Под кроватью проверяю в последнюю очередь. Это единственное достаточно просторное место, куда можно было бы спрятать скрипку. Честно говоря, я не уверен, почему так отчаянно хочу её найти. Это не изменит того факта, что Милли солгала мне об Эмори и моем разрыве. Но, может быть, именно поэтому я хочу найти какие-то признаки того, что мои отношения с Милли не были ложью. — Майлз, – слышу я голос Эмори как раз в тот момент, когда лежу на полу. — Я думаю, ты захочешь это увидеть. — Одну секунду, – я вытаскиваю единственную коробку из-под кровати и в замешательстве смотрю на нее. Я никогда раньше не видел эту шкатулку, и раньше мне казалось, что я знаю каждый дюйм этой комнаты. — Ты когда-нибудь видела эту коробку? – сажусь, поставив коробку на колени. Эмори садится рядом. Я протягиваю ей руку, иначе это заняло бы целую вечность. На самом деле это довольно забавно. Всего неделю назад она жаловалась на то, что её живот такой крошечный, что ей приходится постоянно говорить людям о беременности, иначе они подумают, что она съела слишком много… Почему её это вообще волнует. Теперь она с трудом может сидеть и вставать, потому что живот вырос практически за ночь. Она выглядит так, словно уже на пятом месяце беременности. Усевшись, Эмори кладёт конверт прямо на коробку. — Никогда этого не видела, но ты должен это увидеть. Это конверт побольше, не похожий на конверт для писем. Это конверт, который используют, чтобы носить с собой важные документы. — Где ты это взяла? — На столе Милли. Он был спрятан между школьными учебниками, к которым она определенно никогда не прикасалась, и модными журналами, к которым определенно никогда не прикасался ты, – она кладет голову мне на плечо. — Открой. Я не знаю, почему мои руки дрожат, когда я беру толстый конверт. Руки дрожат сильнее, когда открываю его. Вытаскиваю изрядное количество бумаг. Уже от первой хочется перестать дышать. — Что это, чёрт возьми, за рыбацкая палочка для игры на скрипке? – это похоже на таблицу характеристики, написанную от руки. В ней информация обо мне, которая никому не нужна. Обычная информация: имя, возраст, рост, цели в жизни, вещи, которые я люблю и ненавижу. — Слушает классическую музыку во время приготовления еды, – прочитал я вслух. — Бьюсь об заклад, именно поэтому Милли сказала тебе, что играет на скрипке. Я качаю головой, не желая верить в то, что я вижу. — Может быть, это было только для неё? Чтобы лучше запомнить? — Мне не хочется огорчать тебя, Майлз, но я сильно сомневаюсь. Кому нужно записывать предпочтения партнера, чтобы запомнить? Я могла бы посчитать это всё, и сказать тебе, что у меня нет спрятанных записей о тебе и твоей жизни. Это плохо. Это так чертовски плохо. Сердце бешено колотится, болит. Чем дольше я смотрю на эти страницы, тем больше у меня кружится голова. Приехать сюда изначально было плохим решением. Ещё до того, как Эмори показала мне эти бумаги. Теперь я начинаю сожалеть ещё больше. С каждой новой деталью, которую узнаю о Милли или которую должен был знать или замечать, когда она была жива и была рядом со мной, начинает рисоваться совершенно новая картина её жизни. Я не хочу видеть её другой, особенно, когда у неё нет возможности объясниться. Может быть, если бы она была жива и смогла рассказать мне, что, чёрт возьми, всё это значит, может быть, тогда я почувствовал облегчение. Может был бы счастливее или удачливее. Что-нибудь в этом роде. Но не сейчас. — Ты знала, что у твоей сестры были склонности к преследованию? – я прислоняю голову к голове Эм. Аромат ванили успокаивает мои чувства. — Нет... Иначе я бы сказала тебе об этом много лет назад. — Даже несмотря на то, что ты ненавидела меня? Эмори кладет руку мне на бедро, очень тяжело вздыхая. Очень тяжело, на мой взгляд. — Да, даже несмотря на то, что ненавидела тебя. По крайней мере, это приятно знать. Я решаю перевернуть страницу, готовый узнать о себе больше. Но когда страница переворачивается, я сталкиваюсь с фотографией меня... и Милли. Её лицо исцарапано чем-то, похожим на иглу, но я знаю, что это Милли, потому что эта фотография, была сделана, когда она была примерно на восьмом месяце беременности. Я узнал бы эту зеленую пушистую куртку где угодно. Я помню тот день достаточно отчетливо, поэтому знаю, что мы немного прогулялись по кварталу, просто чтобы Милли не сидела весь день без дела. Нахмурив брови, я переворачиваю страницу, натыкаясь на ещё одну совместную фотографию, и снова её лицо исцарапано. Мы снова куда-то идём. — Это похоже на фотографии сталкера… — Особенно с ней на фотографиях. — Хорошо, если Милли не собирала это дерьмо, тогда кто, чёрт возьми, это сделал? –спрашиваю я, на самом деле, себя. — И почему они у нее здесь? — Я не уверена, что хочу это знать. ГЛАВА 52 «Он агрессивный, изворотливый, правда в том, что он лжёт» – Devil Doesn’t Bargain by Alec Benjamin Эмори — Мама, – я бросаю конверт с информацией о Майлзе и Милли на кофейный столик в гостиной моих родителей. — Ты когда-нибудь видела это раньше? — Это из комнаты Милли? Я киваю. — Да. Там фотографии Майлза и Милли, плюс информация о том, что кто-то наблюдал за ними неделями, может быть, месяцами. Я знаю, что моя сестра не была самым невинным человеком на свете, несмотря на то что Майлз думал о ней. Я знаю, что у неё были странные друзья, в основном пьяницы и наркоманы. Некоторые из них являлись настоящими преступниками. Она крутилась в плохой компании, очевидно, она никогда этого не рассказывала Майлзу. В школе они не виделись, поэтому ей легко удавалось скрывать свою компашку. И поскольку Милли ходила в частную среднюю школу в Нью-Сити, в то время как мы с Майлзом ходили в среднюю школу Манхэттен Бриджес, очень маловероятно, что он вообще когда-нибудь узнал бы об этом. Они бы не встретились. Нью-Йорк огромен и достаточно многолюден, чтобы затеряться в нём. — На нем нет блесток, – комментирует моя мама, на этот раз даже не потрудившись оторвать взгляд от телевизора. — Вижу, – это причина, по которой я действительно хочу верить, что это дело не рук Милли. Она покрывала блестками всё, что возможно. Даже стены её спальни были выкрашены мерцающей белой краской. Это выглядит мило. Скорее, выглядело. Теперь комната выглядит старой и обветшалой. Тогда она была хорошо сделана, а теперь кажется дешевой из-за повреждений от воды на потолке – бог знает почему – и пыли, покрывающей каждый дюйм её спальни. Я не понимаю, почему мама никогда не заходит туда, чтобы сделать уборку. А потом вспоминаю свою реакцию: едва я вошла в комнату, у меня перехватило горло и потекли слёзы. — Может быть, это твое. — Мам, думаю, если бы собрала всё это дерьмо воедино, то помнила бы об этом. Кроме того, мои склонности к преследованию снизились примерно на девяносто пять и восемь десятых процента. Я просто знаю, что непременно бы напортачила, поставив случайный лайк старой фотографии или прокомментировав пост, только потому что забыла, что слежу. Во всяком случае, так было бы в соцсетях. Лично… Я точно не осталась бы незамеченной, потому что обязательно бы кашлянула и чихнула в ответственный момент. Меня бы тут же раскрыли. — Хм. Ну, тогда я тоже не знаю, Ми... Эмори. На одно маленькое мгновение я закрываю глаза, стараясь не взорваться от гнева. Почему она никогда не может воспринимать меня всерьёз? Я привыкла, что родители называют меня именем сестры. Но меня бесит не то, что она чуть не произнесла Милли вместо моего имени, а то, что если бы вместо меня действительно была Милли – мать спрыгнула бы с этого чертового дивана и попыталась выяснить, откуда, черт возьми, взялся этот конверт. — Может у Милли есть подруга, которая могла что-нибудь знать? – спрашиваю я, пытаясь совладать с эмоциями — Может быть, эта девушка Кейтлин. Милли всегда обращалась к ней, когда ей что-то было нужно. Хотя она оказывала на Милли дурное влияние. У этой девушки были «люди», что бы это ни значило. Милли всё время так говорила. Люди. У Милли были люди. У неё были «друзья», которые прикрывали всякое дерьмо. Боже, она заставила меня всё скрыть. Каждый раз, когда Милли делала что-то, из-за чего у неё могли быть неприятности, я поручалась за неё. Я либо брала вину на себя, либо говорила, что Милли была со мной весь день напролёт. У неё никогда не было неприятностей, потому что у этой девушки всегда была я, чтобы подтвердить её ложь. — Бабуля, смотри! – Брук запрыгивает на колени моей матери, и так неожиданно, что эта женщина переводит взгляд от драгоценного телевизора и смотрит на свою внучку. Пока Брук показывает моей матери фотографию, которую Майлз разрешил ей оставить, я замечаю, как пульсирует вена на её шее, определенно от гнева. Каждый раз, когда я пыталась зайти в комнату своей сестры после её смерти, моя мать говорила «нет». Мне не разрешалось прикасаться ни к чему, что принадлежало Милли. Представьте, что чувствуют люди, заходящие в комнату, которую не открывали почти пять лет, когда обнаруживают, что вещи из этой комнаты раздают. Наверное, мне следует посочувствовать ей. Но я этого не делаю. — Кто тебе это дал, Бруклин? — Папочка, – жизнерадостно отвечает Брук. — Папа сказал, что это мама, – она наклоняется ближе и шепчет, — но я думаю, что это Мэмори. Моя мать никогда бы не накричала на Брук. Может быть, она и повысила бы голос, но она не стала бы доводить Брук до слёз, не говоря уже о том, чтобы сказать ей, что она не права. Для неё Брук – святая. Так оно и есть. Но когда мать ставит Брук на ноги и говорит ей пойти найти отца, я знаю, что она находится на грани, чтобы накричать на всех. Как только Брук оказывается у лестницы, мать встает и поворачивается ко мне. Её голос полон горечи и яда, когда она говорит: — Если ты не разведёшься с Майлзом, я найду способ развестись с вами обоими. — Что? – женщина, которая говорила, что развод невозможен даже в случае предательства, сейчас говорит мне развестись. Если бы она сказала это несколько недель назад, возможно, я бы сказала: «Хорошо, я подпишу документы о разводе прямо сейчас», но теперь я не хочу... Разводиться с Майлзом… Я не уверена почему, но мне не хочется делать это в ближайшее время. Или когда-либо ещё. Нет, никогда... Или, может быть...? Я не знаю. — Он – дурное предзнаменование. Посмотри, что с тобой случилось. С тех пор как ты вышла за него замуж, в твою жизнь продолжают приходить только несчастья. Сначала ты вышла замуж за мальчика по вызову, потом от него же забеременела, потолстела и стала нежелательной для подиума. Никто больше не хочет с тобой работать. Теперь тебя преследуют, а твоё агентство выгнало тебя, тогда… — Я никогда не упоминала об этом, – перебиваю я, — Мама, откуда ты знаешь об агентстве? – я проигнорировала комментарии о моей беременности и о том, что это разрушает мою карьеру, и о том, что Майлз здесь виноват. Он не мальчик по вызову, по крайней мере, я начинаю в это верить. — Ты упоминала об этом, я уверена. Откуда еще мне знать? — Об этом я тебя и спрашиваю. Я никогда ей не говорила. Я не сказала ей, потому что единственный человек в моей жизни, знающий об этом – это Майлз, а он не стал бы рассказывать моим родителям. Тем, кто всё ещё злится на него без всякой причины. Они любили его до того, как появилась я. До того, как появился человек, пытавшийся разрушить его жизнь.