– Там были и такие большие, как Татарин, были и маленькие, но от их размера ничего не зависело, потому что они были, возможно, даже кровожаднее своих крупных собратьев. Но главное, они были настоящей злобной стаей. Татарин, точно чувствуя переживания Сильвестра, очень медленно подполз к нему и положил морду на краешек кроссовок, словно бы проверял, не выгонят ли его опять. – Как потом выяснили полицейские, вся стая была заражена бешенством, – продолжил рассказывать Сильвестр, и голос его сорвался. – Они… рвали нас на куски, и мы, взрослые пятнадцатилетние парни ничего не могли с этим поделать. Я видел, как умер мой друг, его глаза, полные непонимания, как вообще такое может случиться, стали вдруг пустыми. Я видел этот момент, когда в теле не осталось души, и ты знаешь, он очень страшен. Шрамы зажили, а его я не могу забыть до сих пор, хотя прошло уже пятнадцать лет. В один момент от боли я потерял сознание, думал, что тоже умер, но боль вернула меня обратно, правда, уже не на поле, а на больничную койку. Потом были годы операций и лечения, но что-то внутри сломалось и не подлежит восстановлению. Все тело в шрамах, да и борода у меня не просто так, под ней тоже скрываются последствия той атаки. Каждую ночь я возвращаюсь на пустырь и переживаю все заново, каждую ночь я вижу, как стекленеют глаза моего друга, и ничего с этим сделать не могу. Теперь ты понимаешь, почему я не могу быть его хозяином? – Нет, – сказала Поля, и Сильвестр, смотревший до этого на Татарина, поднял на нее удивленный взгляд, ведь он решил, что после его рассказа все встанет на свои места. – Нет, я не понимаю, – повторила Поля уверенно, – потому что это неправильно. Ты уравнял всех собак, но они разные, как и люди. Мой папашка – гадкий человек, он бросил нас, когда мама только вышла из роддома. Вот так, она вернулась домой в пустую квартиру. Девяносто седьмой год, выжить трудно было всем, а уж матери-одиночке и подавно. А еще, я забыла сказать, что этот урод все деньги из дома забрал, все до копейки. Мать так переживала, что у нее пропало молоко. Подонок обрек нас на медленную голодную смерть. Как мать мыла полы в подъезде со мной рядом в корзине, потому как коляски не было, а эти копейки тратила на молочную смесь для меня, а сама голодала до обмороков, я тебе рассказывать не буду. Однажды сосед пенсионер увидел это и стал со своей мизерной в те времена пенсии мать подкармливать, да соления и заготовки, из своих садов привезённые, ей таскать. Ему ничего от мамы не нужно было, он помогал просто так, потому как видел, что нужна помощь. Это два человека, двое мужчин, пусть и разного возраста. Что маме после того, как один предал ее с дочерью на верную смерть, начать ненавидеть всех и не принимать помощь от другого человека? – Это разные вещи, – попытался оспорить ее версию Сильвестр. – Это одно и то же, – настояла Полина. – Тебе Татарин сейчас помощь предлагает, возможно, именно он поможет тебе не возвращаться больше в эти сны. Сильвестр, взглянув на Полину долгим, пристальным взглядом, повернулся к Татарину и сказал на полном серьезе: – Ну ладно, давай попробуем. Пес, будто приняв приглашение, вскочил и, схватив аккуратно Сильвестра за штанину, куда-то потащил. – Эй, ты чего? – испуганно спросил тот, все еще не привыкнув к собаке. – Давай как-то помедленнее, не знаю, будем привыкать друг другу. Ты куда меня тянешь? – Мне кажется, он что-то хочет тебе показать, – сказала Полина, и Татарин, словно бы поняв ее слова, отпустил штанину, громко гавкнул и побежал к калитке в лес. Сильвестр с Полиной последовали за ним молча. Казалось, пес не просто гуляет, а ведет их в определенное место. Когда он остановился и начал громко лаять, стало понятно, что они пришли. На земле, между веток и кустов лежал маленький пустой пузырек. – Надо сказать Вовке, – сказали они одновременно и улыбнулись. – Вот вы где! – им навстречу из дома выскочил Вовка и смешно всплеснул руками. – Нашли время гулять, я за них работу работаю, а они развлекаются, – возмутился он. – Срочный сбор, у нас собрание. – Подожди, – сказала Полина, – кажется, нам надо посоветоваться с участковым. 1851 год Заимка под Томском Лев Николаевич Толстой – Вот и зачем тебе туда надобно? – говорил, веселясь, старший брат Николай. Но Лев Николаевич лишь молчал, не отвечая брату на его постоянные вопросы. Когда Николай, служивший на Кавказе, приехал в Ясную Поляну и стал уговаривать Льва отправиться служить вместе, то он вначале отказывался. Старший брат в отсутствие родителей оказывал положительное влияние на младшего, который был юн и неопытен в житейских делах, и на эти уговоры, надо сказать, молодой человек двадцати трех лет отроду поддался не сразу. В Москве у него случился большой проигрыш, который, конечно же, ускорил принятие решения, но напоследок Лев решил выторговать у брата осуществление еще одной своей мечты. В Петербурге ходили слухи о старце Федоре Кузьмиче, который проживал у купца Хромова, возле города Томска. Много шептались и о том, что он будущее и прошлое сказать может, ежели, конечно, захочет; что он читает человека, как книгу, и направляет по правильной дороге. От кого пошли толки, никто не знал – то ли от полицейского какого-то, что считался лучшим сыщиком Петербурга, то ли от кого-то еще, но все это было не важно для молодого графа. Ему хотелось встретиться с Федором Кузьмичом по другой причине. Ходили слухи, что он и есть умерший неожиданно в Таганроге император Александр Первый, а вот этот факт очень волновал Толстого и будоражил его воображение. Была у юного Толстого мечта написать роман про декабристов, но каждый раз, осмысливая личность, он понимал, что для того, чтоб понять суть и масштаб личностей, надо углубиться в историю, в события 1812 года. «Если это так, если есть хоть один шанс, то этот человек – кладезь правды, ведь декабристы вышли именно оттуда», – думал Лев, но брату он этого не говорил, лишь пообещав, что если тот съездит с ним в Томск, то он тотчас отправится на Кавказ. И вот, пока не началась весенняя распутица, два брата Толстых подъезжали к заимке. Было жутко холодно, хотя первые числа весны уже украшали календарь, в Томске по-прежнему стояла зима. Среди огромных елей возвышался большой богатый дом, но их предупредили, что им не туда. Николай шел и радовался: – Вот хорошо, что я тебя, глупого не послушал и надел тулуп, да еще и тебе в придачу взял, хоть и не хотел в начале его надевать, а сейчас с превеликим удовольствием нацепил на себя. Это тебе не Кавказ, это Сибирь, и здесь главное не замерзнуть, – приговаривал он. Пройдя пешком несколько десятков метров, братья в нерешительности остановились у небольшого скита. – Ну, – сказал Николай, – стучи. Было видно, что брат уже порядком подмерз, даже тулуп не спасал от пронизывающего холода. Но дверь открылась сама, на немного испугавшихся братьев внимательно смотрел седовласый старик. – Заходите, – только и произнес он, пропуская их внутрь. Там, среди икон и церковных книг витал запах ладана. Тепло от потрескивающих дров в печке радостно забралось под огромный тулуп. Старец, не произнося ни слова, подошел к иконе, что стояла у него по центру на деревянной подставке и, перекрестившись, одними губами стал читать молитву. Братья Толстые, сняв головные уборы, тоже осенили себя крестным знамением и поклонились. Краем глаза Лев заметил, что это была икона святого Георгия Победоносца. Небольшая, без оклада и киота, с немного обшарпанными деревянными краями. Никто из братьев Толстых даже не думал прервать эту молитву, они просто стояли и наслаждались происходящим. Теплом дома, запахом ладана и каким-то удивительным состоянием легкости души. Возможно, голова так работала, после того, как с холода попала в тепло, а может, место было особенное, словно святое. Молитву, произносимую старцем, было невозможно разобрать, но душа полнилась счастьем, словно весть хорошую она узнала и возрадовалась. Сколько минуло времени, минута или час прошел, как они зашли, было непонятно. Время здесь словно расплылось. – Ну, пойдем, поговорим, – сказал Старец Льву, не обращая внимания на Николая, точно знал, что именно тот желал с ним встречи. – Кто вы? – сходу спросил Лев Николаевич, как только они зашли в маленькую комнатенку, видимо, служившую старцу спальней. Он не планировал так нагло лезть за правдой, так напористо, дерзко, словно бы забираясь в чужую душу в армейских сапогах. Но вопрос сам по себе слетел с его уст. Потому что еще там, у иконы уже все было понятно ему, а посему казалось, что такой простой вопрос не стоит того, чтоб его скрывать. Старец, вглядываясь в лицо Толстого, лишь улыбнулся снисходительно. – Простите, – сказал Лев, – вырвалось. – Это-то как раз и понятно, – усмехнулся Старец, – потому что писать тебе надобно, талантлив ты беспредельно, слова из тебя рвутся самостоятельно, и ты их не в силах сдерживать. – Я и пишу, – сказал Лев, но тут же поправил себя: – Пробую, стараюсь. Есть у меня идея романа про декабристов. Возвращаюсь мысленно постоянно к этому и все никак не могу. Чего-то мне не хватает, возможно, знаний или понимания. Как только думаю о нем, одна мысль гложет: как мне описать личность, характер, как честно рассказать, ведь сам не все понимаю. Кажется мне, что ниточка тянется от отечественной войны 1812 года, оттуда все. Там, на Парижских улицах, коими победно шли наши полки, и есть корень, начало истории. Без нее про декабристов не рассказать. – Вот я и говорю, – грустно улыбнулся Старец, – талантлив ты. Господь бог тебя в макушку поцеловал и на землю отправил. Все правильно ты чувствуешь, да не туда идешь. Ты лучше про ту войну и напиши, все напиши. И про кровь русскую, что рекой лилась, про солдат да офицеров героических, которые жизни своей не жалели ради Родины нашей. Напиши, как в одночасье исчезла мирная веселая жизнь в наших городах. Как отступали, пиши, не бойся правды и обязательно, ты слышишь, обязательно про человека русского. Потому как без него не было бы ничего, никакой России сейчас бы не было. Мне бабка моя рассказывала, что русский человек имеет особенную душу. Не верил я ей, вот не верил и все. Думал, как это, ерунда все это. Душа – она одна у всех, богом данная и не делится она по национальностям. Но оказалось, что русский – это и не национальность вовсе, это состояние души. Был один граф, из потомственных немцев, так он сказал одну чудесную фразу, дословно не помню, но смысл такой: Россия управляется напрямую Богом, иначе просто непонятно, как она существует. И вот это и есть самая настоящая истина, та, которую наши враги никак не могут уразуметь. Для русского человека государство и Родина – разные понятия, и когда враг нападает на государство, на защиту Родины встает весь народ. Ведь Наполеон он что, он шел освобождать русских от крепостного права, а его этот же крестьянин до самого Парижа и гнал. Вот о чем надо писать. Закончив свое рассуждение, Старец посмотрел на задумавшегося Льва и спросил: – Ты понял, о чем я тебе говорил? – Понял, – кивнул Лев спокойно, словно именно сейчас до него дошло то, что мучило многие годы. – Надо писать о России и русских людях, таких, какие они есть. Не о героях, о них напишут все. Об обычных людях, кто ошибается, кто не идеален, но кто искренен в своем стремлении. И не важно, военный это или красивая дама, ребенок или крепостной, главное описать его, такого, как он есть на самом деле. – Вот я и говорю, – вновь улыбнулся Старец, – талантлив ты без меры. На этих словах он достал из маленькой тумбочки стопку исписанных страниц. – Вот – сказал он, протянув ему листки, – ответ на твой первый вопрос, но ты должен пообещать, что до моей смерти никому об этом не скажешь. – А после? – уточнил Лев. – А после тебе никто не поверит, – ответил Старец и перекрестил гостя. Уже в карете, закутанный в огромный тулуп, Лев Николаевич заглянул в записи и обмер. Теперь он знал, кто был перед ним только что, и кем была та бабка, что говорила об особенной русской душе. Глава 19. Собрание Бессонная ночь отражалась на лицах всех без исключения участников утреннего собрания. Даже вечно идеальный Глеб Серов сейчас выглядел помятым. – Давайте подведем итоги, – Вовка вновь взял на себя руководство коллективом. – Первое, облако в телефоне Влада открыть пока не удалось, и, как я понял со слов Сильвестра Васильевича, нет даже наработок, чего не скажешь про надпись на обратной стороне доски. В ней, как я понимаю, удалось кое-что расшифровать? – Почти, – сказала Полина Васильевна, устало встав с места и подойдя к доске. – У нас есть вводные данные, теперь мы должны найти место, подходящее ему и желательно до 15 часов 10 минут, потому как именно в это время станет понятно, где икона. Почему не знаю, возможно, будет правильно падать тень. Поэтому я сейчас вам скажу, что мне понятно, затем мы разбредаемся по территории и ищем совпадения. Применяйте больше логики, чем прямых подсказок, судя по тому, что я уже смогла понять про Влада, ему требовалось показать свое интеллектуальное превосходство над оппонентами, поэтому надо смотреть шире. – Почему только на территории, – поинтересовался Илья. Вообще он был сегодня с утра самый деятельный из ребят, видимо, чувствовал вину за то, что не смог открыть облако. – Вот, смотрите, – показала на доску Полина Васильевна. – Влад обвел все пункты линией, как турбазу забором. – Ну, это может быть и просто линия, – засомневался Славка. – Это могла быть просто линия, если бы у нее не было ворот и калитки, причем калитки две, смотрите: одна рядом с воротами, а другая – на противоположной стороне, ведущая в лес. – Точно, – усмехнулась Настасья. – Я бы не поняла, подумала бы, что просто прервалась линия. – Вот об этом я вам и говорю, когда прошу вас быть внимательными к деталям, – заметила Полина Васильевна.