Имею честь сообщить, что, будучи лишен в силу сложившихся обстоятельств возможности прогуливаться на укреплениях, каковой привилегией вы по своей доброте его наделили, маркиз де Сад в полдень подошел к окну и принялся орать во всю мочь — так громко, что его слышали прохожие и вся округа, — что его истязают, что узников Бастилии убивают и что люди должны вызволить их отсюда. Разрешить ему снова прогуливаться на укреплениях невозможно, пушки заряжены, это может быть крайне опасно. Весь тюремный штат будет вам крайне признателен, если вы снизойдете к их просьбе и незамедлительно переведете маркиза де Сада куда-нибудь еще. (подпись) Де Лоне P. S. Он угрожает, что снова будет орать. В первую неделю июля Лакло отправился на вылазку. В платежную ведомость оставалось добавить еще несколько имен. В тот самый день, когда он слушал Камиля Демулена в Пале-Рояле, рукопись неопубликованного памфлета попала в руки герцогу, который объявил, что от памфлета у него заболели глаза, однако добавил: — Человек, который это написал, возможно, будет нам полезен? — Я знаю этого человека, — сказал Лакло. — Вот и хорошо. Так нанесите ему визит. Лакло так и не понял, с чего это герцог решил, будто они с Демуленом старые приятели. В кафе «Фуа» Фабр д’Эглантин читал из своего последнего сочинения. Это было явно не лучшее его творение. Лакло сделал пометку: возможно, скоро этому человеку придется платить больше. Он был невысокого мнения о Фабре, но в некоторых делах без дураков не обойтись. Камиль незаметно приблизился к нему, стараясь не привлекать внимания. — Двенадцатого? — спросил он. Лакло был обескуражен его прямотой, этот человек не желает знать, какого безграничного терпения, каких сложностей… — Двенадцатого уже нет, мы думаем пятнадцатого. — Мирабо говорит, к тринадцатому швейцарцы и немцы будут здесь. — Придется рискнуть. Меня беспокоит сообщение. Можно вырезать весь квартал, а в полумиле от него никто не будет об этом знать. — Он отпил кофе. — Ходят слухи о создании народного ополчения. — Мирабо говорит, лавочников больше тревожат разбойники, чем войска, поэтому они хотят свое ополчение. — Вам не надоело цитировать Мирабо? — вспыхнул Лакло. — Меня не волнует пересказ его суждений, я могу каждый день слушать, как он разоряется в Национальном собрании. Вечно вы носитесь с людьми как с писаной торбой. Лакло знаком с ним всего пару недель, а уже спокойно заявляет: вечно вы носитесь… Доколе ему это терпеть? — Вы злитесь, — заметил Камиль, — потому что не можете прикупить для герцога еще и Мирабо. — Ничего, скоро мы договоримся о цене. Как бы то ни было, ходят слухи, что Лафайета — этого Вашингтона pot-au-feû, как вы изволили выразиться, — попросят возглавить ополчение. Излишне говорить, что это никуда не годится. — Еще бы! Лафайет так богат, что сам может купить герцога. — Об этом можете не тревожиться, — холодно промолвил Лакло. — Расскажите мне о Робеспьере. — Забудьте. — Он может быть полезен нам в Национальном собрании. Я согласен, пока ему далеко до вершин ораторского мастерства. Над ним смеются, но он не стоит на месте. — Я не сомневаюсь в его полезности. Однако купить его вам не удастся. А ради любви к герцогу он за вами не пойдет. Его не волнуют политические дрязги. — А что его волнует? Скажите, и я ему это устрою. В чем его слабость — вот все, что мне нужно знать. Какие за ним водятся грешки? — У него, насколько я могу судить, нет слабостей. И совершенно определенно нет грехов. Лакло удивился: — У всех есть грехи! — Это в вашем романе у всех есть грехи. — Пожалуй, это позанятней романа, — сказал Лакло. — Хотите сказать, де Робеспьеру не нужны деньги? Должности? Женщины? — Ничего не знаю о состоянии его банковского счета. Если ему нужна женщина, думаю, он сам о себе позаботится. — Возможно… вы ведь знакомы давно, не правда ли? Возможно, у него иные склонности? — Нет, господи, нет. — Камиль опустил чашку. — Ничего подобного. — Да уж, это трудно вообразить. Лакло нахмурился. Он хорошо умел воображать, что происходит в чужих постелях, — как-никак именно этим он прославил себя как литератор. Однако депутат от Артуа выглядел на удивление невинным. Воображения Лакло хватало лишь для того, чтобы представить, как, улегшись в постель, он мирно засыпает. — Хорошо, оставим его в покое, — сказал он. — Похоже, от мсье Робеспьера больше хлопот, чем пользы. Расскажите мне о мяснике Лежандре — говорят, он в выражениях не стесняется и у него мощные легкие. — Не думаю, что он подойдет герцогу. Это в каком отчаянном положении нужно быть, чтобы такого нанять. Лакло представил безучастное, вечно расслабленное лицо герцога. — Отчаянные времена, дорогой мой, — улыбнулся он. — Если вам нужен кто-то из округа Кордельеров, есть человек, который подойдет вам куда больше Лежандра. Человек с хорошими легкими. — Вы о Жорже д’Антоне. Он есть в моих списках. Королевский советник, который в прошлом году отказался принять пост в правительстве Барантена. Странно, что вы рекомендуете человека, который пришелся по душе Барантену. Он отверг еще одно предложение — как, он вам не говорил? Вам следует быть всеведущим, как я. И что там с вашим д’Антоном? — Он знает всех в округе Кордельеров. Выражается предельно ясно, обладает сильным характером. Его суждения нельзя назвать радикальными, однако его можно переубедить. Лакло поднял глаза: — Вижу, вы о нем хорошего мнения. Камиль вспыхнул, словно его уличили в мелком мошенничестве. Склонив голову набок, Лакло разглядывал его проницательными голубыми глазами. — Я его помню. Огромный уродливый тип, чем-то напоминающий Мирабо. Камиль, ну почему у вас такие специфические вкусы? — Я не могу отвечать на все ваши вопросы одновременно, Лакло. Мэтр д’Антон в долгах. Лакло довольно улыбнулся, словно решил трудную задачку. Он исходил из того, что должника можно соблазнить относительно небольшой суммой, а тому, кто в деньгах не нуждается, придется дать больше, чтобы удовлетворить его алчность. Герцогские сундуки были полны, совсем недавно в знак доброй воли он получил некую сумму от прусского посла, чей господин искал повода досадить правящему французскому монарху. Однако даже герцогские сундуки не бездонны. Лакло любил выгадывать по мелочам. Со сдержанным интересом он размышлял о д’Антоне. — Сколько стоит его хорошее расположение? — Я улажу этот вопрос, — заверил его Камиль. — Большинство людей попросили бы комиссию, но в данном случае из уважения к герцогу я от нее отказываюсь. — Вы слишком самоуверенны, — раздраженно заметил Лакло. — Я не заплачу, пока не буду уверен, что ему можно доверять. — Да бросьте, кому из нас можно доверять? По крайней мере, если послушать вас. Поторопитесь, Лакло, пока ситуация не вышла из-под контроля. Если двор опомнится и начнет давать сдачи, ваши друзья побегут пачками. — Порой мне кажется, — заметил Лакло, — что вы принимаете интересы герцога не слишком близко к сердцу. — Некоторые из нас задумываются, какие планы у вас на тех, кто принимает интересы герцога не слишком близко к сердцу? Камиль ждал. Лакло думал: как насчет билета в один конец до Пенсильвании? Тебе понравится жить среди квакеров. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя бросили в Сену? Он сказал: — Держитесь герцога, мальчик мой. И тогда, обещаю, все у вас будет хорошо. — В этом можете не сомневаться. — Камиль откинулся на спинку кресла. — Вам не приходило в голову, Лакло, что это вы помогаете мне с моей революцией, а не наоборот? Что это похоже на роман, в котором персонажи взбунтовались и оставили автора на бобах. Лакло ударил по столу кулаком и повысил голос. — Хотите ускорить события? — сказал он. — Хотите, чтобы последнее слово осталось за вами? — Лакло, на вас все смотрят. Все было сказано. На прощание Лакло извинился. Он злился, что утратил самообладание в разговоре с дешевым памфлетистом и его извинение было покаянием. Уходил он с самым любезным выражением на лице. Камиль смотрел ему вслед. Пора с этим завязывать, думал он. Скоро у меня не останется души, чтобы продать ее, когда поступит по-настоящему достойное предложение. Он поспешил к д’Антону, порадовать его счастливой вестью, что ему готовы предложить взятку. Одиннадцатое июля. Камиль в комнатах Робеспьера в Версале. — Мирабо потребовал от короля вывести войска из Парижа, — сообщил он. — Людовик не станет этого делать, однако войска ненадежны. Партия королевы пытается скинуть мсье Неккера. А теперь и король говорит, что отправит Национальное собрание в провинцию.