Ее злило, что она не могла разобрать ни слова – мир стал мутным, черные буквы слились в одно пятно, а руки слегка дрожали. – Не старость, – с тихим вздохом согласился доктор. – Пятнадцать лет – это почти детство. Уинифред молча положила на стол тринадцать шиллингов, завернутых в чистый носовой платок, и доктор Вудворт отвернулся. Глава 9 Недуги и привязи Самая бесполезная и досадная способность человеческого разума, по мнению Уинифред, заключается в том, что он никогда не прекращает мыслить, даже когда его умоляют прекратить. Ей хотелось остановиться посреди проезжей части, бухнуться на колени прямо в грязные охряные лужи, обнять себя и завизжать от злости и ужаса. Почему какая-то дрянь, какая-то болезнь собирается отнять у нее одного из двух по-настоящему близких ей людей? И в насмешку оставляет какие-то полгода – прощальный плевок в лицо. Но даже жалеть себя не получалось. Думала Уинифред совсем о другом, и от этого ей тоже было тошно. Она размышляла о том, что после их летней брайтонской поездки Дарлинг скорее всего, не потянет путешествие Лауры в Италию или Францию, и им придется довольствоваться Хэзервудом. О том, почему Кэтрин не поняла, что Лаура больна чахоткой – неужели никогда не видела эту болезнь раньше? Наконец, о том, что Лаура очень тиха и с того момента, как они покинули докторский кабинет, не проронила ни слезинки. Лаура всегда хотела от нее честности. Но как Уинифред может сообщить пятнадцатилетней девушке, что ей осталось жить от силы год, и ничего с этим нельзя поделать? – Знаешь, я ведь с самой маминой болезни боюсь докторов, – вдруг сказала Лаура и виновато улыбнулась. – Мы никогда не могли позволить себе хорошего врача, а тот, на которого хватило денег, сделал только хуже. И в целом он больше интересовался мной, нежели мамой. Когда у нее случился припадок, он гладил меня по ноге и приговаривал, чтобы я мужалась. Уинифред вздрогнула и поглядела на руку Лауры в своей. Кончики ногтей чуть загибались книзу. Лаура редко откровенничала. И сейчас ее слова напоминали предсмертную исповедь. – Нам повезло, что доктор Вудворт порядочный человек и хороший врач, – твердо заявила Уинифред. – Мы будем выполнять все его предписания, и тебе станет лучше, вот увидишь. Брови Лауры взметнулись вверх, будто что-то в словах Уинифред ее позабавило. – Какой в этом смысл, если я все равно умру? – с веселым недоумением спросила она, и сердце Уинифред пропустило удар. – Я все слышала. Знала, что ты не скажешь мне правды. – Ты плохо меня знаешь, если решила, что я позволю тебе сдаться. Мы с Теодором сделаем все возможное, чтобы… – Чтобы продлить мне жизнь? Уинифред не нашлась с ответом – не в натуре Лауры вот так вот вступать в спор. – Имей в виду, я никуда не поеду. Я его не оставлю. – Это мы еще посмотрим, – мрачно бросила Уинифред. Великолепно. Она ухитрилась поссориться со смертельно больной девчонкой. Когда они поднимались на крыльцо дома, Лаура попросила: – Не говори ничего мистеру Дарлингу. Я сама расскажу. – Вот еще! Ты все преуменьшишь, чтобы он не волновался. – А ты преувеличишь все так, чтобы он сошел с ума от беспокойства! Уинифред вовремя остановила себя от гневного ответа и промолчала, сжав губы. Размолвка с Лаурой потрясла ее куда больше, чем она могла подумать. Но нельзя ожидать, что та всю жизнь будет податливой и покорной, особенно если этой жизни осталось совсем немного. – Я иду переодеваться, – бросила Лаура и ушла наверх, не обернувшись. Уинифред поплелась в Малый кабинет. Из-за закрытой двери раздавались взрывы смеха. Особенно громко смеялись Дарлинг и незнакомая девушка. Кого это он привел к себе домой? Разъяренная пуще прежнего, Уинифред повернула ручку двери. Вокруг чайного столика сидели четверо: Теодор, Келлингтон, Эвелин и Малин. Все играли в карты. Судя по тому, что девушки то и дело соприкасались локтями и переглядывались, они составляли одну из сторон, а юноши – другую. Келлингтон положил на стол пикового короля, и Теодор застонал, прикрывая глаза веером из карт. – Что ты делаешь! – посетовал он. Малин рассмеялась. Это ее смех Уинифред услышала в коридоре – низкий, грудной. – У меня ведь нет туза! – Разве? – Он у Эви! – Теодор обреченно махнул рукой. – Так мы и в третьей партии проиграем. Эвелин, единственная, кто сидела прямо напротив двери, подняла глаза от стола и наконец заметила Уинифред. – О, добрый день! Эвелин улыбнулась, и Уинифред заметила, что она держится гораздо спокойнее, чем прежде. Ее кресло было придвинуто к креслу Келлингтона, но она будто не придавала этому особого значения. Юноша, напротив, был напряжен – он сидел с прямой, как доска, спиной и не отводил глаз от своих карт. Похоже, Эвелин убедила себя, что бывший ухажер потерял к ней всякий романический интерес. Неловкость, сковывавшая ее, исчезла. Эта слепота раздражала Уинифред – как можно не замечать, что кто-то в тебя влюблен? Остальные трое игроков тоже повернулись. Теодор, сидевший к двери спиной, изловчился запрокинуть голову. Увидев Уинифред, он улыбнулся, смешал свои карты с теми, которые лежали на столе (Малин и Эвелин протестующе загудели), и вскочил. – Винни, ты вернулась! Келлингтон еле заметно ухмыльнулся, отводя взгляд, и Уинифред, успевшая было успокоиться, снова вскипела. – Нужно поговорить, – пробормотала она, и Теодор изменился в лице. – Наедине. Эвелин поднялась. – Я тоже хочу п-послушать. Повисло неловкое молчание. Малин наблюдала за развернувшейся сценой с недоумением. Сложно будет объяснить ей, почему Эвелин с такой настойчивостью вмешивается в очевидно личный разговор двух обрученных. В комнату, потеснив Уинифред, вошла Лаура, одетая в свое обычное коричневое платье. Они с Уинифред встретились взглядами, и, наконец сдаваясь, Лаура первой потупилась: «Расскажи ему, если тебе так хочется». – Я заменю мистера Дарлинга, если вы не возражаете. Она опустилась на его место и ловко вытянула из смешанных на столе карт те, что лежали рубашками вверх. Чувствуя на себе внимание Малин и Келлингтона, Эвелин тоже села и взяла карты. Взгляд у нее стал рассеянным. Уинифред увлекла Дарлинга прочь из Малого кабинета в столовую. Этой комнатой почти не пользовались. Вот и сейчас здесь на краю стола лежала сложенная скатерть, а стулья были сдвинуты к стене, чтобы легче было мести пол. Теодор тронул Уинифред за дутый рукав платья, и она осознала, что несколько секунд бездумно пялилась на светлое пятно на полу – должно быть, от ненароком разлитого керосина. – Винни? На тебе лица нет. Мисс Гэмпстон что-то рассказала? – Я отвела Лауру к доктору, – сказала она, и глаза Теодора расширились. – Она больна чахоткой. Нам нужно срочно увезти ее из города. – Ты, должно быть, шутишь. – Он уставился на Уинифред, напрасно выискивая следы улыбки на ее лице. – Матушка сказала… – Мисс Дарлинг не настоящий доктор, – мягко, но настойчиво возразила она. – Мы и так потеряли слишком много времени – доктор сказал, ей осталось около полугода. Скоро в городе начнут топить. Если мы оставим Лауру здесь, она и столько не протянет. Дарлинг побледнел и прикоснулся рукой к подбородку, словно пытаясь удержать дрожащие губы. Самой Уинифред понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя – что уж говорить о нем? – Послушай, мы в сложном положении, – продолжила она, прикоснувшись к его руке. – Я встретила мистера Парсона, опиумщика, и он предложил мне сделку. Я должна кое-что разузнать, а он расскажет мне о Стеллане. Но возможность будет потеряна, если я сейчас уеду. Взгляд Теодора снова стал осмысленным. От сдерживаемых слез выражение лица у него стало такое, будто он проглотил что-то очень горькое. – Ты не можешь всерьез об этом говорить. Мы ведь поклялись не расставаться. – Она не уедет без тебя, мы это уже знаем. Единственный выход – отправиться тебе с ней. – Может, мы сумеем обставить дело как можно быстрее? – с отчаянием предположил Теодор. Уинифред понимала его чувства. Она тоже не хотела оставлять его, пускай даже ненадолго, но болезнь сжирала Лауру быстрее, чем опадают листья в Гайд-парке. – Матушка позаботится о ней, пока мы… Дверь распахнулась, и Лаура надтреснутым голосом заявила с порога: – Пусть я лучше умру, чем снова останусь одна. Уинифред гневно прищурилась: – Ты снова подслушивала?