла, задумавшись, а затем добавила, глядя перед собой: — …Понять.— Да. — Лицо Фиби на мгновение смягчилось. — Ей было нелегко, а я… Не стоило мне на нее набрасываться. Но я так рассердилась. — Она нахмурилась. — Просто мама никогда раньше об этом не упоминала, ни в одном из разговоров, которые мы с ней вели после того, как я обо всем узнала. Она лишь сказала, что меня усыновили в больнице. А на самом деле она просто взяла меня и сбежала, Эдди. Она разделила нас, и даже когда Мерк в прошлом году с ней связался, она солгала ему. И мне. Ты только подумай, ведь я могла найти Элизабет до того, как она умерла!— Вряд ли у тебя бы это получилось, — как можно мягче произнесла я. — Мама погибла год назад. Судя по всему, Мерк уже после ее смерти отправил письмо твоей приемной матери. Он говорил, что они некоторое время не поддерживали связь. И не забывай, твоя мама сделала это не одна. Усыновление организовал доктор. — Ради Фиби я изо всех сил пыталась скрыть неприязнь, которую испытывала по отношению к миссис Робертс. — Думаю, она поступила так, как, по ее мнению, было лучше для всех.Фиби грустно посмотрела на меня.— Тебе легко говорить. В конце концов, ты жила с нашей настоящей матерью, а я… Меня просто бросили.— Нет, Фиби, — воскликнула я, — тебя не бросили! Твоя приемная мать скрыла правду из-за любви к тебе, это же ясно. Она очень любила — и любит — тебя.Фиби откинулась назад, прислонившись к стойке и увеличивая расстояние между нами.— Но почему она — Элизабет — так долго не пыталась меня найти? Почему не вернулась за мной, не забрала в семью, частью которой должна была быть и я? В семью, в которой росла ты.— Фиби, это произошло случайно! — ответила я, проведя руками по волосам. — Разве ты не понимаешь? Меня тоже должны были отдать на усыновление, но никто не захотел принять меня в свою семью. — Я взяла со стоявшего на стойке блюда резиновую ленту и отбросила волосы назад — так резко, что Фиби вздрогнула. — Что бы ты предпочла: расти с приемной матерью, которая так сильно хотела усыновить тебя, что готова была бороться до последнего и в конце концов сбежала из больницы, забрав тебя с собой, или с собственной, настоящей матерью, которая готова была тебя отдать? А? Скажи мне, пожалуйста.Сестра посмотрела на меня, а затем ее плечи поникли.— Прости, Эдди, ты права. — Фиби вдруг неуверенно рассмеялась. — Может быть, нам с тобой не стоит сейчас выяснять, кто из нас сильнее чувствует себя брошенным?Я вздохнула и попыталась улыбнуться. Котенок подбежал ко мне, тронул лапкой за ногу и негромко мяукнул. Я подхватила его и прижала к подбородку, слушая негромкое урчание. И украдкой посмотрела на лицо Фиби с острыми скулами и серыми глазами, ставшее уже таким знакомым.— Ты всегда была рядом со мной, — произнесла я, — все эти годы, что бы я ни делала. Все мои дни рождения были отмечены твоим отсутствием. Теперь, оглядываясь назад и вспоминая то, что мама делала и говорила, я понимаю это, вижу совершенно отчетливо. Что бы ни случилось тогда, когда мы родились, то ли она сама приняла это решение, то ли ее заставили это сделать, она не могла забыть о случившемся; думаю, я каждый день напоминала ей об этом. Она не забывала о тебе, ведь для нее я была всего лишь половинкой целого.В кухне воцарилась плотная тишина. Дождливый вечер, стойка из нержавейки, поблескивающая в последних неярких отблесках дневного света, — все это вызывало у меня ощущение, будто я плыву среди постоянно перемещающихся в пространстве указателей. Запах пекущегося в духовке пирога и маленький котенок, которого я прижимала к своей шее, — все это сжалось до небольшого расстояния между мной и Фиби. А потом между нами вдруг установилась связь, глубокая, крепкая, словно звук натянутой струны, красивый, но неслаженный: мы действительно были половинками сероглазого существа, смотревшими друг на друга, двумя сердцами, бившимися рядом, ощущающими утраченную некогда глубину и все остальное, что еще могло быть, то, чем мы могли бы быть, и это было чудесно и страшно одновременно. По всей видимости, Фиби тоже что-то почувствовала. Она шелохнулась и взмахнула рукой, как будто одновременно отталкивала меня и тянулась ко мне.— Ты была бы моим Чарли, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. — В твои волосы были бы вплетены желтые и черные ленты. — Она издала нервный смешок и всхлипнула.Я опустила глаза.— Я с удовольствием стала бы Чарли, — с некоторым трудом произнесла я. — Это звучит гораздо лучше, чем Венетия.Фиби снова хохотнула, вытерла глаза и, подложив полотенце, оперлась на стол. Я наклонилась, подняла пластиковый пакет с пола и вручила его ей.— Вот, здесь кое-что, что я взяла из родительского дома. В основном фотографии. Мне очень хотелось бы, чтобы они у тебя были.Она протянула руку, собираясь развязать узел, но я накрыла ее ладонь своей.— Просто возьми это с собой. Одна рамка сломана, так что открывай осторожно.— Но разве ты не хочешь поставить их здесь? — удивленно нахмурилась Фиби, оглядывая мою квартиру.Я покачала головой, понимая, что не в силах объяснить: я не готова принять Элизабет и Констанс Адель Холлоуэй, пока не смогу по-настоящему понять свою мать, пока я наконец не узнаю, что на самом деле случилось 14 февраля 1960 года.Глава двадцать втораяМы сидели рядышком у кухонного стола и пили чай. Съели киш и салат, затем — немного купленной вчера на рынке земляники (макая ее в густые сливки с ароматом ванили). Потом я вытащила из морозилки два шоколадных брауни и положила их во все еще теплую духовку. Мы съели их вместе с остатками сливок, запивая чаем, снова заваренным в большом чайнике.— Потрясающе, — произнесла Фиби, беря последнюю крошку пальцами и опуская ее в рот. — Обычно я столько не ем. Мне не верится, что ты готовила все это не дольше часа. Даже сливки лучше тех, что когда-либо были у меня в холодильнике. А ты не могла бы организовать доставку в Солихалл?— Кексы, имбирные пряники, лимонный пирог, — размышляла я, складывая тарелки. — И, конечно, песочные коржи. — Эта тема мне понравилась. — И, разумеется, я могла бы присылать тебе шоколад. Горы шоколада. И…Мои рассуждения прервал телефонный звонок, и котенок, осторожно принюхивавшийся к пустой тарелке Фиби, бросился прочь.Как и следовало ожидать, мобильный Фиби оказался на месте, в застегнутом на змейку боковом кармане, и она показала его мне.— Мой телефон молчит. Наверное, звонят тебе.Звонки продолжались, и котенок забеспокоился. Я извлекла из сумки две «Nokia». Моя молчала. Звонила мамина.— Джеймс Мерк, — произнесла я, глядя на сестру. — Он вернулся.— Просто ответь, — предложила Фиби и, когда я не шелохнулась, протянула руку и нажала зеленую кнопку.— Миссис Харингтон! — послышался радостный хриплый голос. — Это Джеймс Мерк. Я просто хотел узнать, получили ли вы мое письмо.— Боюсь, что нет. Но почта иногда работает с задержками. — Я откашлялась, и Фиби хлопнула в ладоши, подбадривая меня.Скажи ему — произнесла она одними губами.— Дайте мне знать, как бы вы хотели поступить. И еще я нашел больничный архив, который стоит проверить. Я послал запрос год назад, но могу наведаться туда лично. Хотя это, конечно же, потребует определенных затрат, что возвращает нас к разговору об одном важном моменте — а именно об оплате, на которой, миссис Харингтон, я вынужден настаивать. Счет вашего отца закрыт?— Э-э, счет моего отца? — переспросила я. — Знаете, он в больнице… Стоп, подождите, о чем вы говорите?— Мне казалось, что мои квартальные счета оплачивались именно с него. Есть ли у вас еще какая-нибудь возможность перевести деньги? Или вы пришлете мне чек?— Да, конечно. Только, мистер Мерк, прежде чем мы продолжим разговор… Вам это может показаться странным… — Я умолкла.— Странным? Если бы вы проработали на моем месте сорок лет, вы бы так не говорили. — Он дунул в трубку, что должно было подчеркнуть юмористический эффект его слов.Я с мольбой взглянула на Фиби.— Ты можешь это сделать! — прошипела она.— Мистер Мерк. — Я глубоко вздохнула. — Моя мать умерла год назад.— Кажется, я вас не понимаю. С вами все в порядке, миссис Харингтон? Честно говоря, ваш голос показался мне грустным. Вы уверены, что полностью оправились после этой утраты? — Он говорил встревоженно и немного смущенно, поэтому я поторопилась ответить:— Моя мать, миссис Элизабет Харингтон, на самом деле умерла. Я — Адель Харингтон, ее дочь. Это со мной вы говорили на днях по домашнему телефону, и это я звонила вам по мобильному.Я умолкла, затаив дыхание, и, не получив ответа, продолжила:— Мне очень стыдно, что я не сказала вам об этом сразу. Просто мне показалось, что момент был неподходящим для того, чтобы разъяснять, э-м, это небольшое недоразумение.Фиби ободряюще кивнула и произнесла одними губами: Молодец! В разговоре повисла короткая пауза, оказавшаяся очень кстати, однако Джеймсу Мерку потребовалось совсем немного времени, чтобы взять себя в руки, и мне пришлось убрать телефон подальше от уха, благодаря чему Фиби услышала каждое слово.— Мне даже не верится! Вы выдали себя за почившую мать? Да никогда в жизни…— А я-то думала, он повидал все на свете. — Фиби закатила глаза, и я едва сдержалась, чтобы не захихикать.— Мистер Мерк, — сдержанно произнесла я, снова прижав телефон к уху, — почему моя мать вас наняла?— Потому что я — лучший в своем деле! — рявкнул он.— И именно поэтому вы ничего не нашли, — прошептала сидевшая рядом Фиби, и я толкнула ее локтем.На другом конце линии воцарилась тишина, а затем Мерк сказал:— Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Прошу вас принять мои соболезнования по поводу ее смерти. Ваша мать…Я встревоженно поглядела на Фиби и махнула рукой. Она приблизила голову к моей, прислушиваясь к разговору.— …требовала строжайше соблюдать конфиденциальность. Я ни при каких обстоятельствах не могу сообщить вам подробности. Полагаю, именно она должна была рассказать вам обо всем в свое время. Ваша мать не хотела, чтобы о ее расследованиях узнал ее муж и остальные члены семьи. Думаю, отчасти поэтому она привлекла к делу меня. Вы должны понять: я не могу нарушить обязательства. Мне не хотелось бы об этом говорить, но я не готов рассказывать все это человеку, который…— Я ее дочь! — нетерпеливо перебила я его. — Речь идет обо мне, черт вас дери! Конечно же, теперь, когда я все выяснила, когда я вас нашла, было бы вполне логично с вашей стороны рассказать мне обо всем!— Вы выяснили это лишь потому, — холодно отозвался голос в трубке, — что выдали себя за свою мать. С моей точки зрения, этого недостаточно, чтобы строить доверительные отношения.— Я попросила у вас прощения, — напомнила я. — Миссис Робертс сказала, что получила ваше письмо. И теперь…— Послушайте, миссис… я хотел сказать, мисс Харингтон, пришлите мне свидетельство о смерти вашей матери, и тогда я, возможно, смогу забыть о конфиденциальности. Однако мне бы очень хотелось решить вопрос с оплатой. Полагаю, вам мои услуги больше не понадобятся?— Но…— Давайте вернемся к этому разговору после того, как у вас будет возможность переслать мне деньги. До свидания.— Господи, — произнесла я, бросая телефон обратно в сумку. — Прости, Фиби. Если бы я не была такой бестолковой, мы бы уже знали всю историю.— Ты не бестолковая! Ты говорила просто отлично; это Мерк уперся как осел. Судя по голосу, он настоящий зануда. Давай отправим ему свидетельство о смерти и официальное письмо. И заплатим. Это наверняка поможет нам его задобрить.— Да. Хотя… подожди. — Я остановилась. — Насчет того, чтобы ему заплатить… Что он там сказал в самом начале? «Счет вашего отца». Я ведь не ошибаюсь? Но если Мерк полагал, что с ним говорит наша мать, то это означает, что…— Да…— Речь шла о счете ее отца.Мы уставились друг на друга.— Но ведь ты говорила, что он умер, — смущенно произнесла Фиби.— И бабушка, и дедушка скончались, — сказала я.— Но когда именно? — Фиби провела руками по волосам, и ее щеки от волнения залились румянцем.Я принялась вспоминать те немногие случаи, когда мама рассказывала о своем детстве и юности. Фиби смотрела на меня с надеждой.— Никто никогда не говорил о них, — начала я. — Мама лишь раз упомянула, как тяжело ей было после того, как умерли ее родители. Она трудилась на нескольких работах, постоянно мерзла. Ей приходилось греть воду, чтобы принять ванну, самостоятельно чинить туфли и все такое прочее. Они жили в Лимпсфилде, там она выросла. Венетии в школе однажды дали задание нарисовать фамильное древо, и я была потрясена, увидев, что сторона моего отца напоминает огромный куст из родственников, сколько-то-юродных братьев и сестер. Честное слово, ты бы не поверила своим глазам, если бы это увидела: все выходили замуж и женились, как ненормальные, рожали детей. А мамина сторона была почти голой, и на тот момент, как появились мы, все эти люди были уже мертвы, не считая нескольких очень дальних родственников, однако на следующий год скончались и они.Фиби потянулась за ручкой.— Ладно, а как их звали?— Бабушку — Констанс Холлоуэй. — Я кивнула подбородком в сторону фотографии, теперь лежавшей в сумке у Фиби. — И…Я попыталась вспомнить ветвистое фамильное древо, нарисованное Венетией. Она скрупулезно раскрашивала веточки в разные цвета, пользуясь новым набором ароматизированных ручек, который ей подарили на день рождения, и в глубине души я ей ужасно завидовала.Сидевшая напротив меня Фиби недоверчиво хмыкнула.— Я могла бы назвать тебе имена абсолютно всех своих родственников, живущих в окрестностях Бримли, — заявила она. — Вплоть до моего кузена Честера, который, — и я не шучу, — самый занудный из живущих на свете мужчин. Мне не верится, что ты не можешь вспомнить имя своего дедушки.— Джордж, — быстро произнесла я.— И ты уверена, что он умер до нашего рождения?— Да, когда мама была очень…— Господи, Эдди, если ты еще раз произнесешь слово «юной», я подожгу твою драгоценную сумочку «Hermès», уйду домой и никогда не вернусь. Девятнадцать лет — это юность. Даже двадцать — чертовски мало для человека, пережившего смерть матери. Я спросила тебя, уверена ли ты в том, что твоих бабушки и дедушки уже не было в живых четырнадцатого февраля 1960 года, потому что если бы они были живы, это многое объяснило бы.— Если ты ставишь вопрос именно так,