«Герда, это твой сын? Похож на тебя». Нелли побежала к ним. Она брала их за руки, одного за другим, прижимала к груди, пытаясь справиться со слезами. – Живите! – восклицала она. – Живи, живи, живи! Один за одним серые силуэты погибших Иных вспыхивали красками, лица прояснялись, в глазах загорался свет. Один за одним тени их таяли в недвижном воздухе: Светлые возвращались наверх – к солнцу и теплу, к жизни. Все больше и больше, десятки и сотни. Все погибшие в тот день в бою на пути к Сердцу Сумрака воины Света. Она касалась каждого из них, и вскоре пальцы ее заболели – но она не остановилась. Из тумана появлялись новые и новые призрачные силуэты и тянули к ней руки с безмолвной мольбой. Нелли не отказывала никому. – Живите! Живите все! Сколько длилось это чудо – час, день? Она потеряла чувство времени – да и было ли оно здесь, время? Нелли призвала к себе и вернула к жизни всех, кого смогла вспомнить, и многих других. В глазах стало темнеть от мелькающих лиц и протянутых рук… и тогда она увидела Матвея. Он стоял в одиночестве на холме – печально-задумчивый и совсем юный, с едва заметной искрой в глубине пронзительно-зеленых глаз. Таким она впервые увидела его осенью тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Расталкивая мертвых, Нелли подбежала к Матвею, прижалась к его груди. – Это ты, – с легким удивлением прошептал он. – Наконец-то я нашла тебя. Холод. Мертвенный холод в его дыхании. Мгновение ужаса. Она плакала, и горячие слезы падали Матвею на грудь – и вот его оттаявшее сердце мягко толкнулось под ее руками, застучало все быстрей, разгоняя кровь. Ее тепло растекалось по его телу, как солнечный пожар, растопивший последние кусочки льда. Матвей пошевелился и сделал глубокий вдох. – Где же это ты была так долго? Где был я сам? – Он оглянулся вокруг. – Как здесь холодно, пустынно! И он крепко обнял Нелли. – У кота девять жизней, да? – И каждая лучше прежней. Горячая волна Силы подхватила их и понесла прочь, к золотому ослепительному свету в непредставимой выси. Рок, в тени которого Нелли жила почти столетие, исчез. Сердце Сумрака исполнило ее желание в точности. Эпилог Москва, ЦПКиО им. М. Горького 8 сентября 2019, 10:45 – И что теперь? – говорит Линка. – А что теперь? – переспрашивает Гесер, помешивая ложечкой чай. – Ну как что? – Рыжие брови девушки сходятся к переносице. – Вы же обещали нас взять в Дозор, забыли? Я бью ее под столом коленкой: полегче. Шеф Ночного Дозора невозмутимо качает головой, отпивая из пиалы зеленого чаю: – Ничего я вам не обещал. И я никогда ничего не забываю. Мы сидим в летнем кафе на площади с видом на реку. Гесер устроился на мягких подушках, сложив по-восточному ноги, и наслаждается поздним завтраком. Я – напротив него, с деланым спокойствием потягиваю облепиховый морс через трубочку. К шестнадцати годам я научился скрывать эмоции лучше своей подруги. Линка же закинула ногу на ногу и поглядывает на Великого с вызовом. Поток густых и рыжих, как морковка, волос на ее плечах; хитрые зеленые глаза, кошачья грация – она совсем не похожа на ту испуганную маленькую девочку, что мы с матерью когда-то подобрали в питерском подъезде. В утренний час в парке немного людей. Лучи яркого солнца запутались в изумрудно-желтых кронах тополей, рассыпались бликами по волнам реки. По пешеходной дорожке проносятся роллеры в цветастых шлемах и наколенниках, вдоль гранитной набережной прогуливаются редкие парочки и мамаши с колясками. Время настало. Надо было сделать это давным-давно – что ж, лучше поздно, чем никогда. Я достаю из кармана коробку из прессованного папируса и кладу на стол. – Борис Игнатьевич, наша семья вам кое-что должна… Великий Светлый принимает коробочку без удивления, как будто ожидал этого; он снимает крышку и осматривает серо-желтый предмет из камня, очертаниями похожий на указательный палец. – Книжник все равно опять воскрес, – добавляю, – а Перст Энлиля так и лежал в его могиле с девяносто восьмого года. Мать просила отнести вам. – Хорошо, Ярослав. Передай Герде, что я прощаю ее. – Разве еще не простили? – Говоря официальным языком – да, реабилитировали. Но ты же понимаешь, что личное отношение неизмеримо важней. – Борис Игнатьевич, – решаю я сменить тему, – не знаете, где сейчас Артем Локшин? – В Бернской тюрьме Инквизиции, конечно. И выйдет не скоро. Впрочем, для него все могло кончиться куда хуже. Пожалели, учли обстоятельства. Воробей садится на край стола, чирикает, глядя на нас наглым глазом. Я кошусь на него с подозрением – а если это шпион Завулона? Гесер бросает птице крошки. – Что за обстоятельства? – говорю. – Видишь ли, Ярослав, – тяжело расти ребенку, когда все вокруг знают, что тебе уготована великая судьба, и пытаются взять тебя в оборот… – Уж мне ли не знать. – Нет, братец. Твои родители поступили умно – оградили тебя максимально от любых нежелательных контактов. Даже после истории с Сердцем Сумрака, когда ты уже перестал быть объектом общего интереса, а Дориан был мертв, мало что изменилось. Вы живете в загородном доме с высочайше надежной системой обороны, куда даже мне нелегко попасть. С Артемом было не так. Он подавал большие надежды еще до инициации. Был сильнейшим из четырнадцати Иных «лужниковского призыва». Мы как могли присматривали за ним, но не держать же мальчишку постоянно под домашним арестом? Все его знакомства тщательно проверялись, однако мы кое-что упустили. У него имелся сосед, старенький Инквизитор на пенсии, Карл Иванович Грау. Они иногда перекидывались парой слов во дворе, а может быть, и у него дома. Локшин рос общительным парнем и активно контактировал со взрослыми. Мы спохватились лишь годы спустя, м-да… – Гесер одним глотком допивает чай, – когда он вдруг ушел из Дозора в Инквизицию. – Это был Завулон? Тот Карл? – Разве же он теперь признается? Поди докажи. Старикашки след простыл. Покопавшись в памяти Артема, Инквизиция установила, что Грау сильно на мальчика повлиял. Он не мог изменить его Светлую сущность, но нашел способ парня нейтрализовать. Исподволь внушил, что и Свет, и Тьма изначально несовершенны – а их вечная борьба разрушительна. Поселил глубоко в душе страх оказаться неправым, несправедливым. Оказавшись в Дозоре, принимая участие в оперативной работе, парень неизбежно оказывался в неоднозначных ситуациях. Стал задавать вопросы, на которые нет однозначных ответов. Дальше вы знаете. – А моя судьба? – спрашиваю. – Признайтесь, вы вмешивались в нее? Гесер с удивлением смотрит на меня: – Так ты еще не догадался? Вот оно, мое вмешательство, сидит. – Кто? Линка? Сказать, что я ошарашен, – не сказать ничего. Гесер быстро протягивает руку и касается ее веснушчатого лба: – Возвращаю тебе память, девочка. Линка растерянно хлопает ресницами. – Вспоминай, – продолжает Борис Игнатьевич, – девятнадцатое сентября 2015 года, в Питере. Рванула сумеречная бомба, которую установил Кот. Ярик и Герда спускались по лестнице и нашли на ступенях тебя. – То есть, – шепчет Линка, – это вы… – Да. Это я принес тебя туда сразу после взрыва и оставил на пути у Огонька. Когда Кот ставил бомбу – он не знал, что в одной из соседних квартир живет потенциальная Иная. Никто не знал. В тот день я инкогнито прибыл в Питер, чтобы впервые посмотреть тайком на Гордеевых, – и обнаружил среди игравших во дворе детей девочку с интересной аурой. Неожиданно к дому стали стягиваться Темные. Решение нужно было принимать немедленно, и я решил втянуть тебя в эту историю. Я же потом внушил твоим родителям, что ты уехала с классом на экскурсию по Золотому кольцу. Я знал – Герда не сможет бросить в опасности маленькую девочку. – Но… зачем? – спрашиваю я. – Разве ты недоволен своей напарницей? Конечно, хитрый старик эту загадку оставляет разгадывать мне. Но загадка не сложная. Без Лины я мог бы не выжить после взрыва в крепости – она поддержала меня своей толикой Силы. Или выжил бы, но не смог нанести смертельный удар Тайпану. Да и в принципе без Лины я мог бы не стать тем, кем я стал. Это соображение действует на меня вдохновляюще. – Но мы же могли погибнуть, – напоминаю я, – представьте, каково нам пришлось – бежать из Петербурга с малявкой на руках. – Не забывай, Ярослав, – я кое-что умею. Например, видеть линии вероятности. Я верил, что вы выберетесь. – Что еще вы знаете о моем будущем? Борис Игнатьевич улыбается и не отвечает.