– Это верно и одновременно неверно, – воркует он. – Я не знаю, что вам наплели про эту операцию. Зато я знаю, что специализация нашей клиники – электростимуляция нейронов памяти, дающая превосходные результаты. Я поневоле прислушиваюсь. Он старается меня переубедить: – По трем тонким электродам ряд стратегических участков мозга получает постоянный ток в несколько вольт. Эта стимуляция генерирует микросотрясения, воздействующие на гиппокамп. Не все механизмы этого процесса изучены, но идея заключается в том, чтобы улучшить действие нейронов. – Все равно это не излечивает болезнь. – У многих больных наблюдается кое-какое фиксируемое улучшение эпизодической памяти и пространственного запоминания. – «Кое-какое» – лучше не скажешь! – Я пытаюсь вам втолковать, Алиса, что мы делаем еще только первые шаги. Согласен, это не точная наука. У некоторых пациентов происходит возвращение утраченных воспоминаний, симптомы ослабевают или не нарастают, хотя есть и такие, с кем этого не происходит: их болезнь, к несчастью, продолжает усугубляться. – Вот видите… – Я вижу, что ничто не предопределено и что возможно как нарастание симптомов, приводящее к внезапной смерти, так и явное улучшение. В молодом возрасте, при раннем обнаружении болезни, существует значительный шанс второго варианта. Это как раз ваш случай, Алиса. – «Кое-какое улучшение»… – бормочу я. – Затормозить развитие болезни – значит выиграть время, – напирает он. – Наука прогрессирует день за днем. Без сомнения, будут новые прорывы… – Лет через тридцать! – Как через тридцать лет, так и прям завтра! Ведь как было со СПИДом? В начале 80-х годов диагноз «СПИД» был равносилен смертному приговору. Потом появилась тритерапия и AZT. Теперь люди живут с этой болезнью по тридцать лет… Я опускаю голову и говорю устало: – У меня нет сил. Потому я и запаниковала после первой операции. Хочу обратно во Францию, хочу в последний раз увидеть отца и… Он наклоняется ко мне, смотрит прямо в глаза. – Что дальше? Пуля в висок? Я отворачиваюсь. – Что-нибудь в этом роде, да. – Я думал, в вас больше отваги… – Кто вы такой, чтобы говорить мне об отваге? Он опять наклоняется ко мне, мы почти соприкасаемся лбами, как боксеры перед первым раундом. – Вы так удручены своим несчастьем, что не отдаете себе отчета в своем везении. Друг оплачивает ваше лечение, он использовал все свои связи, чтобы вас включили в эту программу. Возможно, вы этого не знаете: существует длинная очередь, но не для вас. – Ну, так я освобожу место! – Похоже, вы его не заслуживаете. В тот момент, когда я меньше всего этого жду, у него вспыхивает взгляд. В этом взгляде читается ярость, грусть, бунт. – Вы молоды, вы – борец, вы самая решительная и упорная женщина из всех, кого я встречал. Если кому и дано победить эту болезнь, то именно вам. Вы способны послужить примером для других больных и… – Плевать мне на примеры, Кейн! Мне не выиграть этот бой, кончайте ваш треп. Но он не отступает. – Складываете оружие? Конечно, это проще всего. Хотите поставить точку? Валяйте! На сиденье ваш рюкзак, в нем ваш ствол. И Гэбриэл решительным шагом удаляется в сторону клиники. Это провокация. Я тяжело дышу. Я смертельно устала. Ему невдомек, что со мной так нельзя. Слишком долго я балансировала на краю бездны. Я распахиваю дверцу «Мустанга», хватаю рюкзак, распускаю завязки. «Глок» на месте, телефон с почти севшей батарейкой тоже. Я машинально сую телефон в карман, проверяю обойму пистолета и засовываю его себе за пояс. Солнце уже почти в зените. Я смотрю вдаль и моргаю, ослепленная танцем серебристых бликов на озерной воде. Не оглядываясь на Гэбриэла, я ухожу от машины и прогуливаюсь по пристани. От пейзажа веет спокойной мощью, безмятежностью, гармонией. Бирюзовая вода озера волшебно прозрачна. В конце концов я не выдерживаю и озираюсь на Гэбриэла. Он уже превратился в точку. На таком расстоянии ничего не предпримешь. Я вынимаю «Глок» и тяжело дышу. Я опустошена, схожу с ума, почти захлебываюсь от злости. Я в самом низу бесконечного желоба, в котором скользила не один год. Я закрываю глаза. В голове крутятся фрагменты истории с уже известным мне концом. Разве в глубине души я не была всегда уверена, что завершу жизнь именно так? Одинокой, но свободной. Жить я тоже всегда старалась именно так. 28 От всего сердца Единственные пути, которыми стоит идти, – те, что ведут внутрь. Шарль Жюлье «В свете времен года: письма к далекой подруге» Я сую себе в рот холодное пистолетное дуло. Не поддаваться. Не становиться женщиной с умершей памятью. Больной, которую запрут в больничной палате. Самой проложить свой жизненный путь и пройти его до конца. С холодной головой. Никто ее у меня не отнимет. Мою последнюю свободу. Закрыв глаза, я вспоминаю мгновения счастья с Полем. Это тысячи обрывков жизни, рассеиваемые ветром, уносимые ввысь. Внезапно я вижу в разрыве облаков ребенка, идущего за руку со своим отцом. Нашего ребенка, для которого мы не успели придумать имя и который так и останется безымянным. Ребенка, которого мне не прижать к себе, хотя я несчетное число раз представляла его лицо. Они вдвоем там, в ласковой полутьме. Двое главных мужчин в моей жизни. Я чувствую, как по моим щекам катятся слезы. Глаза зажмурены, зубы сжимают ствол, палец лежит на курке. Полная готовность к выстрелу. К воссоединению с ними. Ребенок выпускает руку Поля и делает несколько шажков в мою сторону. Он такой красивый… Он уже не младенец, а маленький мальчуган. Рубашонка в клеточку, подвернутые штанины. Сколько ему, года три-четыре? Я заворожена чистотой его взгляда, невинностью его черт, обещаниями и вызовами, которые читаю в его глазах. – Мамочка, мне страшно, идем со мной, пожалуйста. Он зовет меня, протягивает мне руку. Мне самой страшно. Мне трудно не откликнуться на его зов. Меня душат рыдания. Но я знаю, что он ненастоящий, что это лишь проекция моего сознания. – Идем, мамочка, ну пожалуйста! Уже иду… Палец на курке деревенеет. Во мне разверзается пропасть. Во всем теле невыносимое напряжение, как будто зияющая внутренняя пустота, знакомая мне с детства, становится все шире. Это история грустной одиночки, которой нигде не было места. Ходячей бомбы, готовой взорваться. Кастрюльки-скороварки с постоянным давлением внутри, где слишком давно кипит горечь, неудовлетворенность, желание унестись далеко-далеко…