– Она терпеть не может это прозвище. – Ладно, пусть будет Дора Бассетт. – Что за вопросы? Она пострадает, если я на них отвечу? – Возможно. Смотри, ее муж был убит. Потом убили твоего любимого официанта. Затем его дочь. Не исключено, что я пойму, кто все это сделал, если ты точно перескажешь мне, что говорила Дора Бассетт, когда спрашивала обо мне. Вот это я и хотел спросить. Что она тогда сказала? – Я же тебе пересказывала, разве нет? – С твоих слов, ее интересовало, виделась ли ты со мной после смерти ее мужа. А во второй раз – выяснил ли я, кто подложил бомбу в пальто Пьеру. – Ну да, так и было. – Точные фразы ты не запомнила? – Сам знаешь, что нет. Это ты у нас как магнитофон. – А Ниро Вулфа она упоминала? – Может быть, но я не уверена. – А еще кого-нибудь? Сола Пензера? Фреда Даркина? Орри Кэтера? – Нет. Она спрашивала про тебя. Слушай, Эскамильо, мне это не нравится. Думаю, ты догадываешься почему. Я тебе уже говорила. Я не в восторге оттого, что ты частный сыщик, но ты меня не привлекаешь ни как брокер, ни как профессор из колледжа, ни как дальнобойщик или киноактер. Ты мне нравишься просто как Арчи Гудвин, и тебе это хорошо известно. Она допила шампанское. Я отставил свой бокал, наклонился, снял с ее ноги домашнюю туфельку – синий шелк или что-то вроде того, расшитый золотыми нитками, – плеснул туда пару унций шампанского, поднес ко рту и выпил. – А ты мне нравишься вот как. В следующий раз оставлю лицензию дома, если у меня ее не отнимут. Пока временно приостановили. Глава 14 Укладываясь в постель во вторник вечером, я сознавал, что утром мне предстоит что-то сделать; оставалось понять, что именно. Но я знал наверняка: когда Вулф спустится из оранжереи или к ланчу, меня в доме не будет. Открыв глаза утром в среду, я мгновенно сообразил, где мне следует быть в одиннадцать часов и чем конкретно заняться. Очень удобно иметь в голове собственного председателя совета директоров, который принимает решения, пока ты дрыхнешь. В одиннадцать я буду в спальне покойной Люсиль Дюко и стану искать улики. Там должно быть что-то, иначе расследование грозит затянуться на недели, а то и на месяцы. Я бы охотно удрал сразу после завтрака, но было бы неразумно тревожить Белый Передник, теперь известную как Мари Гарру, прежде чем она покормит старенького папашу Дюко и подкатит его кресло к окну в гостиной, а сама примется за исполнение своих прочих повседневных обязанностей. Потому, допивая вторую чашку кофе, я сказал Фрицу, что уйду в десять тридцать по личному делу, и попросил передать Вулфу, который уже поднялся в оранжерею, что к ланчу меня ждать не надо. Фриц уточнил, нужно ли отвечать на звонки, и я ответил утвердительно. В конце концов, свободу слова никто не отменял. Кабинет на несколько дней оказался заброшенным и нуждался в уборке. Кресла, на которых никто не сидел, покрылись слоем пыли. Накопилась целая груда бесполезной корреспонденции. Вода в вазе на столе Вулфа откровенно пованивала. Ну и прочее в том же духе. Короче, в половине одиннадцатого уйти не удалось. В десять сорок я забрал из коробки для наличности десять банкнот по двадцатке, записал в расходной книге «АГ. 200. 06.11» и закрыл дверцу сейфа. А когда оглядывался, пытаясь понять, не забыл ли чего, в дверь позвонили. Ну да, в «Газетт» было несколько ее фотографий, а одну опубликовала «Таймс», однако я уверен, что узнал бы эту женщину, даже если бы никогда не видел. Со стороны миссис Харви Бассетт было настолько логично и естественно навестить нас, что, когда какая-то женщина взошла на наше крыльцо, это по определению должна была быть она. Забавно, вчера вечером я преодолел пешком пару миль, чтобы расспросить о ней Лили Роуэн, и нате вам – она явилась к нам собственной персоной. Я открыл ей дверь и поздоровался, а она сказала: – Я Дора Бассетт. Вы Арчи Гудвин, я знаю. С этими словами она вошла в дом и уверенно двинулась по прихожей. Как ни крути, мне бы радоваться, что она пожаловала, но я не радовался. Уже почти двенадцать часов я твердо знал, что встреча с ней сделалась необходимостью, однако предпочел бы сам выбрать место и время этой встречи. Раз Вулф поднялся в оранжерею, спустится он только в обычное время, а на часах всего десять сорок восемь. Если блюсти правила, надо либо сходить за ним самому, либо позвонить в оранжерею с кухонного телефона, но уже больше недели правила никто не соблюдает. Поэтому, войдя в кабинет, я даже не посмотрел на Дору, стоявшую посреди помещения, а устремился к своему столу, сел и подтянул к себе телефонный аппарат. Вулф ответил быстрее обычного: – Да? – К нам пришла миссис Харви Бассетт. Я ее не звал. Возможно, вы вызывали? – Нет. – Он помолчал. – Я сейчас спущусь. Когда я повесил трубку, Дора проговорила: – Я пришла вовсе не к Ниро Вулфу. Я пришла к вам. Я наконец-то взглянул на нее. Значит, вот ты какая, До-Ре-Ми. Спереди ее норковая, или соболья, или из меха морской выдры – не спрашивайте, я был не в состоянии отличить кролика от енота – шуба была распахнута, открывая взору черное платье из шелка или полиэстера. Роста она была невысокого, но крошечной не выглядела. Личико тоже маленькое; если бы не густой макияж – наверное, впервые после смерти ее мужа, – на него, пожалуй, приятно было бы смотреть. Я встал: – Мистер Вулф сейчас придет, так что вы увидите нас обоих. Могу я взять вашу шубку? – Я пришла к вам, – повторила она, выдавливая кривую улыбку. – Мне многое о вас известно из ваших книг и со слов Лили Роуэн. – Тогда вы должны знать расписание мистера Вулфа. Он спускается в кабинет ровно в одиннадцать и будет, безусловно, рад с вами побеседовать. – Я сделал шаг к ней. – Позвольте вашу шубу. Она помедлила, но потом повернулась ко мне спиной. Я принял шубу и положил на диван, а когда повернулся, Дора уже сидела в красном кожаном кресле. Наблюдая за мной, она произнесла: – Вы выше, чем я представляла. И намного, намного суровее. А Лили считает вас милым. Вот зачем врать-то? Лили вовсе не считает меня милым. Она что, пытается ко мне подольститься? Зачем ей это надо? Времени на ответ у меня не оказалось. Лифт со скрежетом остановился внизу, и пришлось спешно придавать лицу нужное выражение. Вулф не должен заподозрить, что я разгадал загадку; нечего тешить его самодовольную личность. Он прошел к столу и развернул кресло так, чтобы сидеть лицом к посетительнице. – Я пришла к Арчи Гудвину, – заявила она, громче и тверже, чем в прошлый раз. – Это мой дом и мой кабинет, миссис Бассетт, – ответил Вулф ровно. – Мы могли бы уединиться в другой комнате. Я не имел ни малейшего понятия о том, каков его хитрый план. Быть может, он просто хотел посмотреть на нее и услышать ее голос; с него станется встать и уйти на кухню. – Я работаю на мистера Вулфа, миссис Бассетт. – Если он услышит в этой фразе издевку, так даже лучше. – Поэтому я передам ему все, что узнаю от вас. Можете говорить смело. Она повернулась ко мне. Глаза у нее были красивые, карие, чересчур большие для такого маленького личика. А когда наносила макияж, она не потрудилась наклеить накладные ресницы. – Я хотела спросить у вас о своем муже. Из газет и телевизора я поняла, что полиция думает, будто его смерть, его убийство, как-то связана с гибелью того официанта. У которого потом дочь погибла… А он умер здесь. – Она перевела взгляд на Вулфа. – В вашем доме. – Так и есть, – подтвердил он. – Что именно вы хотели узнать о своем муже? – Ну… я… – Она откашлялась. – Прошло пять дней, почти неделя, а полиция до сих пор ничего не говорит. Я подумала, что, возможно, вы что-то расскажете. Они ведь решили, что вы что-то знаете, и арестовали вас за отказ сотрудничать. Может, вы расскажете… – Она неопределенно повела рукой. – Что вам известно. – В таком случае вы приехали зря, мадам. Я просидел в тюрьме двое суток, но полиция от меня ничего не узнала. Скажу вам вот что: убийство вашего мужа и гибель официанта действительно связаны, это я знаю точно. Как и смерть той женщины. Разумеется, я мог бы нагородить гору лжи, но сомневаюсь, что это принесет пользу. Не исключено, что это вы способны мне кое-что поведать. Если вам будет проще, даю слово, что не стану ни о чем извещать полицию или кого-то еще. Я вам это обещаю, и мое слово нерушимо. Она пристально посмотрела на Вулфа, раскрыла было рот, но потом плотно сжала губы и взглянула на меня: – Мы можем уединиться в другой комнате? Я встал. Порой решений принимать не нужно, даже подсознательно – они приходят сами. – Конечно. У меня наверху. Шубу можно оставить здесь. Лифтом я пользуюсь в лучшем случае раз в месяц, причем никогда в одиночку. Выпуская миссис Бассетт в прихожую, я пожалел, что на стене нет зеркала и я не вижу лица Вулфа. За последние пару дней я немало размышлял над его поведением, пускай теперь он помучается, размышляя над моим. Пока лифт полз вверх, пока мы шли по коридору, заходили в мою комнату и я закрывал дверь, мои мысли, вообще-то, должны были сосредоточиться на миссис Бассетт и на том, как мне с ней держаться, но ничего подобного. В воображении я все рисовал себе физиономию Вулфа. Она выбрала манеру общения за меня. Стоило мне повернуться, как она меня обняла. Сначала положила руки мне на плечи, потом обвила шею, прижалась лицом к моей груди, и ее плечи задрожали. Гм… С женщиной в ее положении гадать, что это значит, попросту бесполезно. Может, она намекала, что мне следует сорвать с нее одежду, а может, всего-навсего ухватилась за ближайшую опору, чтобы не потерять равновесия. Но было откровенно глупо держать собственные руки по швам, поэтому я обнял ее в ответ и погладил по спине. Минуту спустя я осторожно похлопал ее по нижней части спины, как бы задавая вопрос. Крепче меня обнимать она не стала, и это был своего рода ответ. Дрожь в плечах прекратилась, и я сказал: – Это можно было устроить и внизу. Он бы поднялся и вышел. А я бы принес вам чего-нибудь из кухни. Здесь ничего нет, только вода. Она оторвалась от моей груди и выговорила: – Не хочу воды. Я хотела вот этого. Чтобы вы меня обняли. – Не преувеличивайте. Вам требовалось, чтобы вас кто-то обнял, но не обязательно я. Но это было приятно. Присаживайтесь. Она ослабила хватку. Я снова похлопал ее по спине, затем развел руки и взял ее пальцами за запястья. Она отодвинулась, выпрямилась, даже откинула челку со лба и поправила меховую штучку, лежавшую на ее волосах. В моей комнате было два кресла – большое возле лампы для чтения и поменьше, с прямой спинкой, у маленького столика. Я аккуратно направил ее к большому креслу, а малое придвинул поближе. Она пришла сюда, теряясь в догадках, и с догадками же ей придется уйти. Конечно, я хотел бы узнать от нее многое, а объятия и дрожащие плечи доказывали, что мне не составит труда ее разговорить, однако, поступи я так, она поймет, сколь многое мне известно, а этого допускать нельзя. Еще рано. – Прошу простить, миссис Бассетт, – сказал я, усаживаясь, – что могу предложить вам только дружеские объятия. Если вы полагали, что я расскажу вам больше того, что знает или скрывает полиция, то вынужден вас разочаровать. Мы не сотрудничаем с полицией, потому что нам самим ничего не известно. Если вы читали мои книги, то должны знать, что Ниро Вулф – единственный в своем роде. Признаюсь, я был бы рад узнать вас поближе. Мисс Роуэн уверяла, что вы не читаете книг. Так почему же вы прочли мои сочинения? По тому, как она на меня посмотрела своими большими карими глазами, никто бы не подумал, что совсем недавно мы обнимались. – Что еще она рассказала вам обо мне? – И в голосе тоже не было и намека на недавнюю близость. – Ничего особенного. Просто упомянула, что виделась с вами и что вы спрашивали обо мне. – Я спрашивала, потому что знала о вашем с ней знакомстве, а ваша фотография была в газете.