И это мне ужасно не нравилось. До звериной тоски, от которой хотелось выть. Прежнего хранителя нашего Гнезда я не видел, но если Дарина станет такой, как хранитель раменского… и дело не в жутковатых белых глазах, похожих на бельма, я бы и к этому привык, но та хранитель была… что же в ней самое неприятное? Она была пугающе-отстраненной от всего. Интересовалась судьбой Гнезда, выразила сочувствие мне, но ощущение было такое, словно это для нее дело неважное, на краешке сознания, а занята она совсем другими раздумьями, далекими от людей и от Земли. Не хочу, чтобы Дарина стала такой. Не хочу! Глава седьмая Уходя из Гнезда, я договорился с Дариной, что завтра утром приведу к ней Наську. Освободить меня от «призвания» они должны были вместе (странно, конечно: Продавец готов был сделать это сам, да еще и заплатить «за печать»). От идеи расследовать нападение Дарина отказалась. Похоже, она уверилась, что по Гнезду прошлись смертоносным вихрем Инсеки (никогда такого не было, и на Земле-то их нечасто видели, но кто еще мог такое сотворить?), а с существами, мгновенно прекратившими мировую войну и разобравшими Луну на кусочки, спорить бесполезно. С одной стороны, это было для меня облегчением. Можно честно сказать товарищу полковнику, что я ему более не интересен. Вдруг не станет забирать разрешение на оружие, всё польза. И влезать в жутковатые разборки Измененных и пришельцев не потребуется. Но какое-то внутреннее раздражение оставалось. Поманили подвигом – и тут же отправили в отставку. Есть, наверное, во мне какой-то нездоровый авантюризм. Может, в деда? Он служил в армии, по-настоящему воевал в двадцатом веке, когда США и СССР мерялись силами в разных уголках света. Отец говорит, что дед был боевой, жаль, я его совсем не помню. У матери родители тоже умерли, но они были людьми мирными, какими-то чиновниками в строительстве. Точно, дедушкино влияние. Или собственное шило в одном месте. Я заглянул на пять минут к себе, переоделся. Потом поднялся к родителям. Дверь открыла аккуратно причесанная рыжая девочка в голубом платье. – Оба-на, – сказал я пораженно. – Ну не ходить же Анастасии в твоих старых джинсах? – спросила мать, появляясь за ее спиной. Наська сделала что-то, чему полагалось изображать книксен или иной аристократический поклон. – Я, конечно, удивлен, что ты хранишь мои детские шмотки, – сказал я, заходя. – Мам, но платье я точно не носил. Наська хихикнула. – Мы сходили в магазин, – сказала мама. – Взяли зонтики и сходили. Я молча смотрел на нее. – Максим, перестань, – мама махнула рукой. – Тучи. Я не видела этой гадости. И даже будь небо чистым, я бы не смотрела на кольцо. Я продолжал молчать. – Пойдем, я пиццу сделала, – сказала мама. – Не знаю, как получилось, никогда не делала пиццу с тушенкой и кетчупом… Максим! Ну неужели ты думаешь, я не знаю, что случилось в мире? – Ты хорошо изображала, – кисло ответил я. Мать махнула рукой и пошла на кухню, качая головой. Наська, терпеливо дожидавшаяся конца разговора, раскинула руки и облапила меня. Торжественно сказала: – Пришел мой герой! – Победитель японской мафии, – безнадежно согласился я. – Нет, ты предводитель тайной организации Сопротивления. Вы боретесь с теми, кого лучше не называть вслух! – она понизила голос. – Ты на самом деле древний как пень. Тебе почти двести лет, но тебя воспитывали буддийские монахи… – Буддистские… – неуверенно поправил я. – Да без разницы! Тебя поили молоком волшебных летающих яков, и ты сохранил внешнюю молодость… – В кого ты такая умная? – спросил я, пытаясь идти по коридору. Это не очень просто, когда в тебя намертво вцепилась десятилетняя девчонка. – Забыл, где я живу? Я четыре года лежала неподвижно, мне нечем было заняться, а в комнате было много книжек… – Примерно догадываюсь об их содержании, – кивнул я. Мне показалось, что про четыре года Наська сказала серьезно. – О, ты и о половине не догадываешься, – ответила она загадочно. И вдруг с живейшим интересом уставилась на меня. – Чего? – спросил я. – Ничего, – Наська хихикнула. – Ничего. Тили-тили-тесто. Отцепившись наконец-то, она с визгом унеслась на кухню. Мне захотелось провалиться сквозь пол, сквозь квартиру внизу, пару лет как занятую каким-то казахским бизнесменом, и оказаться сразу в своей. Наська что, каким-то образом почувствовала… мои отношения с Дариной? Смирившись с неизбежным, я пошел на кухню. Уж не знаю, кто делал пиццу, но из духовки ее доставал отец. Выглядела пицца странно: четырехугольная, на весь поднос, из тушенки с луком и кетчупом. Итальянцы бы в обморок упали. Но было вкусно. Мать с отцом все-таки налили себе водки. Но хотя бы не маскировали ее под вино, что меня вечно раздражало. И выпили всего по рюмке. По крайней мере сейчас, при мне. – Как твои дела сегодня? – спросила мама с той деланой небрежностью, которая означала, что она готовится сказать что-то очень серьезное. – Нормально, – я пожал плечами. И выдал то, что должно было порадовать родителей: – Думаю, может, попробовать поступить в институт? До экзаменов еще больше двух месяцев. Подготовлюсь. – Хорошо, хорошо, – пробормотала мама, даже не уточняя, куда именно и с чего вдруг я собрался поступать. – А как Дарина? Ты ее не видел? – Видел, у неё все хорошо, – я искоса посмотрел на Наську. Та упоенно грызла корку от пиццы. – Я вот что… – Мы, – поправил отец, крякнув. – Мы вот что подумали, – согласилась мама. – Ты сказал, у нее проблемы какие-то, семейные… Я кивнул, уже понимая, к чему всё идет. – Может, ей пожить у нас? Или у тебя, квартира же большая, для девочек найдется свободная комната. – Мама, похоже, исходила из того, что я никак не могу спать в одной комнате с Дариной. – У нее дела, мама. – Ну пусть заглянет как-нибудь, я пирог сделаю, – продолжала мама, хмурясь. – Мука есть. Или пирожки с картошкой… Она явно подбиралась к основному вопросу. – А Настенька пусть пока поживет у нас, – закончила мама. – И Дарине легче будет с делами, и девочке… – Мама, завтра утром Наське надо вернуться к Дарине, – сказал я. Лицо у мамы закаменело. Отец потянулся к бутылке и вновь наполнил рюмки. – Это обязательно? – спросила мама жалобно. Я молчал. Ну что я, слепой, что ли? Не вижу, что родителей будто включили сегодня? – Это обязательно, – неожиданно сказала Наська. Повернулась и обняла мою маму. – Вы хорошая. Я бы у вас осталась. У мамы задрожали губы. – Но вы же догадываетесь, да? – сказала Наська. – Я не совсем человеческая девочка. Я из Гнезда. Я Измененная. И Дарина тоже. Я куколка, она жница. – Сволочи, – тихо сказал отец. – У меня была… нет, не хочу даже называть, – Наська опустила голову. – Очень гадкий рак. Его вообще не лечили, и сейчас не умеют. Родители пытались собрать денег, но это все равно бы не помогло. А тут еще Перемена. Всем стало не до того. Я бы умерла, но появились Гнезда. Я не помню маму, только придумываю себе, но у меня есть ее письмо. Она там все рассказывает. Я ее понимаю и не сержусь. И на Гнездо не сержусь. В одном я не прижилась, так бывает, меня гнездниковское забрало. Там я поправилась, только не сразу.