Глава 30. Матвей — Здорово, — Наиль жмет руку и садится рядом, что странно, даже не смотря на телок на шестах. – Все получилось? — Да, — он как обычно пробил, где молокосос ошивается. — Мишаня харкает кровью, а мамаша Лизы получила назад свою младшую дочурку. — Его отец знал? — Ага, как же. Его отец даже не знал про амбалов, которых Мишаня нанял, чтобы девок запугивать. — Значит, не такая уж и сука Лиза? Домой то ее отпустишь? — Не до нее сейчас. Пусть сидит. Надо отца похоронить, потом уже с ней разбираться. Наиль смотрит на меня очень долго, словно ищет что – то. — Что? — Да странно просто. Ты же отца ненавидел люто. А тут переживаешь. К горлу ком подкатывает, а я отворачиваюсь. Еще зареветь тут не хватало. Мне было проще ненавидеть отца, когда он был жив и гадил исподтишка. А теперь, когда его нет, в голову лезут разные воспоминания из детства. Как драться учил. Как в шахматы играли. Как радовался моей победе на первых соревнованиях. Я ведь тогда на спор с ним забился. Что выиграю. И радости не ощущал. А он радовался. Как ребенок. — Я даже не поговорил с ним. Приехал, а он только смотрит. За руку меня взял. Да блядь, — выпиваю еще полстакана, чувствую, как ведет. – Почему ценить начинаешь, когда теряешь, а? Что мешало ему хоть раз сказать, как много я для него значу. — А может он показывал? — говорит почти тихо Наиль. – Может и говорил, просто ты в своей обиде варился. — Может быть, — да чего уж теперь вспоминать. Еще мама ревет беспробудно. Неужели так сильно любила? В башке бардак, еще Лиза… Выбесила тем, что вообще появилась. Думал реально ее отдать в бордель. А потом как про сестру сказала, так сразу вся злость на Мишу ее переместилась. Надо же такое учудить. И понятно, что Мира была в очень хороших условиях. Но самого факта похищения это не отменяет. Хотя я не убил его, потому что парень просто очень хотел, чтобы Лиза к нему пошла. Некий незакрытый гельштат. А когда что – то нужно, идешь на крайние меры, не считаясь с судьбами невинных. Так меня еще наставник Абрамов учил. Да и отец не раз говорил, что цель всегда оправдывает средства. Так что Миша жив, здоров и даже вполне себе ходит. Хотя нос у него уже второй раз сломан. — Во сколько завтра? — В девять. Твои придут? — Конечно. Они же Дмитрия Георгиевича знали. — Его все знали. А Кристина? — А что она? — Так вы помирились? — Трубку не берет, а я бегать не собираюсь. — Ну понятно. Ладно, домой я. Надо выспаться хоть. — Наиль кивает, продолжая глушить. А мне даже интересно, через сколько он очухается и начнет бегать за своим бегемотиком. Вот точно жираф и бегемот из Мадагаскара. Домой на такси доезжаю быстро, не успеваю заснуть. Правда на улице ведет сильно и меня рвет. Домой захожу громко. Запинаюсь о коробки Лизы, которые здесь стоят уже неизвестно сколько. Могла бы и разобрать. — Лиза! — Лиза! Она выходит почти сразу. Сонная. Растрепанная. Такая желанная, что в груди щемит. Но в тех же дешевых джинсах и кофте, которая меня бесит. Ну что за цвет. Ей не идет коричневый. Думала ненадолго здесь? Пусть не обольщается. — Мать звонила? — Да. Мира дома, больше нас никто не беспокоил, — говорит почти мертвым голосом. А раньше на подарки и услуги визжала и бросалась мне на шею, как ребенок. Это бесило. А теперь мне это прям нужно. — Ну и отлично, — стягиваю кроссы и иду на диван. Падаю и киваю на себя. – Жду благодарности. — Ты же пьян, — ага, хрен тебе. — Но вполне дееспособен. Сделаешь все сама. Зря я за тебя что ли десять лямов отдал? — Это тебе решать. — Ты права. Теперь все решать мне. Лиза подходит медленно, хочет на колени сесть, но я качаю головой. Сна больше не в одном глазу. Нужна она мне. Прямо сейчас. Хочу натрахаться вдоволь, чтобы не думать про отца, про то, что я даже не был с ним в последние минуты. И с Абрамовым не был. Получается потерял всех людей, для кого имел хоть какое – то значение. Для Лизы имел, а теперь она смотрит на меня как на клиента. Бездушно. Безразлично. — Что, Лиззка? Прошла любовь, завяли помидоры? — Не люблю, — задирает она нос, — хотя помидоры смотрю в самом соку. Прыскаю со смеху. Ну куда ей унять свой норов, а? Не сможет же покорной быть. Да, стояк железобетонный. Как, впрочем, всегда рядом с ней. — Ну понятно. Как такого урода морального любить. Раздевайся, давай. Трахать тебя буду. Она даже не возмущается. Спокойно снимает свой уродливый свитер. Джинсы. Остается в лифчике и простых черных трусиках. А со мной только дорогое белье носила. Кружевное… — Все снимай. Она остервенело избавляется от двух кусочков ткани, оставаясь прекрасно обнаженной. В свете льющимся из окна почти волшебно прекрасной. Мне в голову лезут воспоминания, как она сама проявляла инициативу. Избавляла от усталости одним движением рук, что умело мяла плечи, лаской, когда прижималась к груди как котенок. Но теперь не будет этого ничего. Я буду ее трахать, пока тошнить не начнет, а потом отправлю к матери. Будет даже интересно глянуть, через сколько та найдет ей нового покупателя. Дергаю малышку на себя, усаживаю на колени, силой раздвигая бедра. Смотрю как в темноте поблескивает влага между ног. Тянусь за поцелуем, но Лиза отворачивается. — Вот так, да? Только секс? — А что еще ты хочешь от шлюхи получить? – огрызается она, а я по бедру шлепаю сильно. — Что? А ты думала со шлюхами кто – то нежничать будет? Дергаю ширинку, достаю член из брюк и толкаю бедра Лизы прямо на себя. — Подожди! Презервативы!, — шипит он и соскакивая. Это пиздец бесит, но я жду. Жду, когда она достанет из карманов резину, вскроет и наденет мне. Все сама. Все как учил. Учитель хуев. Она теперь сама садится сверху, удерживает член, целясь прямо в себя. Насаживается медленно, зажимая губу зубами. Лицо опухшее. Ревела? Хватаю руками ее торчащие сиськи, стискиваю одной рукой. Хочу стон услышать, но она молчит, сжимая губы. Снова хочу поцеловать, но она отворачивается. Заебала. Хватаю за щеки второй рукой, чувствуя, как член обтягивает плоть, словно перчаткой. Вгрызаюсь в алые, припухшие от слез губы. Мое. Мое. Мое. Толкаю язык, скольжу по небу, зубам. Только это позволяет ощутить хоть толику удовольствия. Импульсы по телу, знаю, что она тоже все чувствует. Но умело притворяется равнодушной, на поцелуй не отвечает. За язык кусаю, соски выкручиваю. Кричит, а меня торкает. Бляяяя... Мне этого и надо. Эмоций ее. Не любовь, так ненависть. Сталкиваю ее с колен на диван. Скатываю презерватив. Лиза раскрывает глаза, когда я сверху нависаю. — Не смей! Я ничего не принимаю! — Похуй, — наваливаюсь сверху, ноги раздвигаю и врываюсь в чертовски влажное лоно.