Я так и подскочил. Звонок прозвучал снова. Вот, значит, где собака зарыта. Филип ждал гостей. Я отыскал на стене кнопку, открывавшую дверь в подъезд, несколько раз нажал на нее, еще раз критически оглядел свою работу, закрыл кухонную дверь, вышел в прихожую и открыл входную дверь. По лестнице слышались звуки неуверенно приближающихся шагов. Еще прежде, чем увидел в проеме голову, я решил, что это женщина, и не ошибся. Выйдя на лестничную площадку, она нерешительно оглянулась и лишь потом заметила меня. Этого экземпляра в моей коллекции еще не было. Лет пятьдесят или больше, стройная, холеная, на плечах норковое манто. – Добрый вечер, – вежливо поздоровался я. Она спросила, немного испуганно: – Вы… Вы Филип Тингли? – Не узнаете? – кивнул я и, похоже, попал пальцем в небо. – А как я могла вас узнать? – резко спросила она. – Не знаю, – ухмыльнулся я. – Может, по моей статуе в парке. – Я попятился, пропуская ее. – Входите. Чуть помявшись, незнакомка повела плечами, словно готовясь дать мне отпор, если понадобится, и вошла. Я кивком указал ей на спальню-гостиную и запер дверь. Я, конечно, не имел ни малейшего понятия, в чем дело, но отважился на выстрел в темноте. – Позвольте вашу шубку, – вежливо предложил я. – Это, разумеется, не такое кресло, к каким вы привыкли, но других у меня нет. Женщина вздрогнула и нервно обвела глазами комнату, затем уселась на самый краешек кресла с потрепанной, грязной обивкой и посмотрела на меня. Я никогда не считал себя красавцем, мое главное обаяние заключается скорее в духовной сфере, но, с другой стороны, я отнюдь не жаба, поэтому ее выражение меня оскорбило. – Похоже, что-то в моей наружности вам не по вкусу, – рискнул сказать я. Она презрительно фыркнула: – Я же сказала вам по телефону, что никогда не была сентиментальной. – И я тоже, – кивнул я. – Я и не ожидала этого. – (Если бы ее дыхание коснулось края крыши, то образовались бы сосульки.) – С вашей-то наследственностью. Ни ваш отец, ни я сентиментальностью не страдали. Кстати, по словам моего брата, вы отъявленный мерзавец. Он также уверяет, что вы трус и обманщик, но в это, учитывая ваше происхождение, я не верю. Честно говоря, я считаю, что брат совершает ошибку. – Она говорила отрывисто, словно выплевывая слова. – Вот почему я пришла. Брат полагает, что вы согласитесь на его предложение, а я – нет. Я бы не согласилась, а в ваших жилах – наполовину моя кровь. Я вертелся, как уж на сковороде, пытаясь придумать лучший план действий. Проще всего было, пожалуй, сыграть отъявленного мерзавца, к чему я и приступил, скорчив свирепую гримасу. – Значит, он считает меня трусом? – Я выдавил недобрый смешок. – И надеется, что я приму его предложение? Нет уж, дудки! Не на такого напал! – Сколько вы возьмете? – Я уже говорил! Я не уступлю ни цента! – Это глупо! – резко сказала она. – Вы тоже делаете ошибку. Глупо рассчитывать, что мой брат так легко расстанется с миллионом долларов. – Выложит как миленький. В противном случае я ему не завидую. – Нет. Он не согласится. – Женщина заерзала на кресле и в какой-то миг мне даже показалось, что она сейчас упадет. – Все мужчины – глупцы, – с горечью произнесла она. – Я-то думала, что со своим трезвым умом сумею сама о себе позаботиться, но мужчины разбили мои надежды в пух и прах. Нет, я не отрицаю, что у вас есть определенное право, но требовать такую сумму… просто нелепо. Согласна, то, что предлагает мой брат, тоже смехотворно. Жаль, что у меня нет собственных средств. Но вы оба просто упрямые ослы. Он так и не научился соглашаться на компромиссы, да и вы, судя по всему, тоже. Но на сей раз вам придется пойти на взаимные уступки. Вам деваться некуда. Я гаденько ухмыльнулся и процедил: – Он дешевый упрямец и трепло. Для достижения компромисса нужно согласие обеих сторон. Как насчет него? Она открыла было рот, но тут же снова закрыла. – Вот видите, – язвительно хмыкнул я. – Похоже, вы тоже сели в лужу. На что вы рассчитывали, явившись ко мне с этой болтовней? Думали сбить цену, чтобы разницу положить в карман, да? Нет уж, фокус не удастся! – Но мне бы удалось тогда уговорить… – Нет! – Я встал. – Вы хотите уладить дельце полюбовно. Я тоже. И он, насколько мне известно. Что ж, давайте поедем к нему вместе. Вот там и скажете нам обоим насчет компромисса. Тогда и посмотрим, чья возьмет. Поехали. – Как, прямо сейчас? – испуганно встрепенулась она. – Да, прямо сейчас. Она упиралась. Она возражала. Но я был тверд как скала. Козыри были у меня на руках, и я умело пользовался ими. Когда я надел пальто, она продолжала сидеть, кусая губы. Потом решительно встала и зашагала к двери. Когда мы спустились по лестнице и вышли на улицу, перед подъездом стояла только моя машина. Дамочка, должно быть, прикатила на такси. Я сомневался, чтобы у Филипа Тингли был собственный автомобиль, поэтому, дойдя до угла, остановил такси. Женщина забилась в самый угол. Я решил оставаться Филипом до конца и демонстративно уселся в противоположный угол, успев услышать адрес – Семидесятые улицы чуть восточнее Пятой авеню. Во время езды мы молчали, словно воды в рот набрали. Она позволила Филипу расплатиться с водителем, что, учитывая его стесненные обстоятельства, показалось мне верхом жмотства. Перед массивной, украшенной орнаментом дверью в вестибюль она выжидательно остановилась, так что мне пришлось самому нажать на ручку и распахнуть дверь. Внутренняя дверь открылась уже сама, без моего вмешательства, и женщина прошла вперед. Я следовал по пятам. Человек в униформе закрыл дверь. Дамочка увяла и съежилась буквально у меня на глазах. В лице – ни кровинки. Чувствовалось, что она страшно напугана. – Мистер Джадд наверху? – спросила она слугу. – Да, мисс Джадд. Она провела меня наверх, в огромную комнату с камином, заставленную книгами и креслами, которые мне нравились. В одном из них сидел субъект, который мне не нравился. Когда мы вошли, он повернул голову. – Гатри, – сдавленно сказала мисс Джадд, – я подумала, что лучше… Увидев, как сверкнули его глаза, она прикусила язык. Такой залп уложил бы и носорога. Я шагнул вперед и спросил у Джадда: – Эйкен здесь? Джадд и ухом не повел. Он обратился к сестре, словно она была кучкой грязи: – Откуда взялся этот тип? – О, это долгая история, – вмешался я, – но я постараюсь не затягивать. Она зашла домой к Филипу Тингли, застала в квартире меня и решила, что я – это он. – Я небрежно махнул рукой. – Перепутала. С кем не бывает? – Она решила… – Джадд, казалось, лишился дара речи. Уже ради одного этого стоило явиться сюда. Его сестра смотрела на меня, выпучив глаза. Джадд опомнился первым. – Пошла вон! – завопил он, брызжа слюной от бешенства. – Дура стоеросовая! Она понурилась и ушла как побитая собака, поджав хвост. Дождавшись, когда за ней закроется дверь, я произнес: – Мы с ней имели долгий разговор по душам. Занятное складывается положение. Теперь, пожалуй, я передам вам то приглашение, ради которого пришел к вам вчера, когда вы меня выставили. Мы с вами едем на Тридцать пятую улицу, чтобы вы могли побеседовать с Ниро Вулфом. – Я хочу поговорить с вами, – процедил он. – Сядьте. – Нет уж, увольте, я первый пригласил. К тому же вы мне не нравитесь. Если же станете вилять и упираться, то, клянусь честью, я отдам вас на съедение прессе и заложу самой бульварной газетенке. – Я указал на дверь. – Выход здесь… Вулф сидел за столом. Я сел за собственный стол и открыл блокнот. Гатри Джадд расположился в красном кожаном кресле. Осушив стакан пива и вытерев губы, Вулф откинулся на спинку кресла. – Похоже, вы не понимаете, – начал он, – что уже не контролируете положение. От вас теперь зависит только одно: вы можете сэкономить нам немного времени, что, возможно, зачтется в вашу пользу. Никаких обещаний я давать не стану. Все, что нам нужно, мы вполне можем выяснить и без вас – мы или полиция. Полицейские, конечно, работают неуклюже и порой неосторожно, но, когда берут след, идут по нему до конца. Нам известно, что Филип Тингли – сын вашей сестры, и это самое главное. Именно это вы пытались утаить. Остальное нужно, только чтобы упростить дело. Кто, например, отец Филипа? Джадд, насупившись и стиснув зубы, молча смотрел на него исподлобья. – Кто отец Филипа? – терпеливо повторил Вулф. Джадд молчал. – Как хотите. – Вулф пожал плечами и повернулся ко мне. – Вызови инспектора Кремера. Он ему быстро развяжет язык… Вы что-то сказали, сэр? – Да! – рявкнул Джадд. – Черт бы вас побрал! Отец Филипа мертв. Его звали Томас Тингли. Он был отцом Артура. – Понимаю. Следовательно, Артур приходился Филипу братом. – Единокровным. – Судя по физиономии Джадда, он предпочел бы, чтобы из его рта вылетали пули, а не слова. – Томас был женат, и у него было двое детей – сын и дочь. Сына звали Артур. – А его жена была еще жива, когда… – Да. Моя сестра поступила работать на фабрику Тингли в тысяча девятьсот девятом году. Мне тогда было двадцать пять, я еще делал первые шаги в жизни. Ей было девятнадцать. Артур был моложе меня на год или два. Его отцу, Томасу, было под пятьдесят. В тысяча девятьсот одиннадцатом году сестра сказала, что ждет ребенка, и призналась мне, кто его отец. Я тогда уже начал неплохо зарабатывать и отослал ее в деревню. В сентябре того же года она родила мальчика. Сестра сразу возненавидела младенца. Она отказывалась даже смотреть на него. Мальчика поместили в детский дом, и мы оба о нем забыли. Я был тогда настолько занят своими делами, что, пожалуй, утратил всякую осторожность. Уже много лет спустя мне пришло в голову, что там могли остаться записи, которые лучше уничтожить, и я навел кое-какие справки.