– Когда мама тебя родила, это я впервые тебя искупал, я первым дал тебе бутылочку. – Никогда этого не слышала! – Это был самый волнующий момент всей моей жизни. В тот день, в первый раз взяв тебя на руки, я дал тебе обещание… Он сбивается, так расчувствовался. – Какое обещание? – А вот какое: что, пока я буду жив, никому не позволю причинить тебе зло. Буду тебя защищать, что бы ни происходило, как бы ни сложились обстоятельства. Я сглатываю слюну. – Вот видишь, таких обещаний нельзя давать, потому что их невозможно сдержать. Он улыбается и трет себе виски, заодно украдкой утирая слезы, которые не может сдержать. Потом достает из портфеля еще одну папку, в этот раз картонную, а не кожаную. – Я сделал все, что смог. Я исполнил свой долг. Он дает мне папку. Я вопросительно смотрю на него, не торопясь ее открыть. И тут я слышу: – Я нашел его, Алиса. – Ты о ком? – Я нашел Эрика Вона. Я забываю закрыть рот, так это неожиданно. Мозг отказывается усвоить услышанное. Я прошу его повторить. – Я нашел Эрика Вона. Больше он не причинит тебе зла. Я холодею. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. – Этого не может быть! Его разыскивает половина французской полиции. Каким чудом ты умудрился найти его сам? – Неважно, главное, что нашел. Я начинаю злиться. – Тебя уволили, ты больше не служишь в полиции. У тебя нет подчиненных, нет… – У меня остались знакомые. – Он не спускает с меня взгляд. – Есть люди, у которых передо мной должок. Люди, знающие других людей, те, в свою очередь, тоже кое-кого знают… Не тебя учить, как это работает. – Представь, я не в курсе. – У меня всегда были осведомители среди водителей такси. Один из них посадил Эрика Вона к себе в машину около ворот Сен-Клу в вечер нападения на тебя. Вон бросил свой скутер, когда понял, что опознан. У меня готово разорваться сердце, так я волнуюсь. Отец продолжает: – Таксист отвез его в Сен-Сен-Дени, в Олней-су-Буа, в паршивый отельчик у площади генерала Леклерка. Он забирает у меня папку и достает из нее несколько фотографий, типа тех, которые делают полицейские, ведущие наблюдение за подозреваемыми. – Все думали, что этот подонок сбежал за границу, а он прятался в двадцати минут езды от Парижа. Провел там пять дней под вымышленным именем, с фальшивым удостоверением личности. Старался почти никуда не соваться, но, намереваясь покинуть страну, пытался обзавестись фальшивым паспортом. В последний день около одиннадцати вечера он вышел прогуляться. Он шел один, по стеночке, с опущенной головой, в надвинутой на глаза кепке. Тут я его и застукал. – Прямо так, посреди улицы? – Поздним вечером, в безлюдном месте. Два удара монтировкой по шее и по башке. Когда я запихивал его в багажник своего «Рендж-Ровера», он уже издох. У меня в горле спазм, не сглотнуть. Цепляюсь, чтобы не упасть, за металлическое ограждение своей койки. – Что ты сделал с телом?.. – Почти всю ночь я гнал в направлении Лотарингии. Целью было отличное место, в самый раз, чтобы избавиться от тела этого монстра: заброшенный сахарный завод между Сарбуром и Саргемином. Он дает мне другие снимки, на них настоящие декорации для фильма ужасов в какой-то жуткой дыре: полуразвалившиеся постройки за ржавым забором, замурованные окна, грозящие рухнуть дымоходы из красного кирпича, наполовину вкопанные в землю гигантские железные чаны, давно остановившиеся конвейерные ленты, вагонетки на заросших травой рельсах, ржавые тракторные ковши. Он тычет пальцем в одну из фотографий. – Позади башни-накопителя есть три обложенных камнем люка, ведущие в подземную цистерну. В среднем гниет труп Вона. Никто никогда его не найдет. Он показывает мне последнюю фотографию, на ней колодец, накрытый толстой решеткой. – Это наше с тобой возмездие, – говорит отец, сжимая мне плечо. – Теперь дело задвинут в дальний ящик. Во-первых, убийствам пришел конец. Во-вторых, родня Вона живет в Ирландии и в США, поэтому там решат, что он сбежал за границу или покончил с собой. Я, не мигая, выдерживаю его взгляд. Я потрясена, не могу вымолвить ни слова, меня обуревают противоречивые чувства. За первой волной облегчения накатывается вторая – глухая ярость. Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони. Все тело скручивает судорогой. Из глаз текут слезы, щеки пылают. Почему отец лишил меня права отомстить? После гибели мужа и ребенка выслеживание и убийство Эрика Вона оставались моими единственными зацепками за жизнь. А теперь у меня не осталось причин жить. Часть 3 Кровь и ярость 16 По следу убийцы Самое ужасное, самое кровавое порой бывает самым прекрасным. Донна Тартт «Тайная история» Спидометр накручивал милю за милей. Гэбриэл, погруженный в свои мысли, курил сигарету за сигаретой, не отрывая взгляд от дороги. Появился указатель «Следующий поворот – Хартфорд», почти сразу другой – «До Бостона 105 миль». На такой скорости ехать до отделения ФБР оставалось меньше двух часов. Алиса, прижавшись лбом к стеклу, пыталась навести порядок в мыслях. В свете последних открытий она расставляла по местам факты, раскладывала их по воображаемым папкам, а папки отправляла на разные полки по принципу актуальности. Сейчас ей не давало покоя сказанное Сеймуром о камерах наблюдения на паркинге: «В кадр попал номерной знак твоей машины, а ее салон остался в темноте». Ей смерть как хотелось увидеть эту съемку самой. Вечное желание все держать под контролем! Проверить все детали. Но как это сделать? Перезвонить Сеймуру? Бесполезно. Он же все сказал: «Я побывал на авеню Франклина Рузвельта и просмотрел их записи. На них мало что видно». Сеймур видел записи, но их у него нет. Логично. Не имея ордера, он не мог их забрать. Он приехал в паркинг и, видимо, изрядно поспорил с ответственным за безопасность, прежде чем добился разрешения посмотреть записи прямо там. Она мысленно перебрала своих знакомых, потом взяла телефон и набрала номер комиссара Марешаля, главы регионального управления полиции на транспорте. – Привет, Франк, это Шефер. – Алиса?! Ты где? Какой-то длинный номер… – Я в Нью-Йорке. – В командировке?