Лихач рассмеялся, с чувством превосходства заговорил: — Ну ты, солдат, дурак дураком! Сразу видно: в деревне лаптями шти хлебал. С солдатским кошельком на драной собаке верхом ездить, а не в лакированных саночках наслаждаться. Посидел, солдатик, в роскоши, а теперь сползай на сторону! Соколов первый экзамен на смирение выдержал. Вместо того чтобы кулаком поучить по наглой морде извозчика, Соколов снял вязаную варежку, запустил ручищу в карман, протянул рубль: — Кстати, а почему ты не в действующей армии? Харчи, видать, дешевы стали, что морду себе сростил, а? Лихач, уставший от долгого ожидания седока, с удовольствием спрятал целковый в кожаный кошелек, весело сказал: — Коли уплачено, весело понесем, ветер не догонит! А не в царской службе потому, что я единственный сын у законных родителев, кормилец то есть. — Гони, кобылий командир! Да не под хвост гляди, а на дорогу. Сани полетели по наезженному снежному насту Садового кольца, тряслись и весело подпрыгивали на ухабах. …На вокзальной площади было суетно. То и дело раскатывали автомобили — легковые, с офицерами и порученцами, с крытым верхом и красным крестом на боку — санитарные, перевозившие раненых, ломовые извозчики с тяжело груженными санями. Извозчик нахально заканючил: — Солдат, добавить бы надо! Городовой засвистел: — Проезжай! Не загораживай… Соколов, взвалив на плечо вещевой мешок, ухватил задок саней. Лихач, не замечая этого маневра и опасаясь штрафа, торопливо дернул вожжи: — Н-но, пошли, паразиты! Саночки — ни с места. Городовой принялся ругаться сильней, огрел лихача кулаком по спине. Лихач хлестал коней, но те упирались, били копытами, скользили по наезженной мостовой — коляска ни с места. — Что за черт! — Лихач удивленно выкатил глаза. — Как к месту прирос! Вмиг собравшаяся толпа разглядела маневр солдата и умирала со смеху. Наконец Соколов отпустил задок. Сани рванули вперед, а лихач от толчка едва не вывалился на снег, густо усыпанный конскими лепешками. Толпа восторженно выдохнула: — Ну и богатырь! Двух коней солдат одной рукой удерживал. Куда уж германцу с таким справиться… Соколов направился к вокзальному помещению. Солдатская доля Агент S-25, прибыв на вокзал, как и следовало, направился к военному коменданту. Возле кабинета с громадными филенчатыми дверями скучало десятка три людей в военной форме. В основном это были солдаты-отпускники, возвращавшиеся в свои части, зауряд-прапорщики из вольноопределяющихся, урядник с солдатским Георгием на бурке, два фельдфебеля, еще кто-то в казачьей папахе. Соколов встал в конце очереди, приготовившись к мучительной для него процедуре — терпеливому ожиданию. Минут через пятьдесят подошла его очередь. За столом сидел комендант в чине капитана. По всему его измученному виду было заметно: он смертельно устал. Равнодушным тоном произнес: — Что у тебя, рядовой? Соколов протянул воинское требование на билет и солдатскую книжку. Комендант, не читая документы, сделал помету на воинском требовании, сказал: — Иди к дежурному, он выдаст тебе билет в вагон третьего класса. Дежурный долго, скрупулезно изучал солдатскую книжку, испещренную пометками о проступках и наказаниях, разглядывал печати. Хмыкнул и с любопытством уставился на Соколова, прочитав, что тот разжалован в рядовые из полковника. Со злобой пролетария к аристократу ткнул пальцем: — А почему здесь подпись неясная? И печать смазана? Соколов холодно парировал: — Потому что неясно расписался писарь. Наверное, в гимназии неусерден был в каллиграфии. А когда печать прикладывал, руки после пьянки тряслись. Дежурный заругался: — Шутить будете в другом месте! — и, брызгая чернилами, нацарапал на билете фамилию и звание Соколова, сунул в окошко. — Литерный поезд номер сто семнадцать до Минска уже подан на первый перрон. Соколов, не выходя на улицу, через боковую дверь пошел в зал ожидания, чтобы выйти к платформам. Когда-то в мирное время, направляясь в Европу, он прежде бывал там множество раз. Едва Соколов появился в малолюдном зале, как его кто-то толкнул в спину и грубо окрикнул: — Рядовой, куда прешься? Соколов увидал маленького роста, с узким прыщеватым лицом и глубоко утопленными глазками прапорщика. Соколова удивила непонятная ненависть, с какой этот некрасивый и тщедушный юнец глядел ему в глаза. Смиряя себя, Соколов стал объяснять: — У меня железнодорожный билет, я иду на платформу. Прапорщик, распаляясь все больше и, видимо, сам наслаждаясь своим гневом, громко закричал: — Молчать! Почему, спрашиваю, прешься в зал для офицеров? Не знаешь своего места? Дезертир, шпион? — Он резко, словно галка, повертел головой, махнул рукой: — Патруль, проверь документы у этого… К Соколову тут же подошел подпрапорщик в новенькой с блестящими пуговицами шинели. На тонком сухом носу поблескивало пенсне. Соколов подумал: «Похож на недоучившегося правоведа». Подпрапорщик потянул Соколова за рукав: — Отойди от прохода! Куда направляешься? — Читать умеешь? Тут нацарапано: в Московский разведывательный батальон, литерным поездом номер сто семнадцать. — Почему старшего по званию называешь на «ты»? Соколов прожег прапорщика взглядом: — Потому что старший по званию — хам, который не знает устава! Подпрапорщик выкатил глаза. — Во-от оно что! — Задумчиво почмокал губами, напустил на юную физиономию важность. — Может, и впрямь ты шпион? Так-с! Предъявите солдатскую книжку. — Держите! Подпрапорщик тонкими, хрупкими пальцами стал перелистывать документы. — Тэк-с, солдатский билет: Аполлинарий Николаевич Соколов, православный, уроженец Москвы. Из дворян? Хм! Мобилизован 21 июля 1914 года в триста одиннадцатую пешую Московскую дружину в чине полковника… — Взглянул с удивлением: — Как так — полковника? А почему на вас форма рядового? Соколов ткнул пальцем: — Тут написано: 15 января 1917 года военно-полевым судом разжалован. — За какую провинность? За трусость в бою? Соколов язвительно усмехнулся. — Никак нет, ваше благородие! — Заглянул в глаза очкарика. — Я физически — понял? — физически оскорбил штабного офицера. Сделал ему очень больно. Он посмел грубо со мной разговаривать. А я хамов не люблю. Подпрапорщик хмыкнул, достал платок и вытер каплю с носа. Допрос продолжил уже вежливым тоном: — Так, корешок воинского требования на железнодорожный билет, сам билет. Все правильно! А это что? Выписка из госпиталя. — Поднял глаза на Соколова. — Куда были ранены? Соколов начал раздражаться: — Господин подпрапорщик, в справке все указано: два штыковых ранения — в плечо и вот, в щеку, сами можете видеть. И сквозное пулевое ранение в правую часть груди. — Больше в зал для офицерского состава ходить не советую. Народ нынче нервный, измотанный. Германские шпионы и революционные агитаторы повсюду налезли. Сейчас выйдете на улицу, справа проход на перрон. Счастливо воевать! — приложил руку к папахе, лихо сдвинутой на правое ухо. Соколов направился по указанному направлению. Он размышлял: «Надо быть осторожней. И следует скорее входить в новую роль. Теперь на себе испытал, каково жить в солдатской шкуре. Не сладко, право!»