быть неправильным и постыдным, раз это так приятно.Некоторое время мы говорили об этом, и оба страстно этого хотели. Держались за руки, проходя триста двадцать пять шагов, мчались в чайную и все время разговаривали. Мне это начинало надоедать. Я становилась ненасытной и начинала желать большего. Мне хотелось провести с ним наедине несколько часов, целый день где-нибудь в теплом и безопасном месте. Постепенно это превращалось в манию, одержимость им, желание тепла. Долгий февраль сменился холодным мартом. Какое-то время я даже не знала, чего именно хочу, пока наконец не поняла: я хочу, чтобы мы были вместе и нам было тепло, а не довольствоваться редкими поцелуями в кинотеатре или держать его за руку под столом в чайной, где леди глядит на меня так, словно я хуже, чем могла бы быть.Я начинала нервничать при одной мысли об этом. Я знаю, что это неправильно, и не только потому, что так говорит мой отец, но и потому, что мне известно: это не то, что следует делать, прежде чем тебе наденут кольцо на палец и пообещают вечно быть с тобой. Однако он ведет себя так, словно мы уже обменялись клятвами. Мы держимся за руки, говорим и улыбаемся, знаем мысли друг друга и улавливаем настроение. Для меня это равносильно брачным обетам. И мне захотелось превратить это в нечто реальное, захотелось обрести что-то более прочное, чем триста двадцать пять шагов до автобусной остановки, пусть даже поначалу я и боялась предпринимать что-либо в этом направлении. Все слишком зыбко… И я не уверена, что мама это одобрила бы.Но внезапно холодам пришел конец. Потеплело, зацвели крокусы и нарциссы, а еще маленькие белые цветочки на фоне зелени, которые мы видим, направляясь к автобусной остановке. Весна наконец-то решила как следует отомстить зиме; она не отступит, а будет идти вперед, стремительно нестись, пуская корни в землю; она полна жизни и опьяняющей новизны, и ее просто невозможно удержать.В течение двух последних недель я часто ходила на дворик церкви Святого Петра. Здесь есть воинские захоронения и могилы прихожан, и весна далеко не так уверена в себе, оставляя между надгробиями подобающую черноту. Если честно, я предпочла бы, чтобы мама лежала где-нибудь в другом месте, где-то, где больше жизни, поэтому я приношу букетики ранних цветов из нашего сада, где весна уже покрыла землю нарциссами, тюльпанами и пролесками, и почти каждый день оставляю их у ее могильного камня.Однако отец не хочет, чтобы ее могила была неопрятной, и я заметила, что он унес один из букетов, которые я принесла в начале этой недели, и выбросил на компостную кучу. Вот только, наверное, весенняя бесшабашность заразила и меня, поскольку на следующий же день я взяла маленькую розу в горшочке, стоявшую за занавеской в маминой комнате, и посадила ее прямо в землю. Отец не сможет ее убрать, не устроив беспорядка. Место неприметное, у надгробного камня, куда не достают лучи утреннего солнца, но я знаю, что маме это понравилось бы. Я пыталась рассказать ей о чайной и об автобусной остановке, пыталась найти слова, которые объяснили бы мою жажду тепла и свободы. Мама поняла бы меня, я точно это знаю, но могла бы не понять томления, которое я испытываю, по любви и страсти, о которой я читала в романах (увидев эти книги, отец немедленно вышвырнул бы их из дома) и о которой нельзя даже думать прежде, чем получишь предложение руки и сердца. Мама не знает, что обещание дано, что им полон воздух между нами, и, в конце концов, ее уже нет и она не может запретить то, чего мне так хочется.Однако некоторое время я находилась в предвкушении и тревоге, чувствуя себя так, словно я уже совершила преступление и умоляю о наказании. Семнадцатиминутный ужин с отцом и учеба на курсах секретарей были подобны агонии: мне все время казалось, что люди могут прочесть это у меня в глазах — жажду тепла, любви и новизны.Однако в конце концов он все устроил, и сделал так, что это показалось мне простым и естественным. Думаю, именно так все и происходит в его мире. Там очень легко быть влюбленным. План был такой: я не приду на занятия, подделав подпись отца на записке, а он скажет у себя на работе, что заболел. Я спросила, как ему удавалось так часто приходить ко мне, а он ответил, что приезжал на поезде после работы, это было легко. Его родители некоторое время живут за границей, и сейчас он в Хартленде один. Потом он возвращался на вечернем поезде; пересев у вокзала в свою машину, ехал домой. Как же сильно я завидую ему из-за того, что он может так легко сесть на поезд, а затем в машину! И ехать, куда захочет. Я была уверена, что в поезде тепло. Я снова начала воспринимать Хартленд как реальное место, а не странную часть моего прошлого, похожую на сон. Я представляла себе, как дом каждый день пробуждается, чтобы насладиться этой чудесной, головокружительной весной, как стены, сложенные из камня медового цвета, сверкают на солнце, как блестит черепица на крыше. Я воображаю, как крадусь по садовым тропинкам, чтобы посмотреть, пережила ли зиму роза, а земля покрыта пролесками и похожа на океан яркой синевы под деревьями, где я провела последний вечер. Однако на этом я останавливаюсь, поскольку возвращаться в прошлое не хочу. Вместо этого я думаю о будущем, неизбежном будущем…Именно он нашел место, куда мы могли бы пойти, маленький уютный отель в Перли, где мне следовало зарегистрироваться, сказав при этом, что меня зовут миссис Смит и я приехала навестить свою кузину. Не думаю, что я хотя бы отдаленно похожа на миссис Смит, ожидающую встречи с родственницей, но я не стала говорить ему об этом, боясь, что он решит, будто я слаба. Однако я и была слаба, очень слаба, когда сидела напротив отца за обеденным столом, уставившись на лежащее в тарелке тушеное мясо, чтобы он не смог прочесть секреты Перли в моих глазах.Спустя десять дней после того, как мы впервые заговорили об этом, я почувствовала, что готова. Я так устала грустить и страдать от одиночества, мерзнуть в отцовском доме. Мне захотелось стать миссис Смит, остановившейся в отельном номере в Перли…И вот теперь дело сделано. Я — блудница, падшая женщина, которая пила шампанское, которую целовали, с которой занимались любовью. Впервые с тех пор, как умерла мама, я чувствую, что будущее что-то мне приготовило, что-то, ради чего стоит продолжать жить.Глава двадцать восьмая— Господи, ты только посмотри на них!Тайдфорд Кросс был заполнен людьми. Они спешили по главной улице, чтобы взглянуть на расставленные повсюду лотки. Выйдя из автобуса, я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги, и глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от подступившей к горлу тошноты.— Базарный день, — произнесла леди у нас за спиной. — Первый в этом сезоне. Тут продают лучшие рыбные котлеты в округе.— Отлично! — радостно воскликнула Фиби и вздохнула.Покрепче ухватившись за сумку, она повернулась ко мне, и я с некоторой тревогой отметила, что теперь она выглядит довольно решительной.— Ладно. Вот что мы сделаем: будем спускаться по улице, расспрашивая торговцев. Но мы ведь не хотим никого напугать, верно? Поэтому давай не будем показывать фотографию, пока не встретим кого-нибудь подходящего. И давай скажем, что работаем над исследовательским проектом о представителях высшего общества, испытывавших взлеты и падения в послевоенном мире.Я почувствовала, что мои брови поползли вверх. В послевоенном мире?— Ну что? — нетерпеливо поинтересовалась Фиби. — Это довольно запутанно и совершенно не стыдно. Такая книга существует, я видела ее в библиотеке, и мы всегда сможем присочинить что-нибудь на ходу. Я немного боюсь, что, если мы сразу выложим правду, люди откажутся с нами общаться. Я не хочу отпугнуть их, прежде чем они вникнут в нашу историю и убедятся, что мы в здравом уме.Она притопывала до блеска начищенным ботинком по булыжнику, сканируя взглядом лотки (на которых продавалась разнообразная продукция), корзины и растения, и выглядела при этом какой угодно, только не здравомыслящей, и я невольно рассмеялась.— Что ж, послевоенный мир, отлично. Идем.И Фиби зашагала между лотками, а толпа расступалась перед ней, словно Красное море перед Моисеем. Я крепко взяла ее под локоть, и она повела меня к первому лотку, а оттуда дальше, вглубь деревни, внимательно рассматривая товары и изучая лица продавцов. Время от времени моя сестра останавливалась, чтобы купить какую-нибудь еду или маленькую безделушку, и болтала с хозяевами лотков. Ее волосы трепал ветер, раскрасневшееся лицо было оживленным. Чудесный денек сегодня, не правда ли? Какая прелесть! Вкуснятина! А вы здешняя? Однако, несмотря на ее приветливость и обстановку, располагающую к общению, люди были намерены продать как можно больше. Мало кто из них мог себе позволить прохлаждаться, болтая с нами. Постепенно я стала понимать, что мне надоел этот шум и гам. Кроме того, я набила живот сконом и двумя удивительно вкусными рыбными котлетами.— Фиби, здесь чересчур людно. — Я увлекла сестру ко входу в небольшой коттедж и отмахнулась от пирожка с яблоками, который она попыталась вложить мне в руку. — Нам нужно систематизировать свои действия… Мне кажется, ниже по улице я видела магазин. Давай спросим там. И знаешь что, Фиби?Она откусила кусок пирожка и снова протянула его мне.— Успокойся, хорошо? Ты пугаешь людей.Швырнув остатки пирожка в мусорное ведро, сестра похлопала меня по руке и уже собиралась увлечь обратно в толпу, но тут дверь коттеджа открылась и на пороге появилась женщина. Она шла, покачиваясь под весом большой корзины, дергавшейся и извивавшейся у нее в руках. Увидев высунувшуюся лапу, я попятилась к Фиби, стоявшей у лотка с морепродуктами. Незнакомка потеряла равновесие, и корзина взвилась в воздух. Я машинально протянула руку, чтобы схватить ее, и вдруг раздался хруст. Все смешалось: руки, ноги и яростно отбивающиеся когтистые лапы.Нам понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Причиненный урон казался непомерным. Навес был сломан, половина лотка рухнула, устрицы, бумажные тарелки и салфетки разлетелись в разные стороны.Когда кошка наконец сумела высвободиться из корзины, она вонзила когти мне в руку, и я, взвыв, упала прямо на ее хозяйку. Невольно обняв меня, женщина расхохоталась и, продолжая смеяться, стала приводить все в порядок.— Тихо, Хьюги! — потребовала она, обращаясь к хозяину лотка. — И ты тоже. — Она усадила шипящую кошку обратно в корзину и связала ручки платком. — Надо было сделать это раньше. Мне так жаль, что она вас поцарапала. Сейчас я обработаю ваши раны. Это моя вина, Хьюги, хватит сердиться. — Женщина улыбнулась растерянному продавцу и Фиби.Лицо моей сестры покраснело и запылилось. Она торопливо наклонилась и принялась собирать разбитые устричные раковины.— Мне ужасно жаль, — произнесла Фиби. — Конечно же, я оплачý понесенные убытки…— Глупости, — строго ответила женщина, — это ведь не официальное место торговли — прямо здесь, у моей двери. Хьюги просто пытался заработать пару фунтов, продавая утренний улов.Она подобрала две хилые опоры, поддерживавшие навес, и вместе мы водрузили их на место. Сам навес ремонту уже не подлежал, однако Фиби вытащила откуда-то несколько безопасных булавок и сумела замаскировать самые большие дыры, а затем прикрепила ткань к опорам при помощи ожерелий из ракушек, которые купила по дороге сюда.— Мне нравится. — Женщина отступила на шаг, оценивая результат. — Морская тематика, Хьюги… Пойдемте. — И она поманила нас за собой.Фиби подчинилась, а я задержалась еще на миг, вложив в ладонь Хьюги двадцатифунтовую банкноту, а затем поспешила за ними, прикрывая ладонью кровоточащее предплечье.В конце главной улицы, там, где она встречалась с гаванью, мы остановились. Здесь, как и повсюду, толпились люди, и женщина увлекла меня к лотку с цветами, возле которого сидела девочка-подросток.— Ну наконец-то! — сердито проговорила она. — Мне нужно в туалет. — И убежала.— Спасибо, Кейт! — крикнула ей вдогонку женщина, затем улыбнулась двум покупательницам, склонившимся над горшочками с лавандой. — Привет. Скажете, если потребуется моя помощь.Она осмотрела мое предплечье.— Ох! И ведь это даже не моя кошка. Она принадлежит моей матери, но, к несчастью, привязана ко мне. Постоянно является на мою кухню и съедает все, до чего удается дотянуться. Так, а теперь давайте их обработаем.Она легонько коснулась царапин на моей левой руке, смыла кровь, а затем обмотала их салфеткой. С другой стороны деревянного стола одна из покупательниц взяла в руки горшок с лавандой.— Сколько стоит?— Пять фунтов за горшки среднего размера, десять за большие с ручкой. Двадцать — за те, что на полу, — протараторила женщина, ободряюще улыбаясь.Покупательница возмущенно охнула и поставила горшок на место. Она взяла маленький сноп пшеницы, перевязанный бечевкой, и принялась внимательно его рассматривать. Продавщица мрачно покосилась на нее, а затем закатила глаза.— Туристы, — скривилась она, обращаясь ко мне. — Кстати, я Фиона Хокер.Она была похожа на матрешку: миниатюрная, с короткими вьющимися волосами и круглыми румяными щеками. Я улыбнулась в ответ, поглаживая забинтованную руку.— Большое спасибо. Я — Эдди Харингтон, а это…— Фиби Робертс. Очень рада с вами познакомиться, — присоединилась к разговору моя сестра. — Мне очень жаль, что мы перевернули тот лоток с устрицами. Может быть, мы можем чем-то помочь Хьюги? Или его зовут Гарри?— Простите, мисс, сколько стоит вот это?Фиона обернулась, улыбаясь женщине, продолжавшей изучать маленький сноп пшеницы.— Этот два пятьдесят. Есть еще горшочки с лавандой, которые я могу отдать вам по три. — Она обошла лоток и выудила откуда-то горшок поменьше, а затем завернула саженец клубники для мужчины с огромным рюкзаком, битком набитым овощами.Фиби там временем принялась возиться за столом: убрала какую-то упаковку, смела несколько засохших растений.— Вы давно здесь живете, Фиона? — спросила моя сестра, потянувшись за щеточкой, чтобы смахнуть грязь со стола.Фиона опустила деньги в коробку. Она была удивлена активностью Фиби, но все же ответила:— Лет двадцать пять, наверное. Мой отец переехал сюда, когда мне было пять. Но моя мама тут родилась. Видите ли, на самом деле она — моя мачеха, и… — Но прежде чем Фиона успела договорить, из корзины вновь послышалось рассерженное мяуканье.— Чертова кошка! — проворчала женщина. — Послушайте, можно попросить вас об одолжении? У моей мамы лоток в гавани. Я отнесу ей Трикси и вернусь. Мелочь для сдачи здесь, ее не много, но должно хватить. Отлично. Можете съесть по булочке. — И она жестом указала на корзину, стоявшую под столиком, очень похожую на ту, что прыгала рядом с нами, затем подхватила разгневанную кошку и направилась к гавани.Когда Фиона ушла, я набросилась на Фиби:— Послушай, ты слишком расхозяйничалась! Я не знала, куда глаза девать.Однако моя сестра не выглядела раскаявшейся.— Что ж, теперь мы тут. Это же ты хотела систематизировать наши действия. Фиона может вывести нас на Гарри. Ее мачеха родом из этой деревни, а это говорит о многом. — И она радостно улыбнулась. — Может быть, мы угостим ее кофе. Компенсируем беспокойство, так сказать.Фиби ткнула меня локтем под ребра, и я невольно улыбнулась. Моя сестра тут же обернулась к женщине, державшей в руках цветы календулы.— Очень мило. А как насчет горшочка с лавандой? Могу отдать вам два за шесть.К тому времени как вернулась Фиона, Фиби успела продать пять букетов, две маленькие корзинки и большую упаковку сушеной лаванды, и, услышав об этом, наша новая знакомая расцвела от удовольствия.— Господи, у вас это получается гораздо лучше, чем у меня!Поток покупателей стал меньше, и Фиона вернулась за свой лоток, разложила еще немного цветов, переставила корзины. Обходя прилавок, я рассматривала травы.— У вас много шалфея, — заметила я.— Да, он растет с той стороны холма, очень хороший и сухой. Шалфей не любит влажности.— Знаю, — отозвалась я. — Мама выращивала его в саду за домом.Перед моими глазами вдруг возник образ матери, ее серые глаза, сверкающие из-под широкой шляпы, которую она надевала, когда работала в саду: ползала на коленях, придавливая листья вербены, касаясь серебристо-бархатного кустика шалфея и протягивая мне ладони, чтобы я могла ощутить аромат. Напомни мне, Эдди, какие ингредиенты ты использовала для зеленого соуса, который так любит папа? Все лето почти каждую неделю я готовила зеленый соус, пока не закончились запасы петрушки и кресс-салата. И как думаешь, чего нам больше нужно, кервеля или щавеля? Я никак не запомню, как они выглядят. Слушай, помоги мне прополоть здесь, хорошо, милая?Я сунула нос в шалфей и улыбнулась от этого чудесного воспоминания, а затем, увидев, что Фиона с любопытством смотрит на меня, произнесла:— Я возьму один пучок. Отвезу Эндрю. Он обожает полезные подарки.Фиона завернула шалфей в веселенькую бумагу — желтую с красными горошками.— Смотри, эта трава не любит, когда слишком влажно. Итак, что привело вас к моему порогу? Вы ведь нездешние, верно?— Вообще-то мы проводим исследование, — поспешно произнесла я, прежде чем Фиби успела вставить хоть слово. — Для книги о представителях…— О взлетах и падениях представителей послевоенного высшего общества, — встряла в разговор Фиби. — Одним из объектов нашего исследования является семья Холлоуэй. Нам удалось выяснить, что Элизабет Софи Холлоуэй в пятидесятых годах провела здесь некоторое время, возможно, была связана с семьей Шоу и мужчиной по имени Гарри. У нас есть определенные факты, которые мы хотим проверить. — Она говорила очень уверенно, и я с трудом сдержалась, чтобы ей не зааплодировать.— Элизабет Холлоуэй? Хм. — Фиона на миг задумалась, а затем покачала головой. — Но я ведь родилась не здесь, поэтому не могу знать наверняка. Возможно, кто-то ее и помнит. Все зависит от того, сколько она здесь пробыла.Фиби извлекла из сумки фотографию.— Вот она, в центре. А это человек по имени Гарри. Вы никого из них не узнаёте? Сейчас они, разумеется, значительно старше…И моя сестра затаила дыхание.Фиона внимательно рассмотрела фотографию, а затем вручила ее Фиби и сказала с искренним сожалением:— Нет, простите. Жаль, что я не могу вам помочь.— А что насчет Шоу, семьи, которая жила в Хартленде до того, как поместье сгорело? Вы о них ничего не знаете?— Господи, это было так давно! В детстве я слышала о пожаре. Уже несколько десятков лет там никто не живет… Что я могу сказать с уверенностью, так это то, что ярмарка подходит к концу. Скоро вернется Кейт, а я пойду помогу маме. Могу взять вас с собой, познакомлю с Патом. Это хозяин гостиницы «Шип Инн», расположенной у пристани. Он всех знает. Если вам понадобится ночлег, ничего лучше не найдете.— Что ж, думаю, мы уедем сегодня последним поездом… — начала я.— Нет, гостиница — это отличная идея, — решительно проговорила Фиби. — Давайте встретимся там, часов, скажем, в пять?Глава двадцать девятаяНа улице было тихо, и заря едва начала прокрадываться под шторы, когда я проснулась. Мне было холодно. Я потянула на себя одеяло, но оно не поддалось. Я поискала будильник, но не нашла его.Рассвет. Чайки. Шум воды. «Шип Инн».Я зевнула и заставила себя открыть глаза. Бугорок, лежавший рядом со мной на узкой кровати, вел себя очень тихо. Высунув ноги из-под одеяла, одного на двоих, я нашла свою одежду. Я пересекла комнату и, украдкой выглянув в коридор, помчалась в туалет.Когда через несколько минут я спустилась на первый этаж, в пабе никого не было. Там было слишком темно и тихо. В глубине помещения были видны свет и движение, что свидетельствовало о том, что завтрак скоро подадут, но терять время мне не хотелось. У двери на гвозде висел одинокий плащ, и я мгновение с сомнением его рассматривала. Он был женским и довольно чистым, и я набросила его на плечи и открыла дверь.На улице занимался рассвет. Свинцово-серое небо почти касалось поверхности воды, тоже казавшейся серой. В воздухе висела прохладная дымка, но ее нельзя было назвать неприятной, а свет на востоке, становившийся все более ярким, обещал, что скоро выглянет солнце. Палатки и пивные ларьки стояли чуть поодаль среди завалов, появившихся после вчерашней ярмарки.Оставив позади «Шип Инн» и утонувшие в тумане дома, я поднялась на волнорез. Он уходил в Ла-Манш под прямым углом, прежде чем резко повернуть, образуя карман гавани, в направлении второго волнореза, с маяком. Выбирая путь между мотками веревок и деревьями с обрезанными верхушками, я не торопясь обходила лужи, в которых плавали жабры и прочие рыбьи останки. Чем ближе я подходила к открытой воде, тем ветренее становилось, и я с благодарностью куталась в позаимствованный плащ. Рядом со мной вскрикнула и взлетела чайка, и я вздрогнула от неожиданности.В голове проносились воспоминания о вчерашнем вечере: Фиби помогает Пату дойти до пивной палатки, улыбается мне, раздает напитки, весело болтает с обитателями округи. Толпа деревенских жителей, радующихся после удачного базарного дня. Лучи заходящего солнца, освещающие воды гавани. Самая вкусная жареная рыба, которую я когда-либо пробовала, съеденная на ступеньках дома в конце улицы под аккомпанемент гитары. Фиби, покупающая Фионе выпивку в пабе. Покупающая выпивку мне, когда я предложила не ехать домой, а остаться на ночь. Покупающая выпивку Пату (в его собственном пабе, вы представляете?), когда он освободил для нас место в самой маленькой комнате в мансарде. Не думая о будущем, о здоровье отца и о прошлом матери, я сидела и наблюдала за тем, как моя красивая, высокая сестра-близнец постепенно становится душой компании, угощает всех пивом и время от времени машет мне рукой, рассказывая о послевоенной действительности со счастливым, пьяным выражением серых глаз. Давно я так не веселилась.Я взобралась на волнорез и прислонилась к бетонной стене. Сквозь тучи начал просачиваться свет, озаряя стеклянную поверхность воды, колыхавшуюся и рябившую вокруг лодок, защищавших внутреннюю оконечность гавани. Снаружи неустанно бурлило море, слабые порывы ветра швыряли серовато-зеленые массы воды и грязной пены на гальку и скалы, прильнувшие к волнорезу. Я наблюдала за тем, как море вздымается рядом со мной, а затем на миг успокаивается, прежде чем снова подняться и разбиться, шипя и брызгая у меня под ногами. У меня слабо заурчало в желудке, и я отвернулась и прислонилась спиной к стене.Ни один человек не знал нашу маму, несмотря на то, что Фиби настойчиво обращалась ко всем, задавая все более бессвязные вопросы. В какой-то момент она забыла о послевоенном мире и принялась допытываться о Шоу и о людях с именем Гарри, живших в радиусе двадцати миль, а также о мужском населении поселка в целом. По всей видимости, большинство людей знали Хартленд, но, как и Фиона, только как часть старинного деревенского фольклора. Они с понимающим видом кивали, слыша фамилию Шоу. Парочка стариков сделала какое-то замечание о лошадях Эйбла, кто-то рассказал о бабушке, работавшей там в двадцатых годах, и о девушке, помогавшей во время войны. Но поскольку Шоу жили уединенно и обладали высоким социальным статусом, даже пожилые жители поселка не могли сказать ничего такого, чего бы мы уже не знали.— Я догадалась, что ты здесь, — послышался рядом со мной голос.Лицо Фиби приобрело зеленоватый оттенок, тушь застыла в мелкой сеточке морщин под глазами. Моя сестра откашлялась, убрала волосы за уши и криво улыбнулась.— Перетряхиваешь паутину?Ее голос звучал хрипло и глухо, и, посмотрев на нее, я рассмеялась.— Говори за себя.Когда вчера мне наконец удалось убедить ее лечь спать, Фиби, не дожидаясь, пока я расстелю тонкую простыню в цветочек, не раздеваясь рухнула на постель. И даже когда я спустя несколько минут вернулась из туалета и попыталась поднять ее, чтобы освободить немного пространства для себя, она так и не проснулась.— Господи, я никогда столько не пью! Не знаю, что на меня нашло.— Угу, — отозвалась я, стараясь не засмеяться.Фиби