— Ты зенками-то не сверкай! В твоей сперме нужды нет: документы экспертизы уже готовы, и у Ивановой, как и следовало ожидать, обнаружены следы твоей спермы, кроме того, и на твоих трусах найдены её следы! — Он нагло усмехнулся, глядя мне в глаза. — Ну ты и подонок! И как такую сволочь земля только носит? Не знаю, как вас, уважаемый Читатель, но меня подобные оскорбления серьёзно задели бы, а с него как с гуся вода… — А ты как думал? Ты порочишь советский строй, а тебя за это мы должны по головке гладить? Откажешься с нами сотрудничать — сядешь за решётку и сгниёшь в тюрьме! Этот холёный, напыщенный хлыщ настолько вывел меня из себя, что я уже не мог сдерживаться. — И не надейся, мразь, я ещё поссать успею на твою могилу! — со злостью воскликнул я. На этот раз не выдержал Истомин. — Что ж, сам напросился! — со злостью процедил он сквозь зубы, подошел к двери и кого-то позвал. Буквально через минуту в комнату ввалились трое здоровяков, в Бутырской тюрьме их с большим чувством юмора называли «Весёлые мальчики». Ни слова не говоря, они очень профессионально принялись молотить меня по корпусу. Несколько минут я стоически выдерживал их удары, но понял, что они запросто могут отбить все мои внутренние органы. Что оставалось делать? Согласиться на условия этого подонка и навсегда перестать уважать себя? Никогда! Самое время разыграть какую-нибудь сцену, опасную для моих мучителей. Я прикусил губу, поднакопил во рту крови и, картинно ойкнув, упал навзничь, сделав вид, что потерял сознание, и принялся пускать кровавые пузыри изо рта. — Пока хватит! — напуганно приказал Истомин. — Кажется, перестарались… Он не окочурится здесь? — В его голосе слышалась явная тревога. — Не беспокойтесь, выживет, хотя и будет харкать кровью, — с усмешкой заметил один из них. — Отвезите его в КПЗ! Следующий эпизод я не описал в книге «Отца Бешеного», потому что во время написании той книги он показался мне малозначительным, но для этой… Не успели «Весёлые мальчики» подхватить меня под белы ручки, как в комнату заглянул дежурный офицер: — Товарищ следователь, вас к телефону! Срочно! — Мы поехали? — спросил один из «Весёлых мальчиков». — Нет, подождите… Истомин вернулся довольно скоро, и я всё ещё находился «без сознания». — Везите его на Петровку! — В голосе Истомина слышалась некая озабоченность. — Только приведите его в чувство… в машине! — Может, ещё подмолодить? — осклабился один из них. — Ни в коем случае! — запретил следователь. — С ним хочет побеседовать кто-то оттуда… Даже с закрытыми глазами я догадался, что Истомин указал наверх. «Интересно, кто затребовал меня?» — подумал я про себя, но развивать эту идею было некогда: требовалось доиграть роль человека, потерявшего сознание… В машине мне сунули под нос флакон нашатырного спирта, и я, выдержав небольшую паузу, открыл глаза, пытаясь удобнее расположить руки, закованные в ментовские «браслеты»: — Где я? Кто вы? — Перед вратами ада! — пошутил один из сопровождающих. — А мы — архангелы! — подхватил другой, и все громко, по-лошадиному заржали. — Ну, очень смешно! — ехидно заметил я. — А вы не боитесь сами предстать перед переправой на реке Стикс? — Это ещё что за река? — нахмурился один из них. — Та самая, что отделяет грешников от ворот Ада. — Намекаешь, что за тебя в Ад попадем, что ли? — усмехнулся самый ретивый. — За меня и за всех тех, кого вы покалечили и покалечите в будущем! — За тебя и за других, таких же сволочей, как ты, мы в Рай попадём! — И не надейся, вам прямая дорога в Ад, и ты сам это знаешь, — твёрдо возразил я. — Покаркай ещё, и я на тебе опять разомнусь! — с угрозой произнёс другой. — Да не слушай ты его, он же специально тебя заводит, — успокаивающе заметил его приятель. — Пусть вякает, — отмахнулся и третий. Вскоре ментовский уазик въехал в ворота Петровки, и меня, подхватив под руки, вывели из машины. А ещё через несколько минут втащили в небольшой кабинет и усадили на стоящий посередине стул, накрепко прикреплённый к полу. В кабинете из мебели были только стол со стулом, окно зарешёчено. Через несколько минут в кабинет вошёл мужчина лет сорока пяти. Он был одет в строгий костюм-тройку но, судя по тому, как мои сопровождающие вытянулись при его появлении, имел высокий чин. Взглянув на мой потрёпанный вид, мужчина недовольно мотнул головой, и те торопливо вышли. Человек в тройке присел за стол: — Добрый вечер, Виктор Николаевич. Подполковник… Он представился, но его фамилии память моя не сохранила, потому назовем его Брызгаловым… — Добрый, если вы в этом так уверены! — не очень вежливо сказал я. — Что вы от меня хотите? — Просто хотел поговорить, — не обращая внимания на мой тон, вежливо ответил Брызгалов. — О чём? — О вашей дальнейшей судьбе. — Вот как, очень интересно, — вяло отреагировал я и ехидно добавил: — А я думал, что вы последняя инстанция, после которой меня отправят к переправе через Стикс. — Напрасно вы так, Виктор Николаевич, я совсем не собираюсь отправлять вас в Ад, и мне действительно небезынтересна ваша судьба. Я прочитал вашу рукопись, и поверьте, мне очень понравилось, как вы пишете. — Вы представляете Комитет Госбезопасности? — перебивая, с явной усмешкой спросил я его. — С чего вы взяли? — Он тускло улыбнулся. — Только сотрудники Комитета могут столь вежливо общаться с задержанными и до того образованны, что даже имеют понятие о реке Стикс! — А вы наблюдательны… Однако оставим пока экскурс в мифологию. Скажите, неужели вам наплевать на собственную судьбу? — Этот вопрос мне задают сегодня уже во второй раз. Мне далеко не наплевать на свою судьбу, но для меня имеет огромное значение, какую цену придётся заплатить за свой покой, — глядя ему прямо в глаза, ответил я. — Хотите совет? — Бесплатный? — шутливо спросил я. — Абсолютно, — на полном серьёзе ответил он. — Что ж, у нас Страна Советов: говорите! — Подпишите то, о чём мы вас просим, а я со своей стороны даю обещание, что об этой бумаге никто не узнает! — Как никто? А вы? А тот следователь? — Истомин? Он НИЧЕГО не узнает! А я… я буду ЕДИНСТВЕННЫМ, кто будет знать, но никто более, это я вам гарантирую. Даю слово советского офицера! — Это, конечно же, весомое слово, особенно в нашей стране, но есть ещё один человек, который будет знать об этой бумаге… — Кто? — нахмурился тот. — Был уверен, что вы поймете: это я сам! И поверьте, если я подпишу то, что вы мне предлагаете, то навсегда потеряю уважение к самому себе! — Все это самой настоящей воды софистика! — В его голосе почувствовалось явное раздражение. — Для вас это, может быть, и софистика, а для меня — моя жизнь, которую хочется прожить с уважением к самому себе! Подполковник долго молча смотрел на меня в упор, словно пытаясь что-то понять, потом глубоко вздохнул: — Это ваше окончательное решение? — Уверен, что да!