— А мистер Стайлз? — Один из ближайших друзей капитана Хантера. — Причем все из одного полка, — добавила миссис Эдвардс. — Получилось так, что наша Мэри провела весь вечер в окружении красных мундиров. Честно говоря, мне было бы приятнее видеть ее танцующей с кем-нибудь из соседей. — Да-да, нельзя пренебрегать обществом давних знакомых. Но что же делать молодым леди, если военные действуют расторопнее других кавалеров? — Полагаю, мистер Эдвардс, что находчивым военным не стоило бы приглашать даму сразу на несколько танцев, — парировала супруга. — Возможно, дорогая. Но почему-то вспоминается, как в свое время мы с тобой делали то же самое. На это замечание миссис Эдвардс ничего не ответила, и Мэри снова позволила себе дышать. Беседа продолжалась в том же приятном ключе, и в спальню Эмма поднялась в чудесном настроении, с головой, полной приятных воспоминаний об Осборнах, Блейках и мистере Хауэрде. Следующее утро привело в дом множество посетителей. В городе Д. давно сложился обычай после бала непременно навещать миссис Эдвардс, а в данном случае любопытство обострилось благодаря присутствию Эммы. Всем хотелось еще раз взглянуть на девушку, которой накануне восхищался сам лорд Осборн. Разнообразие взглядов повлекло за собой разнообразие оценок. Кто-то не нашел во внешности мисс Уотсон ни единого недостатка, а кто-то не заметил особого очарования. Кому-то показалось, что смуглая кожа сводит на нет все достоинства, а кто-то не увидел даже половины той красоты, которой десять лет назад отличалась мисс Элизабет Уотсон. В живом обсуждении бала с различными оппонентами утро пролетело быстро и незаметно. Внезапно Эмма осознала, что уже два часа дня, а семейный фаэтон до сих пор не появился. Несколько раз она подходила к окну и осматривала улицу, а потом попросила разрешения расспросить лакея, но в этот момент с облегчением услышала звук подъехавшего к дому экипажа и снова поспешила к окну, но вместо удобного, хотя и изрядно потертого фаэтона увидела запряженную гнедой парой щегольскую коляску. Через несколько мгновений объявили о приезде мистера Масгрейва, и миссис Эдвардс тут же приняла самый строгий и чопорный облик. Ничуть не сбитый с толку холодным приемом, джентльмен с элегантной легкостью поприветствовал обеих хозяек, а потом обратился к гостье и передал записку, которую, по его собственным словам, «имел честь получить от ее сестры, но при необходимости мог сопроводить устным комментарием». Не дожидаясь от хозяйки приглашения не церемониться, Эмма раскрыла краткое — всего в несколько строчек — послание Элизабет и прочитала, что отец почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы предпринять поездку на пасторское собрание. Поэтому сама она сможет воспользоваться фаэтоном и забрать сестру не ранее чем завтра утром, конечно, если Эдвардсы не отправят ее домой в собственном экипаже — что вряд ли вероятно — или не подвернется удобная оказия. Конечно, при желании можно даже преодолеть весь путь пешком. Едва дочитав записку до конца, Эмма была вынуждена выслушать постскриптум мистера Масгрейва. — Мисс Уотсон отдала мне записку всего десять минут назад. Встретил ее в деревне Стэнтон, куда путеводная звезда повернула головы лошадей. В этот момент ваша сестра как раз искала возможность сообщить об изменении планов, и мне удалось убедить ее в том, что более надежного и быстрого почтового голубя, чем я, не существует на свете. Заметьте при этом, что до сих пор я ни словом не обмолвился об отсутствии личной заинтересованности. Достойной наградой послужит возможность отвезти вас в Стэнтон в своем экипаже. Сестра ничего об этом не написала, но, поверьте, высказала пожелание. Эмма огорчилась: предложение ей не понравилось. Очень не хотелось остаться с глазу на глаз с Томом Масгрейвом. И все же, боясь утомить радушных хозяев и уже соскучившись по дому, она не находила сил решительно отказаться от предложения. То ли не понимая сути дилеммы, то ли надеясь выяснить, чего желает молодая леди, хозяйка хранила молчание. Поблагодарив мистера Масгрейва, Эмма добавила, что боится доставить лишние хлопоты. — Никаких хлопот! — заверил джентльмен. — Ничего, кроме чести, удовольствия и восторга. Чем же еще заняться мне самому и моим лошадям? И все же Эмма продолжала сомневаться. — Боюсь, вынуждена отклонить любезное предложение: экипаж внушает некоторые опасения, — к тому же расстояние не настолько велико, чтобы не попытаться дойти до дома пешком. Наконец, миссис Эдвардс нарушила молчание и, разузнав подробности, изрекла: — Будем чрезвычайно рады, мисс Эмма, если позволите наслаждаться вашим обществом до завтра. Но если спешите домой, то наш экипаж в вашем полном распоряжении, а Мэри будет счастлива повидаться с мисс Уотсон. Ни о чем другом Эмма не мечтала, а потому с благодарностью приняла великодушное предложение и призналась, что, поскольку Элизабет осталась дома одна, очень хочет вернуться к обеду. Однако мистер Масгрейв горячо оспорил план: — Решительно не согласен. Вы не должны лишать меня счастливой возможности вас сопровождать. Поверьте: лошади не подведут, даже если сами будете ими править. Все ваши сестры знакомы с их спокойным нравом; ни одна из мисс Уотсон не сомневается в том, что мне можно довериться даже на ипподроме. Честное слово, — многозначительно добавил он вполголоса, — вам бояться нечего. Опасность грозит мне и только мне. Двусмысленные заверения вовсе не переубедили Эмму. — Что же касается поездки в экипаже миссис Эдвардс на следующий день после бала, то такая вольность станет нарушением всех и всяческих правил, — настойчиво продолжил мистер Масгрейв. — Честное слово, никогда не слышал, чтобы животных использовали столь необдуманно. К тому же старый кучер будет выглядеть таким же измученным и недовольным, как его лошади. Не правда ли, мисс Эдвардс? Ответа не последовало. Все три леди сохранили молчаливую непреклонность, и джентльмену не осталось ничего иного, как уступить превосходящим силам. — Каким великолепным получился вчерашний бал! — воскликнул мистер Масгрейв, спеша сменить тему. — Вы еще долго оставались после нашего с Осборнами ухода? — Только на два танца. — Должно быть, устали: было уже очень поздно. Полагаю, почти все разъехались. — Напротив, почти все остались. Никто, кроме Осборнов, не уехал. До последнего момента гости продолжали танцевать с прежним увлечением. Эмма сказала это, не очень веря собственному утверждению. — Неужели? Если бы я знал, то, пожалуй, вернулся бы в зал. Должен признаться, что скорее люблю танцы, чем нет. Мисс Осборн — очаровательная молодая леди, не так ли? — Мне она не показалась красивой, — ответила Эмма, поскольку замечание адресовалось главным образом ей. — Возможно, не безусловно красива, но обладает восхитительными манерами. Но согласитесь, что Фанни Карр — невероятно интересное и забавное создание. Трудно представить особу более наивную и в то же время пикантную. Что скажете о лорде Осборне, мисс Уотсон? — Даже не будучи лордом, он остался бы весьма представительным джентльменом. Особенно если бы проявил немного больше воспитания, стремления держаться любезно и готовности в нужную минуту показать, что доволен обществом. — Честное слово, вы слишком строги к моему другу. Поверьте: лорд Осборн — отличный парень. — Ни в малейшей степени не подвергаю сомнению очевидные достоинства, но вот равнодушный, скучающий вид не идет ему на пользу. — Если бы не боялся нарушить доверие, — взглянув с особым выражением, возразил Том Масгрейв, — то скорее всего нашел бы способ исправить впечатление о бедном Осборне. Поощрить откровенность Эмма не пожелала, и волей-неволей джентльмену пришлось сохранить секрет товарища. Больше того, Том Масгрейв был вынужден закончить визит, поскольку миссис Эдвардс приказала подать экипаж, и Эмме предстояло срочно собраться в дорогу. Мисс Эдвардс отправилась вместе с ней, но поскольку в Стэнтоне как раз наступил час обеда, задержалась всего на несколько минут. — Итак, дорогая Эмма, — начала мисс Элизабет Уотсон, как только сестры остались вдвоем, — тебе придется рассказывать до позднего вечера, иначе любопытство не позволит мне уснуть. Но прежде всего пусть Нэнни подаст обед. Бедняжка! Должно быть, после вчерашнего застолья у Эдвардсов наша еда покажется тебе совсем скромной: не будет ничего, кроме жареного мяса. Ах, до чего же Мэри Эдвардс идет новая ротонда! Ну а теперь скажи, что думаешь обо всем семействе и что мне сообщить Сэму. Я уже начала свое письмо, а завтра за ним зайдет Джек Стокс: на следующий день его дядюшка будет проезжать в миле от Гилдфорда. Служанка подала обед. — Спасибо, Нэнни. Мы сами наполним тарелки, — распорядилась Элизабет. — И не станем терять время. Значит, не захотела поехать домой с Томом Масгрейвом? — Нет, не захотела. Ты наговорила о мистере Масгрейве так много плохого, что я побоялась не только остаться перед ним в долгу, но и провести десять минут наедине. Такая поездка выглядела бы по меньшей мере некрасиво. — Конечно, ты поступила правильно, хотя подобная рассудительность меня удивляет. Вряд ли сама я нашла бы силы отказаться от заманчивого предложения. Тому так хотелось привезти тебя домой, что трудно было сказать «нет», хотя твоя поездка с ним — даже совсем короткая — ни в малейшей степени меня не устраивала: я слишком хорошо знаю коронные выходки не в меру любезного джентльмена. И все же не терпелось поскорее тебя увидеть, а такой способ возвращения выглядел самым быстрым и удобным. К тому же чрезмерная чопорность вредит репутации молодой леди ничуть не меньше, чем чрезмерная свобода поведения. Трудно было предположить, что после столь позднего окончания бала Эдвардсы предоставят тебе экипаж. Ведь лошади устали. Но что же мне сказать брату? — Если желаешь услышать от меня совет, то не поощряй его чувств к мисс Эдвардс. Ее отец решительно настроен против Сэма, матушка явно не питает к нему теплых чувств, а сама Мэри совершенно равнодушна. Она несколько раз танцевала с капитаном Хантером, и, как мне показалось, вообще проявляла к нему столько внимания, сколько позволяли обстоятельства и сдержанный характер. Правда, однажды она упомянула Сэма, причем с заметным смущением. Но скорее всего смущение было вызвано осведомленностью о его чувствах. Ей что-то известно? — Ах, господи! Конечно, известно. Все мы немало рассуждали на эту тему в присутствии Мэри. Бедный Сэм! В делах сердечных ему не везет, точно так же как и многим другим молодым людям. Поверь, Эмма: не могу не сочувствовать тем несчастным, чью любовь отвергли. Ну а теперь начни подробный рассказ о том, как прошел бал, и не упусти ни одной, даже самой мелкой, подробности! Эмма послушно заговорила, и до того момента, как ее пригласил на танец мистер Хауэрд, сестра слушала, не перебивая. — Танцевать с самим мистером Хауэрдом! — воскликнула она изумленно. — Подумать только! Даже поверить трудно! Ведь твоим партнером стал один из самых умных и образованных людей графства! Неужели тебе не было сложно с ним разговаривать? — Манеры мистера Хауэрда кажутся мне значительно более легкими и приятными, чем манеры Тома Масгрейва. — Что же, продолжай. Честно говоря, я бы до смерти напугалась, если бы пришлось иметь дело с кем-то из окружения Осборнов. Эмма продолжила и довела повествование до конца — то есть до возвращения в дом Эдвардсов. — Итак, с Томом Масгрейвом ты не танцевала ни разу. И все же он должен был тебе понравиться, должен был очаровать. — Он мне совсем не понравился, Элизабет. Допускаю, что джентльмен внешне привлекателен, обладает элегантными манерами и любезно разговаривает, но не нахожу в нем ничего достойного восхищения. Напротив, мне он кажется излишне тщеславным и самоуверенным. Стремится произвести благоприятное впечатление и не выбирает средств, порою переходя границы хорошего вкуса. Нахожу его забавным и даже смешным, но никаких особенных чувств не испытываю. — Дорогая Эмма! Ты совсем не похожа на всех остальных молодых леди. Как хорошо, что с нами нет Маргарет! Меня ты не обидела, хотя с трудом верю столь равнодушному отзыву, но Маргарет ни за что не простила бы тебя за пренебрежительный отзыв о кумире! — Жаль, что сестра не слышала, как мистер Масгрейв признался, что не знает о ее отъезде. Заверил, что всего пару дней назад видел вас втроем. — Да, заявление вполне в духе Тома. И все же Маргарет считает, что этот человек отчаянно в нее влюблен. Как тебе известно, Эмма, я и сама не слишком высокого мнения о достоинствах джентльмена. И все же трудно отказать ему в обаянии. Готова, положа руку на сердце, подтвердить свое отношение? — Готова положить на сердце обе руки и как можно шире растопырить пальцы. — В таком случае назови того из кавалеров, кто показался тебе достойным внимания. — Его зовут мистер Хауэрд. — Мистер Хауэрд! О господи! Могу представить пастора только играющим в карты с леди Осборн, причем с самым гордым, заносчивым видом. Но должна признаться, что с облегчением слышу, как ты отзываешься о Томе Масгрейве. Боялась, что дамский угодник чрезмерно тебе понравится. До встречи с ним ты так твердо и решительно утверждала, что не поддашься чарам, что хвастовство не могло остаться безнаказанным. Хочется верить, что не изменишь мнения, а он не будет упорствовать в проявлении внимания. Женщине трудно противостоять лести желающего понравиться мужчины. Когда уютный домашний обед закончился, мисс Элизабет Уотсон с удовольствием заметила, как приятно прошло время. — До чего же хорошо, когда беседа течет мирно и добродушно! Ненавижу ссоры! А так, хотя на столе не оказалось ничего, кроме пары кусков жареного мяса, мы с тобой чудесно пообедали. Если бы все в нашей семье обладали таким же легким, обходительным характером, как ты! Но бедняжка Маргарет жутко сварлива, а Пенелопа открыто признается, что спокойное общение навевает на нее скуку. Предпочитает бурную ссору. Ближе к вечеру вернулся с пасторского собрания мистер Уотсон. Несмотря на усталость, он чувствовал себя бодрым и почти здоровым. Устроившись у камина, с удовольствием вспоминал события прошедшего дня. Эмма не предполагала, что подробности встречи священников окажутся настолько интересными, однако как только отец упомянул, что мистер Хауэрд прочитал прекрасную проповедь, начала слушать рассказ с особым вниманием. — Не могу припомнить, когда в последний раз присутствовал на более удачном выступлении, — продолжил мистер Уотсон. — Проповедь безупречна как с точки зрения глубины богословского содержания, так и с точки зрения совершенства высказывания. Мистер Хауэрд говорит исключительно хорошо: красивым правильным языком, выразительно, но в то же время без тени нарочитой декламации или самолюбования. Терпеть не могу, когда на кафедре происходит театральное действо. Не принимаю тех заученных интонаций и искусственных модуляций голоса, которыми активно пользуются наши популярные пасторы. Простая обыденная речь глубже проникает в сердца прихожан и свидетельствует о хорошем вкусе. Да, мистер Хауэрд проповедует как настоящий ученый и истинный джентльмен. — А что вам подали на обед, сэр? — поинтересовалась старшая дочь. Мистер Уотсон перечислил блюда и рассказал, что съел сам. — В целом, — заключил он тоном глубокого довольства, — день прошел очень приятно. Давние друзья и коллеги удивились моему появлению и отнеслись с большим вниманием, искренне сочувствуя пошатнувшемуся здоровью. Заставили сесть поближе к камину, а поскольку на горячее были поданы великолепные куропатки, доктор Ричардс распорядился переставить их на противоположный конец стола, заметив: «Чтобы не искушали мистера Уотсона». Очень любезно с его стороны. Но больше всего меня порадовало внимание мистера Хауэрда. В обеденный зал вела довольно крутая лестница — совсем не рассчитанная на мою подагрическую ногу. А мистер Хауэрд сопровождал меня с первой до последней ступеньки, причем даже предложил руку для опоры. Должен признаться, что не ожидал такой заботы от совсем молодого человека, да и не мог ожидать, потому что прежде ни разу с ним не встречался. Кстати, он расспрашивал меня об одной из дочерей, вот только я не понял, о ком именно. Полагаю, вы сами догадаетесь. На третий день после бала, когда без пяти три горничная Нэнни вошла в гостиную с подносом и столовыми приборами, ее отвлек громкий стук в дверь: такой требовательный звук издавала только рукоятка хлыста. Несмотря на то что мисс Уотсон распорядилась никого не принимать, спустя полминуты Нэнни вернулась с виноватым видом и впустила в комнату лорда Осборна и мистера Тома Масгрейва. Легко представить безграничное удивление обеих молодых леди. Накануне обеда любой посетитель оказался бы нежелательным, а такой незваный и нежданный гость, как почти незнакомый аристократ лорд Осборн, сейчас явился особенно некстати. Джентльмен и сам выглядел несколько растерянным и смущенным: после того как говорливый друг его представил, невнятно пробормотал что-то насчет чести посетить мистера Уотсона. Хотя Эмма понимала, кто на самом деле является адресатом визита, очевидное предпочтение ничуть ее не радовало: слишком остро ощущалось несоответствие столь представительного знакомства скромному стилю жизни, который по воле судьбы вела семья. В доме тетушки Эмма привыкла не только к элегантности, но даже к роскоши, поэтому, вернувшись в Стэнтон, особенно болезненно воспринимала все, что могло вызвать насмешку богатых людей. Элизабет не знала и не понимала подобных переживаний. Простой трезвый рассудок надежно ограждал старшую сестру от унижения. Лишь слегка подавленная сознанием собственного низкого положения, острого стыда она не испытывала. Сам же мистер Уотсон — как лорд Осборн уже услышал от горничной — плохо себя чувствовал и не мог спуститься. Наконец все устроились возле камина: его светлость занял место подле Эммы, а услужливый, гордый собственной значимостью мистер Масгрейв сел по другую сторону от огня, рядом с Элизабет. Как всегда, он без умолку болтал, в то время как высокопоставленный джентльмен выразил надежду, что Эмма не простудилась на балу, после чего умолк, ограничившись восхищенными взглядами в сторону очаровательной соседки. Сама же Эмма вовсе не собиралась утруждать себя попытками развлечь гостя приятной беседой, поэтому в результате напряженной мыслительной работы лорд Осборн мудро заметил, что за окном стоит прекрасная погода, и задал глубокий вопрос: — Вы гуляли сегодня утром? — Нет, милорд: решили, что для прогулки слишком грязно. — В такие дни следует надевать полусапожки. И после очередной продолжительной паузы заботливо пояснил: — Ничто так не помогает сохранить ноги чистыми, как полусапожки. Коричневый цвет отлично сочетается с черными галошами. Разве вам не нравятся полусапожки? — Нравятся. Плохо только, что если они не настолько прочны, чтобы выглядеть грубыми, то для сельской прогулки не годятся.