Царапая руками воздух, Уинифред рванулась вперед и негнущимися пальцами схватилась за деревянную оконную раму. Конечно, заперто. Собственный вес все еще тянул ее вниз, и она не могла как следует ухватиться даже за прямоугольную раму. А ведь ей нужно оторвать от окна хотя бы одну руку, чтобы поддеть защелку. Собака продолжала лаять. Уинифред не видела ее, но ей казалось, что тварь вот-вот подпрыгнет на чудовищные десять футов и вцепится ей в ногу. Уинифред снова подтянулась на локтях и попыталась закинуть одну из ног на карниз, но у нее не получилось, и она чуть не рухнула вниз. Задыхаясь, она из последних сил рванулась вверх и вжалась щекой в стекло. Теперь она по пояс лежала в нише. Собачий лай перебил чей-то голос, и Уинифред с ужасом осознала, что это Колби. – Что, девочка? Что? Судя по всему, он кричит из-за угла. У нее есть пять секунд – может, десять, – чтобы забраться в кабинет Даска. Схватившись левой рукой за боковую раму, Уинифред вынула из волос заколку и сунула ее в щель между стеной и окном. Пальцы так дрожали, что она царапнула белую краску на дереве и стекло, но наконец попала в щель, поддела крючок, толкнула окно и втащила себя в комнату. Она рухнула на письменный стол, зазвеневший пузырьками чернил, ящичками и подставками. Не взглянув на то, какой беспорядок учинила, Уинифред повернулась, захлопнула окно и пригнулась. В эту же секунду во дворик шагнул Колби. – Что такое? – Он приблизился к псине, продолжавшей отчаянно облаивать хозяйское окно, и почесал ее за ухом. – Чего ты расшумелась? Колби взглянул туда, куда смотрела собака, но, конечно, в темноте не увидел Уинифред. Сочтя тревогу животного бессмысленной, он вдруг прикрикнул: – А ну заткнись! Заскулив, собака перестала лаять, и Колби потрепал ее по голове. Уинифред медленно отползла от окна и огляделась. Из всех комнат дома кабинет оказался самой старой и обжитой. Каждый дюйм пола устилали ковры, в ряд выстроились полки с разноцветными корешками книг. У стола, устроенного у окна, стояло мягкое кресло с высокой спинкой, рядом растянулась бархатная кушетка, над которой на стене висело старое круглое зеркало. Бумаги, прежде уложенные в аккуратные стопки, теперь разлетелись по столу и полу. На одну из них пролились чернила, и Уинифред спрятала ее себе в корсаж – легче объяснить пропажу, чем невесть откуда взявшиеся кляксы. Наведя порядок и снова водрузив на стол гипсовый бюст в виде женской головы, не разбившийся только потому, что упал на ковер, Уинифред разобрала бумаги. В них не было совершенно ничего странного. Продуктовые и текстильные закупки, заключенные и расторгнутые договоры – документация образцового управляющего публичного дома. В ящиках обнаружились такие же стопки, датированные прошлым и позапрошлым месяцами. Уинифред вынула их и увидела на дне ящика письма. В отличие от документов, они не были уложены ровными стопками. Множество конвертов – открытых, закрытых, небрежно разорванных и аккуратно разрезанных письменных ножом – были подписаны именем Р. Кин. Тем же, что Уинифред видела на послании в корзинке у входа. С этим человеком Даск ведет оживленную переписку. Достав одно из распечатанных писем, Уинифред навалилась на стол, чтобы разобрать хоть что-нибудь – на улице окончательно стемнело. Почерк был крупным, жестким – явно принадлежал человеку с волевым характером. «Дорогой Рой! Минула неделя с тех пор, как я имела счастье видеть тебя. Отчего ты не сказал, что уезжаешь из города? Может быть, зная, что ты не рядом, я бы не так отчаянно тосковала по тебе. Рой, мне горько об этом говорить, но твоя тетушка действительно тяжело больна. Врачи обещают ей не больше месяца жизни – мне же кажется, что счет идет на дни. Я заверила старую женщину в твоих добрых чувствах, но поторопись, если хочешь застать ее в здравом рассудке. Или хотя бы в живых. Мне хочется верить, что ты так же жаждешь нашей встречи, как и я. Не стану развлекать тебя описанием моей искренней и глубокой тоски по тебе – знаю, ты лишь посмеешься над моей слабостью. Но я помню свои слова и не отказываюсь от них: пока мы вместе, я буду для тебя крылом, я буду для тебя щитом, я буду для тебя стрелой. Помни, что каждую ночь я сажусь у окна в надежде увидеть тебя. Только твоя, Розамунда». Значит, Р. Кин – это женщина. Кто она? Судя по нежному тону послания – любовница. Но нельзя исключать вероятность, что подчеркнуто любовный характер письма призван отвести глаза от главного. Розамунда Кин может оказаться не только не Розамундой, но и вообще не женщиной. Уинифред снова перечитала письмо, потом выудила еще одно. Нет, Розамунда точно влюблена в Даска – невозможно подделать трогательную надежду о близости, звенящую в каждой строке. Но все-таки некоторые формулировки показались Уинифред подозрительными: болезнь тетушки, ночное бдение у окна. Так может звучать шифр. Покопавшись в ящике, на дне она нашла то, что искала – конверт с обратным адресом, одно из первых посланий. На нем значилось то же имя, но под ним теперь было и название улицы – Акация-роуд. В районе Сент-Джонс-Вуд, где располагается эта улица, обычно селят своих содержанок лорды со скелетами в шкафах. На всякий случай Уинифред запомнила адрес и рассовала письма по местам. Любовница была достаточно неплохой зацепкой, но ей хотелось раскопать что-нибудь большее, более значительное. Впрочем, она сумеет скормить Парсону и Розамунду Кин в качестве секрета. А если тот станет давиться, она приставит к его горлу столовый ножик. Свои самые важные бумаги мистер Уоррен хранил в шкафу под замком, так что Уинифред распахнула шкаф Даска. Но здесь, как и на полках, лишь стояли одни книги. Стихи, романы, энциклопедии, словари, справочники – все вперемешку. Не может же он все это читать? Уинифред раздвинула томики в стороны и постучала по стенке шкафа. Та отозвалась громким гулким стуком. Торжествуя, Уинифред аккуратно разложила книги на столе и поддела ложную стенку заколкой – ее ногти были сломаны под корень. Деревянная доска легко отошла в сторону, и ее взгляду открылся тайник. Здесь были сотни бумаг, разложенных аккуратными стопками, перекрученных и подшитых разноцветными нитями. Уинифред схватила одну из папок и уставилась на нее, не веря своим глазам. Это были документы на притон «Золото дракона». Все то же самое – будничные выписки, счета. Но как эти бумаги могли попасть в руки к мистеру Даску? Она пролистала папку «Золота дракона» и взялась за следующие. Дома терпимости, опиумные курильни, оружейные лавки – в тайнике находились бумаги на все владения мистера Уоррена. Была даже толстая папка счетов на лавку, когда-то принадлежавшую Даску до того, как Уоррен, сжалившись, милостиво выкупил ее у разорившегося владельца. Но что это может означать? Даск хочет прибрать к рукам остальные заведения, теперь подвластные Холбруку? Как он сумел достать эти документы? Уинифред задумчиво пробежала пальцем по корешку сшитых вместе бумаг, как вдруг услышала в коридоре шаги и голоса. Мистер Даск вернулся домой. Побросав папки, Уинифред задвинула стенку и расставила книги в шкафу в прежнем порядке. Мужчины были так близко, что она слышала их разговор. – Мистер Даск, я должен вас предупредить… – заискивающим тоном, совсем не так, как он говорил с Уинифред, произнес Колби. – У нас в доме новая прислуга. Прислали из бюро по найму по ошибке. – Мне-то с этого что? – устало спросил Даск. – Опять нужны деньги? Он зазвенел ключами. Леденея от ужаса, Уинифред закрыла шкаф и забралась на стол, чтобы дотянуться до окна. Чтобы не скрипеть петлями, она принялась медленно – чудовищно медленно! – открывать раму. – Нет, сэр, – смиренно ответил Колби. Даск сунул ключ в замок. Уинифред прикрыла глаза и дернула раму. Та не издала не звука, и от облегчения у нее по лицу потекли горячие слезы. – С этим я разобрался. Она сейчас в вашей спальне, и я подумал… возможно, вы захотите взглянуть… Уинифред не услышала скрежета металла в замке – Даск не поворачивал ключ. Содрогаясь, она выбралась на карниз и потянула на себя окно. – Да мне-то какое дело? – рассмеялся Даск и лязгнул ключом. – Пускай работает. Пригнувшись, Уинифред захлопнула окно, просунула заколку в щель и накинула щеколду. На все ушло не более трех секунд. Когда дверь кабинета открылась, Уинифред уже кралась по карнизу к среднему окну. Внизу снова принялась заходиться в лае и вое собака, но она почти не слышала ее – в ушах оглушительно ревели кровь и ветер. Было темно, и ноги приходилось ставить на ощупь. Не помня себя, Уинифред добралась до окна спальни, перевалилась через длинный подоконник и упала на спину, больно ушибив локти. За дверью послышалось приглушенное бормотание. Закрыв щеколду на окне, Уинифред воткнула заколку в волосы, ступила в клетку кринолина и стремительным движением подняла его к талии. Дверь открылась, и Уинифред, мгновением ранее расправившая юбку, одарила Колби ангельским взглядом. – Я как раз закончила с полировкой. – Она встряхнула стеклянную баночку с воском и, смущенно улыбнувшись, задержала дыхание, чтобы лакей не увидел, как тяжело вздымается ее грудь. – Вы покрываете дополнительные расходы? Глава 11 Свидания и тяжелые предметы Уинифред сжала деревянную ручку парасоля Эвелин и чуть поморщилась. Хоть она и положила на содранную кожу свинцовую мазь, пальцы все еще ныли, кровоточили и прилипали к внутренней стороне перчаток. Вот уже неделю она не могла поймать Парсона. Едва справляясь с головокружением от одолевавших ее чудовищных воспоминаний, Уинифред целыми днями слонялась по китайскому кварталу в доках, где были расположены принадлежащие ему курильни. Но ни разу ей не удалось увидеть Парсона садившимся в кэб или выглядывающим из окна. Либо его успели прикончить, либо он не слишком-то усердно занимался делами «Золота дракона» и «Двенадцати мелодий азалии». Когда некоторые торговцы в Чайна-тауне начали ее узнавать, Уинифред изменила тактику. Неприметный наряд служанки она сменила на роскошное прогулочное платье и перчатки на двадцати пуговицах, вооружилась кружевным парасолем и облюбовала центральную аллею в небольшом парке в Ислингтоне. Раздобыть адрес Парсона ей помогла мисс Гэмпстон. Покопавшись в кабинете Холбрука, она нашла коробку с письмами от управляющих. Конечно, Парсон мог сменить место жительства после смерти Уоррена – и, пожалуй, должен был это сделать, – но Уинифред понадеялась на то, что он не изменит собственной глупости. Для себя она решила, что если в ближайшие три дня его не увидит, то отправит Келлингтона на разведку в один из притонов Парсона. Келлингтон – никудышный актер, но с натяжкой мог выдать себя за пресыщенного светской жизнью юного аристократа. Стеллану эта роль удалась бы с блеском. Впрочем, в этот раз Уинифред повезло. Уже на второй день прогулок туда-сюда по аллее (дорожки стали гораздо чище – вполне возможно, она вымела их подолом своего платья) она наконец увидела его. Придерживая рукой цилиндр, Парсон торопливо пересек парк, ступая прямо по мокрой траве. Он прошел мимо скамьи, на которой сидел Дарлинг, перепрыгнул через лужу, чертыхнулся, тряхнул ногой в испачканной штанине и зашел в паб. Уинифред остановила бы его, если бы не находилась в этот самый момент в другом конце парка. Она с минуту постояла на месте, глубоко дыша, чтобы успокоить себя и не разразиться проклятиями, и зашагала обратно. Словно почуяв неладное, Теодор поднял глаза от откуда-то взявшейся газеты. В отличие от Келлингтона, который в коричневом сюртуке почти сливался с обстановкой, Теодор был одет в светло-бежевый льняной костюм и чудовищного вида красный галстук, которые не бросались в глаза разве что слепому. – Почему ты его не остановил? – сердито спросила Уинифред, остановившись у его скамьи. Положив ручку парасоля на плечо, она притворилась, будто поправляет перчатки. Теодор удивленно моргнул. – Кого не остановил?