– Я искал способ заставить вас покинуть Нью-Йорк. – Он опускается на корточки, чтобы снять с пробитого колеса колпак. – Я узнал из вашей истории болезни, что вы пережили из-за Вона, и понимал, что, пустив вас по его следу, смогу заманить куда захочу. Во мне вскипает злость. Так и подмывает накинуться на него и поколотить. Но еще сильнее была потребность обрести уверенность, все понять. – Отпечатки на шприце, конечно, ваши? Вона нет в живых… – Раз отец сказал вам, что Вон лежит на глубине шести футов под землей, то нет причин сомневаться в его словах. Я, разумеется, сохраню все в тайне. Обычно я не одобряю самосуд, но в данном случае его не в чем упрекнуть. – А Сеймур? – Криг позвонил ему и попросил нам помочь. Потом я сам ему звонил с просьбой вас дезинформировать и направить в клинику. – Когда звонили? Мы все время были вместе! Он смотрит на меня и качает головой, поджав губы. – Нет, не все время, Алиса. В Чайнатауне я подождал, чтобы вы вышли на улицу, и одолжил у парня в ломбарде телефон для одного звонка. Позже, у скверика в «Адской кухне», вы сидели в машине, думая, что я звоню своему другу Кенни из телефона-автомата… Отвинчивая держащие колесо болты, он продолжает рассказ: – Когда я покупал билеты на вокзале, одна милая пожилая леди позволила мне сделать звонок с ее сотового. В Астории, пока вы принимали ванну, я успел воспользоваться телефоном в кальян-баре. Ну, и в дороге, помните, когда мы перекусывали у официантки с внешностью Барби, я оставил вас с ней на целых десять минут под предлогом покупки сигарет. – Все эти десять минут вы болтали с Сеймуром? – Он помог мне достоверно сыграть роль агента ФБР. Признаться, его собственные актерские способности превысили мои ожидания. Вся эта история с трупом на заброшенном сахарном заводе, куда он, конечно, не думал соваться, – его выдумка. – Подлый лгун! – Просто он в вас души не чает. Не каждому везет с таким верным другом. Он подставляет под днище домкрат и крутит ручку, приподнимая машину на несколько сантиметров. Вижу, как он кривится от боли, и вспоминаю, как ударила его ножом; наверное, получилась довольно глубокая рана… Но сейчас мне не до сочувствия. – А мой отец? – А вот это была моя собственная головная боль. Я сомневался, что великий Ален Шефер согласится нам подыгрывать. К счастью, Сеймур успел стянуть у него телефон. Все эти откровения сыплются на меня, как удары на боксера, зажатого в угол ринга. Но мне надо знать. Всё-всё. – А апартаменты в Астории? Ваш друг Кенни Форрест? – Никакого Кенни не существует. Я выдумал джазиста, потому что сам обожаю джаз. Ну, а апартаменты мои. Кстати, вы должны мне бутылку «Ла-Таш» 1999 года. Я берег этот шедевр виноградников «Романе-Конти» для особого случая. Он уже привык смягчать юмором мое негодование. Как бы мне не слететь с катушек от его провокаций. – Засуньте свою бутылку себе в… куда поместится! Почему вас не узнала хозяйка здания, миссис Чауч? – По той простой причине, что я позвонил ей с вокзала и попросил меня не узнавать. Он вывинчивает все болты, снимает пробитое колесо и продолжает объяснять: – Агата, помощница Крига, побывала там за несколько минут до нас и спрятала все, что относилось ко мне: фотографии, папки с документами, счета… Плечо разболелось! Подкатите мне запасное колесо, пожалуйста! – Как же мне хочется послать вас куда подальше! Теперь трепитесь про хижину в лесу. Гэбриэл встает и проверяет повязку под одеждой. От усилий рана, наверное, снова кровоточит, но он сжимает зубы и сам катит к машине колесо. – Это действительно жилище Калеба Данна. Я попросил Агату прибить к его двери те три фотографии из вашего бумажника. – «Шелби», как я теперь понимаю, тоже ваш? – Я выиграл его в покер, когда жил в Чикаго. – С этими словами психиатр выпрямляется и вытирает руки. Для меня невыносимо его слушать. Я чувствую себя униженной, растоптанной. Нагло водя меня за нос, Гэбриэл отнял у меня последнее, что еще у меня оставалось: уверенность, что я хороший полицейский. – Признаюсь, мне повезло, – оговаривается он. – Дважды вы чуть было меня не разоблачили. Первая опасность разоблачения возникла тогда, когда вы настояли, чтобы пойти вместе со мной в судебно-медицинскую лабораторию, чтобы сделать там анализ крови с вашей рубашки. Я не уверена, что хорошо понимаю смысл его слов, и молчу, чтобы не сбивать его с мысли. – Я хорошо знаком с Элиан, эта клиника давно сотрудничает с ее лабораторией. У меня не было времени ее предупредить, тем не менее она ни разу не назвала меня при вас «доктором». Я остаюсь равнодушной к иронии этой ситуации. – Что было во второй раз? – Второй раз связан с вашим коллегой Марешалем. Катастрофа была почти неминуемой. Но, на мое счастье, он оказался не в курсе, что вас отстранили от работы. А потом, занимаясь камерами наблюдения, он ограничился просто поиском в них номера вашего автомобиля. Если бы он написал вам по мейлу, что это съемка недельной давности, я бы погорел. Я качаю головой. Дальше сдерживаться уже превыше моих сил. Меня трясет, так я возмущена всей этой несправедливостью. Я нагибаюсь за его крестовым колесным ключом, выпрямляюсь, подхожу к Гэбриэлу и что есть силы бью его железякой в живот. 27 Верить вопреки Не будем бояться говорить правду. Овидий «Героиды» От второго удара крестовым ключом в живот Гэбриэл валится на пыльную землю, согнувшись пополам и ловя ртом воздух. – В жизни не видывала таких мерзавцев, как вы! Он держится за живот. Я продолжаю бушевать: – Надо же было наплести такого про вашего сына, про гибель сестры вашей жены! Как не совестно так врать! Он пытается встать, защищая руками живот от нового удара. – Это правда, Алиса! Эта часть – чистая правда! За исключением того, что я не был копом. Просто на добровольных началах работал в ассоциации, помогавшей проституткам. Я бросаю крестовый ключ и не мешаю ему выпрямиться. – Моя жена действительно уехала в Лондон, забрав с собой нашего сына, – продолжает он, кое-как отдышавшись. – Для того чтобы быть ближе к нему, я ушел из клиники. Что бы он ни говорил, я не могу унять свой гнев. – Вас позабавил этот маскарад, верно? Но что он дал МНЕ? Я опять набрасываюсь на него и молочу его кулаками. – Что все это дало мне?! Он перехватывает мои кулаки своими ручищами. – Хватит, уймитесь! – твердо приказывает он. – Все это мы делали для того, чтобы вам помочь. Поднимается ветер. Я ежусь. Захваченная расследованием, я отодвинула болезнь на второй план. * * * Мне не верится, что меня ждет угасание. Этим утром мое сознание прояснено и остро заточено. Глядясь в окно «Шелби», я вижу льстящее мне отражение: еще молодую стройную женщину с правильными чертами лица и развевающимися на ветру волосами. Увы, теперь мне известно, что внешность эфемерна и обманчива. Знаю, что старческие бляшки душат мои нейроны и что дни мои сочтены. – Вы должны дать согласие на вторую часть операции, – в который уже раз повторяет Гэбриэл. – Все это ни к чему, я не простофиля, меня не проведешь. Все знают, что болезнь Альцгеймера неизлечима.