– Да, очевидно, так и есть. Однако остался неприятный осадок. Лояльная и покорная Ева Браун много лет находилась при Гитлере. Если можно так выразиться, беззаветно любила его. Страстно мечтала замуж. Гитлер все эти годы отнекивался, уверяя, что самое важное для него – союз с Германией. И вот сейчас, когда до краха остались считаные дни, фюрер решился сочетаться браком. Зачем? Что он задумал? Этому существу совершенно несвойственно быть женатым! Причина столь нелогичного поведения Гитлера выяснилась уже на следующий день. В начале пятого пополудни пришло сообщение от Крейцера. На этот раз – довольно пространное. Лизавета Петровна словно окаменела. Пришлось отнять у нее наушники и самому завершить прием. Примерно в три часа дня, плотно откушав, молодожены попрощались с соратниками и удалились в личные покои. Крейцер лично видел фюрера, и, по его словам, тот имел весьма убогий вид. Дрожало лицо, Гитлер едва переставлял ноги. Незадолго до этого фюрер узнал, что русские отбили первый этаж Рейхстага и их передовые отряды вышли к площади Потсдамерплац в 700 метрах от Имперской канцелярии. Послеобеденный отдых лидера германской нации продолжался недолго. Первой умерла его любимая собачка Блонди, следом – несравненная Ева Браун, а уж потом и он сам. В комнату свежеиспеченных молодоженов вошла на цыпочках целая компания: слуга фюрера Хайнц Линге, адъютант Отто Гюнше, Геббельс, Борман, глава Гитлерюгенд Аксман. Крейцер тоже подглядывал из-за плеча невозмутимого «коридорного». Гитлер сидел на диване с пулей в голове, в ногах на коврике лежала мертвая Ева Браун. Судя по всему, он заставил супругу принять яд, а когда она отмучилась, сделал то же самое. Но испытывать предсмертные страдания как-то не хотелось – фюрер был слаб душой и телом, – поэтому зарядил пистолет и выстрелил себе в висок. По бункеру разлетелась скорбная весть: фюрер мертв! Бункер замер в торжественном благоговении. Потом тела завернули в армейские одеяла, вынесли через задний ход, положили рядышком в саду рейхсканцелярии и подожгли. Сгоревшие останки закопали в землю. Но где именно, Крейцер не знает – он не бегал по саду за похоронной командой. Оперативники потрясенно молчали. Какие только мысли не лезли в голову в эту минуту! – Все же смылся от возмездия, гаденыш… – прошептал Шашкевич. – Не вынес семейной жизни, – хихикнул Корзун. – Как долго он пробыл женатым? Сутки? – Так, об этом – никому, – строго распорядился Ракитин, – обнародовать подобные новости мы не имеем права – это прерогатива высокого начальства. Пожелают довести до сведения масс – тогда другое дело. Всем понятно? Рот на замок, и молчок. Елизавета Петровна, вас это тоже касается. И не надо делать такое сложное лицо – симпатичной женщине больше идет быть глупой, чем умной. – Мы – могила, – обреченно вымолвил Вобликов. – Что там у нас положено за разглашение государственной тайны? – Уж точно не строгий выговор… – у Корзуна одеревенели губы. Полковник Старыгин выслушал отчет, сделал судорожный вздох, взялся за сердце. Он молчал, наверное, минуту, свыкаясь с новостью. – Умеешь же ты впечатлить, Ракитин… Эх, чуток не успели. Ладно. Мы же и не рассчитывали, что это фашистское дерьмо сдастся в живом виде? Ты уверен, что все так и было? – За что купил, товарищ полковник. Крейцеру нет нужды писать фантастику – не тот персонаж. – Смерть Гитлера не может быть инсценировкой, на которую купились даже приближенные? А он сам тайком покинул бункер и уже удаляется в сторону Атлантики. – Теоретически возможно, товарищ полковник, но как-то сложно. То, что сидело на диване с простреленной головой, было точно трупом. О двойнике Адольфа Гитлера нам ничего не известно. – Что с Траубергом? – сменил тему Старыгин. – Воз и ныне там, товарищ полковник. Трауберг находится в бункере, и Крейцер втирается к нему в доверие. Будут новости – начнем реагировать. Обстановка накаляется, скоро из бункера побегут крысы. На вашем месте я не стал бы загружать наш отдел посторонними делами, тем более связанными с разъездами. Мы постоянно должны быть наготове. Не сочтите за нежелание работать. – Ладно, жди, – махнул рукой Старыгин. – От вашего отдела все равно никакого толка. То вы Штерна принимаете за Трауберга, то какого-то долговязого за Отто Скорцени, да еще и с нашими идейными противниками на мосту братаетесь. – А про Скорцени я разве не предупреждал, товарищ полковник? – дерзнул Андрей. – Он не мог находиться в данном квадрате. Скажите, в том, что Гитлер себя прикончил, тоже мой отдел виноват? – Ох, майор-майор, – удрученно покачал головой глава управления, – вот что близость победы с людьми делает – права начинают качать, старших по званию не уважают, дерзят. Скоро окончательно распустится молодежь… Ладно, ступай, жди у моря погоды. В ночь на 1 мая было затоплено берлинское метро. Бои в районе Ангальтского вокзала носили наиболее ожесточенный характер. Немцы активно использовали тоннели, входы и выходы из метро – совершали подземные маневры, наносили неожиданные удары в тыл штурмовым отрядам. Три дня части 29-го гвардейского корпуса вели изматывающие бои с мобильными подразделениями, несли тяжелые потери, терпели неудачу за неудачей. Выбить противника из метро оказалось трудной задачей. Тогда и было принято решение – затопить тоннели, подорвав перемычки и перекрытия на участке под Ландвер-каналом. На позиции выдвинулись части 2-й штурмовой инженерно-саперной бригады при 8-й армии Чуйкова. На козлы под перекрытием заложили две тонны взрывчатки. В результате взрыва образовался пролом, куда и хлынула вода из канала. Тоннель затопило, противнику осталось лишь стремительно бежать, неся потери. Солдаты корпуса генерала Хетагурова воспользовались ситуацией, нанесли удар и вытеснили немцев из района Ангальтского вокзала. Часть тоннелей метро, где прятались гражданские и раненые солдаты, оказалась подтопленной, и людям пришлось покидать насиженные места. Обрушение тоннелей и коллекторов подземного хозяйства происходило и на других участках – иного способа выдавить немцев не существовало. Разрушения были серьезные, но большой трагедии не произошло – уровень Шпрее был на полтора метра ниже уровня метро. К тому же вода распространялась медленно, и уровень ее поднялся незначительно. И все же новость в первые часы вызвала живой интерес. Грешили на фюрера, обезумевшего настолько, что он-де решил затопить собственный город. Крейцер докладывал: ничего подобного в бункере не обсуждалось, Гитлер подобных приказов не отдавал – разве что с того света… Утром 1 мая сжалось кольцо вокруг центральной части Берлина. В руках у немцев остались правительственный квартал и район Тиргартен. Именно здесь находилась канцелярия Гитлера, а в ее дворе – небезызвестный бункер. Новость о бесславной кончине фюрера все же просочилась. Ночью немецкая сторона запросила переговоры. Сообщение принял штаб 8-й гвардейской армии. «Пусть приходят, поговорим, личную безопасность гарантирую», – пожал плечами генерал-полковник Чуйков, давно позабывший, что такое сон. Ракитин лично наблюдал, как в штаб прибыли парламентеры. Возглавлял делегацию бледный статный генерал пехоты Кребс – начальник штаба верховного командования сухопутных войск. Генерал неплохо говорил по-русски. В 1930-е годы он был помощником германского военного атташе в СССР, долгое время проживал в Москве и лично знал многих советских военачальников. Переводчик не потребовался. Чуйков встретил Кребса с прохладной учтивостью, внимательно выслушал. Парламентер сообщил командарму о самоубийстве Гитлера (это уже не было новостью) и о том, что фюрер перед гибелью составил завещание о будущем Германии. Рейхспрезидентом «новой» Германии назначался гросс-адмирал Карл Дениц, ныне находящийся на севере страны, а рейхсканцлером – Йозеф Геббельс, бывший министр пропаганды. Новое правительство предлагало Советскому Союзу заключить перемирие. Этот шаг германского руководства был непонятен и даже в плане потянуть время вызывал вопросы. Возможно, это был лишь крик отчаяния. Чуйков попросил подождать и связался с Жуковым. Жуков связался с Верховным главнокомандующим. Сталин удивился: о каком перемирии вы там говорите? Несколько кварталов осталось. Только безоговорочная капитуляция! Генерал пехоты Кребс, не меняясь в лице, выслушал условия, отдал честь и покинул штаб 8-й армии. В шесть часов вечера новое правительство Германии отклонило требование о капитуляции, и на кварталы, удерживаемые немецкими частями, обрушился град артиллерийских снарядов… 1 мая части 1-й ударной армии южнее Рейхстага соединились с 8-й гвардейской армией. Территория, занимаемая немцами, окончательно съежилась. Сдались два важных узла обороны: цитадель Шпандау и «Зообункер» – огромная железобетонная крепость с зенитными батареями. Йозеф Геббельс недолго пробыл «местоблюстителем». Единственная его затея в должности рейхсканцлера – провести переговоры с советской стороной – с треском провалилась. Вечером 1 мая Крейцер снова вышел на связь. Видимо, его соратникам было безразлично, кому и зачем он отправляет донесения. О прорыве в Берлин армии Венка уже никто не мечтал. О том, что Рейхстаг практически взят, в бункере тоже знали. Крысы потихоньку покидали тонущий корабль, но бригаденфюрер Трауберг находился на рабочем месте и постоянно кому-то звонил, потом срывался на крик, требовал от связистов починить ту или иную линию. Судя по его активной возне, фон Трауберг не собирался кончать жизнь самоубийством. Последнее стало повальным увлечением обитателей бункера. Крейцер радировал: Геббельсу предложили покинуть логово и попытаться выбраться из Берлина. Геббельс отказался – сослался на больную ногу и шестерых детей, с которыми он точно далеко не уйдет. Незадолго до девяти часов вечера его супруга Магда попросила главного врача санитарного управления СС сделать ее шестерым детям инъекцию морфина. Врач не отказал высокородной даме, сделал все, как она просила. Затем она самолично в присутствии оберштурмбаннфюрера Штумпфеггера раздавила у них во рту ампулы с цианистым калием. Дети были маленькие – от пяти до двенадцати лет. Пять дочерей и сын. Подробности смерти Геббельса и его супруги неизвестны, но трупы их нашли недалеко от запасного выхода из бункера. – Вот же уроды несчастные, – бормотала Лизавета Петровна, принимая сообщение. – Ну, ладно, сами себя, туда им и дорога, но при чем тут дети? Они же маленькие, ничего не понимают… – Сам поверил своей же пропаганде, – ухмылялся Корзун, – что русские придут и всех повесят. Русских же хлебом не корми – дай поглумиться над маленькими детками… Эпидемия самоубийств под зданием Имперской канцелярии входила в критическую фазу. Одновременно с четой Геббельс покончили с собой генерал Кребс и главный адъютант Гитлера генерал Бургдорф. Пришли в столовую, немного посидели, поговорили, после чего Кребс выстрелил себе в висок, а Бургдорф – в сердце. На их трупы наткнулся слонявшийся по подземелью Крейцер – заглянул в столовую, чтобы поживиться чем-нибудь съедобным, и сразу потерял от увиденного аппетит. – Это не заразно, товарищ майор? – опасливо спросил Вобликов. – А то наш друг насмотрится там, и у самого появятся недостойные мысли. Или предложит какой-нибудь соратник, мол, давай на пару, одному неохота – а тот не найдет причины отказаться? – Не говори чушь, – поморщился Ракитин, – самому не по себе. Что-то близится, товарищи. Немного осталось, скоро немцы объявят о готовности капитулировать… Увы, в спокойной обстановке этого исторического события дождаться не удалось. Незадолго до полуночи пришло еще одно сообщение от Крейцера. Ракитин читал расшифровку и почувствовал, как пальцы становятся липкими. Дыхание предательски срывалось. Крейцер писал, что этой ночью бункер собираются покинуть шеф гестапо Мюллер, Мартин Борман, глава Гитлерюгенд Артур Аксман и многие другие фигуры. Но уследить за всеми он не может физически. Самое главное: в ночь на 2 мая бежит Йозеф фон Трауберг! При этом есть две новости – одна плохая, другая хорошая. Хорошая: Крейцеру удалось втереться в доверие к бригаденфюреру, и тот берет его с собой как лояльного товарища и грамотного специалиста. Плохая новость: подробности побега до конца не ясны, Трауберг держит их в секрете. Но у него есть четкий и продуманный план: нужно лишь добраться до местечка Зальцвиг в юго-западной части германской столицы. Район ничем не примечателен, промышленная зона, малоэтажные жилые кварталы, небольшой полигон, где когда-то проходили подготовку полицейские. Как удалось выяснить Крейцеру, в этом месте Траубергу нужно быть не позднее предрассветного часа. Но где именно в районе – неизвестно. Что будет дальше – тоже туман. В основном народ бежит через Шпандау – западный пригород, но что на уме у бригаденфюрера? С беглецом помимо Крейцера пойдут еще несколько человек – мелкие чины СС и разведки. Время выхода из бункера – примерно час ночи. Приблизительный маршрут: Вильгельмплац, подземный тоннель – до станции метро «Фридрихштрассе», дальше – неизвестно, но рано или поздно придется выйти к Хафелю, однако на западный берег не переправляться, а двигаться в южном направлении – мимо моста Инвалиденбрюкк, вдоль улиц Шарлоттзее, Рюгердамм, Кенигсштрассе, Бремерштрассе, концертного зала Линдермана. Единственная определенность во всем этом плане – не позднее пяти утра группа должна быть на улице Беркштрассе, где состоится встреча с человеком, который вывезет Трауберга из Берлина. Крейцер подслушал телефонный разговор. Трауберг отчетливо произнес: «Я понял, не позднее пяти утра мы должны быть на Беркштрассе». Место встречи в том квадрате неизвестно, но сама улочка небольшая – пять или шесть домов. Если разделиться, то можно полностью ее проконтролировать. А от Беркштрассе до района Зальцвиг совсем недалеко… И еще одна новость от Крейцера, теперь наверняка последняя: скорее всего, ближайшей ночью вооруженные силы Германии прекратят сопротивление. Но идти в советский плен желают не все. Отсюда резонный вывод: будет массовый прорыв войск через Хафель в направлении Шпандау. Надо быть осторожными. Попытается ли с ними смешаться Трауберг, неизвестно, скорее всего, нет, но воспользоваться этим фактом, чтобы под шумок проскочить опасные участки, – это он может… – Ну и дела, майор… – полковник Старыгин жадно курил, поедая глазами карту Берлина. – Пойди туда, не знаю куда… Ладно, хоть за это спасибо вашему Крейцеру… Зальцвиг здесь. – Он обвел пальцем юго-западный пригород. – Площадь территории – пять-шесть квадратных километров. Ждать там – сущая глупость. Мы не знаем, по какой дороге они придут в местечко и где именно находится их перевалочная точка. Да и как туда попасть? Мы – здесь, а местечко – вона где, дважды придется форсировать Шпрее… Вот Беркштрассе, – продолжил полковник, – севернее Зальцвига, примерно в паре километров. Вся улица – короткий отрезок, но дома там массивные и многоэтажные. Если что-то от них осталось, м-да… А рейхсканцелярия… – полковник поднял голову, – да уж, далековато… В принципе понятно, как они пойдут: Вильгельмплац, Фридрихштрассе… Советских войск там нет и до завтрашнего дня не будет, как, впрочем, и в том районе, по которому придется пройти вам. Но за отдельные прорывы не ручаюсь, всякое бывает. Пойдете с севера – вот здесь. Не по Зееле, где и теперь обстановка меняется ежечасно, не по вашей любимой Альдерштрассе, а вот здесь, западнее. Улица называется Нойхарталлее, она полностью разрушена и никем не контролируется. Дальше вдоль Хафеля – оба уцелевших моста, две станции метро… На открытые участки не выходить. Если немцы будут прорываться к Шпандау, мало вам не покажется. Дальше – Шарлоттзее, Кенигсштрассе, Бремерштрассе… А там рукой подать и до Беркштрассе… – Полковник задумался. – Очень интересно, как Трауберг намерен выбираться из Берлина. Если не позднее пяти утра он должен быть на Беркштрассе, значит, и вы должны быть там не позднее пяти. А лучше – раньше, чтобы провести разведку местности. В начале пути используйте машину, но, думаю, далеко вы на ней не проедете. Замаскируете в укромном месте. Пойдете в советской форме, не забывайте, что ночью немцы могут капитулировать и далеко не все станут по вам стрелять. Если оденетесь как немцы, возникнут проблемы с нашими – тоже приятного мало. Время есть, но стоит поспешить – лучше прибыть раньше, чем потом нестись сломя голову. Где надо, проявляйте инициативу. Согласен с моим планом, Ракитин? Не имеешь возражений? – Вроде все разумно, товарищ полковник. До Нойхарталлее мы доберемся за полчаса – север Берлина под нашим контролем. Можно попросить тамошних командиров, чтобы выделили бойцов для сопровождения, но лучше этого не делать. Сами просочимся – будет быстрее и незаметнее. Спугнем Трауберга – все локти себе искусаем… «И под трибунал нам неохота», – мелькнула невеселая мысль. Глава девятая За парком Штильгартен, перепаханным воронками от снарядов, дорога сужалась, погружаясь в хитросплетения невысоких строений. Фронтовая артиллерия в этом районе поработала на славу: руины тянулись в бесконечность, уцелевших зданий фактически не было. В парке Штильгартен, где находились передовые дозоры Красной армии, валялись вырванные с корнем деревья, обломки аттракционов. «Дальше давайте сами, товарищ майор, – смущенно сказал командир отделения полковой разведки, – мы ту местность еще не осваивали, приказа не было. И постарайтесь избавиться от машины, как бы она вас до греха не довела». Машину пришлось оставить вблизи заваленного мусором пруда – она неплохо втиснулась между вздыбленными бетонными глыбами. Ночь была лунная, но это не давало преимуществ – луна лишь изредка проглядывала сквозь пелену дыма, заволокшего небо. Оперативники облачились в удобные комбинезоны, сверху – плащ-палатки, на головах пилотки. На спинах под плащ-палатками – вещмешки с четырьмя лямками. Портативные американские радиостанции ВС-611-F были у Ракитина и Корзуна – хоть какое-то средство связи, если разбросает судьба. В боевую готовность привели себя быстро, присели за машиной, стали осматриваться. Выглянула луна, мазнула округу неярким светом. Часы показывали начало второго – потеряли много времени: пока пробились через северные предместья, пару раз попали под шальные обстрелы, договорились с местными военными, чтобы пропустили. Решение оставить в укромном месте «Виллис» с радиостанцией далось непросто – все же казенное имущество, за утрату по головке не погладят. – Товарищ майор, давайте закопаем рацию в развалинах, – предложил Вобликов, – запомним, куда именно, а потом откопаем? А то сопрут. Наши же и сопрут, ищи потом по всем фронтам. – Хорошо, спрячем, – согласился Андрей. – Корзун, свяжись с нашими, доложи, что мы прошли Штильгартен, входим в жилые кварталы. Больше связи не будет… пока задание не выполним. – Есть, товарищ майор. – Корзун забрался в машину, стал раскладывать на сиденье радиостанцию. Через минуту она глухо запищала. В окружающем пространстве царило угрюмое молчание. На юге равномерной рыхлой массой чернели разрушенные кварталы. Выделялся одинокий шпиль католической церкви. Как-то спокойно становилось в округе. Еще недавно из центра Берлина доносился адский грохот, а теперь обстрел прекратился, ветер приносил лишь отзвуки редких разрывов, автоматные и пулеметные очереди. В городе бушевали пожары, особенно много их было в центре – небо над столицей Германии раскрасилось в багровые тона. – Товарищ майор, пришло ответное сообщение… – взволнованно зашептал Корзун, – задание остается в силе, но изменилась обстановка, и они должны были поставить нас в известность… – Что случилось, Денис? – внезапно волнение сковало горло. – Такое дело, товарищ майор… Примерно сорок минут назад радиостанции нашего фронта получили сообщение на русском языке… Немцы просили прекратить огонь. Сразу же выслали парламентеров на Потсдамский мост… Какой-то офицер выступал от имени командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга. Он сообщил, что войска в Берлине готовы прекратить сопротивление. Они собираются сдаваться, товарищ майор, больше не будут оказывать сопротивление, нужно только подписать акт о капитуляции гарнизона… Это что же получается, товарищ майор, – война кончилась? – Корзун взволнованно закашлялся.