Уже не пытаясь проявлять вежливость или дружелюбие, он начал разговаривать с отцом Стеллана тихим доверительным тоном, будто пытаясь успокоить бешеное животное. – Отец, пожалуйста, хватит, – вмешалась Малин. Мистер Акли взорвался: – Закрой рот, девчонка! Он схватил тяжелую бронзовую фигурку и швырнул ее в дочь, но промахнулся. Теодор едва успел пригнуться, миг промедления, и статуэтка размозжила бы ему голову. С громким треском фигурка проломила настенную дубовую панель. Лак на ней пошел трещинами. Уинифред невольно втянула голову в шею, а Малин вдруг воскликнула подрагивающим от возмущения голосом: – Ты окончательно спятил, старый дурень? Ты едва не убил его! Да тебе одна дорога – в приют для душевнобольных! Она шагнула вперед, сжимая кулаки. Побледневшее было лицо залила краска гнева. Распалившийся мужчина зарычал и схватился за настольные часы с тяжелым эмалевым циферблатом, но Теодор принялся отнимать у него новое оружие. – Отцепись! – тяжело дыша, прохрипел мистер Акли. – Я сказал, отцепись! Выпустив часы, он наотмашь ударил Теодора по лицу. От удара юноша попятился и еле удержался на ногах. На его бледной щеке мгновенно выступил розовый след. Разъярившись, Уинифред схватила Дарлинга за плечи и оттащила от мужчины. – Еще одно движение, и я вас прикончу, – пригрозила она. Буйные пьянчуги нисколько не пугали ее, когда в рукаве прятались булавки. – Пожалуйста, только не залей кровью ковер, – буркнула Малин. Мистер Акли, не обратив на Уинифред никакого внимания, снова схватился обеими руками за часы, но не сумел их удержать, и они с грохотом упали на пол. Чертыхаясь, он наклонился, чтобы поднять их. Уинифред, не давая Теодору снова помешать ему, потянула юношу назад. – Магдалена! Jag hörde ett ljud![11] На лестнице послышались шорох и тяжелое дыхание, и в холл спустилась Бритта. Увидев мужа, пытавшегося поднять с пола тяжелые часы, и Теодора с красной от удара щекой, она замерла. – Дорогой, что происходит? – О, ничего особенного, мама, – ядовитым тоном откликнулась Малин. – Отец бесчинствует. Закрой глаза и снова притворись, что ничего не видела. – Магдалена! – взвизгнула Бритта. Мистер Акли заорал: – Дрянь! Оставив часы, он бросился к дочери. Отпустив Теодора, Уинифред вынула из подставки парасоль и, размахнувшись, огрела мужчину деревянной ручкой по затылку. Он рухнул на колени, но сознание не потерял. Поведя головой, будто унюхав что-то, он вдруг скрючился, и его вырвало на ковер. Малин скривилась, приподнимая подол. – Какая радость! Но он наконец угомонился. Не взглянув на гостей, Бритта, причитая, бросилась к мужу. Улучив момент, Малин схватила Теодора за рукав и поволокла к выходу. Уинифред, сунув парасоль под руку, с отвращением оглядела скорчившихся на полу супругов Акли и вышла следом. – Пожалуйста, никогда больше сюда не приезжайте, – прошептала Малин. Лицо ее пылало от стыда и гнева. – Извини, Теодор. Юноша хотел было ответить, но Малин скривилась и поспешно закрыла дверь. Уинифред приложила холодные пальцы к покрасневшей щеке Теодора. Он поморщился, но не шевельнулся. – Больно? – Уже не очень, – признался он, смущенно улыбаясь. – Я только очень удивился, когда он все-таки ударил меня. – Ты был до ужаса отважен, – с улыбкой заверила его Уинифред. – Закрыл меня собственной грудью – такой храбрец! – Знаешь, если подумать, я и впрямь тот еще храбрец, – заявил Теодор, краснея. Он сложил руки за спиной и наклонился к Уинифред. Взяв его за подбородок, она коротко поцеловала его в краснеющую щеку. Кожа была мягкой и горячей. – У меня есть пожелание, – шепнула она. – Все что угодно. – Ты когда-нибудь носил матроску? Глава 12 Чашки и курильни Изучив копию плана притона, набросанную на газетном листе, Келлингтон сложил ее и убрал в карман суконного сюртука. Он был ему маловат, при любом движении темная ткань натягивалась на спине и показывала цепочки швов на рукавах. Но этот костюм подходил лучше других, наспех перебранных в лавке подержанного платья – не слишком явно чиненный, но ношеный, без лишних деталей, указывающих на благосостояние владельца. Ладный простой сюртук, который мог принадлежать мелкому клерку из Сити – конечно же, Келлингтон выглядел в нем просто нелепо. Он оставил дома очки, часы на цепочке и бриллиантовые запонки, зачесал светлые волосы набок, но от этого совсем не стал похож на работника банка или почты. Что-то было в наружности Келлингтона, что невозможно спрятать под дешевой одеждой. Спрятав лист газеты, он резким движением поднял руки, поправляя сюртук на спине, и рукава поползли вверх. – Ссутулься, – посоветовала ему Уинифред. – И улыбайся побольше. – Фокусы с переодеванием, – пробормотал Келлингтон. Он уже трижды так назвал собственную маскировку – очевидно было, что идея ему не по душе. Но даже если Келлингтон спрашивал себя, чего ради согласился на эту авантюру, он ни разу не задал этот вопрос вслух – знал, что у Уинифред есть на него ответ. – Стоит им лишь почуять у тебя деньги, и они мигом уволокут тебя в курильные комнаты, – напомнила она. – Именно в те места, от которых им нужно держаться подальше. – Помню. – Келлингтон зевнул, прикрыл глаза и опустил голову на сиденье. – По правде говоря, я не уверен, что смогу надолго их задержать. Я не слишком убедительный актер. Уинифред и Теодор переглянулись – это была чистая правда. На лице Келлингтона так редко появлялись эмоции, что впору гадать, как он до сих пор не разучился улыбаться, морщить лоб или приподнимать брови. – Обеспечь мне пять минут, не больше, – осторожно сказала Уинифред. – Притворись, что тебе плохо, или пожалуйся на что-нибудь. Только не устраивай скандал. – В крайнем случае можешь сказать, что зашел попросить соль! – ухмыльнувшись, прибавил Дарлинг. Шутка была такой глупой, что Уинифред не потрудилась даже закатить глаза. Но неожиданно низко и отрывисто рассмеялся Келлингтон. Удивленная Уинифред вскинула голову и успела поймать улыбку, блуждавшую на его губах. Когда карета въехала в Чайна-таун, Уинифред ощутила, как по рукам побежали мурашки. Квартал находился в доках. Китайские моряки превратили этот крошечный кусок земли в место, напоминающее им о родине. Торговцы уличной едой крикливо переругивались с владельцами чайных лавок, владельцы соседствующих притонов и дешевых публичных домов делили выручку пополам. Всюду шипел пар, стоял запах горелой древесины и жареной рыбы, слышался не знакомый английскому уху говор. Англичан в Чайна-тауне было не меньше, чем китайцев, и все-таки над этим местом целиком и полностью установились власть и влияние последних. Но близость доков напомнила Уинифред не только о паровых булочках и шелковых платках, которые на Бонд-стрит продавались за чудовищные деньги, а здесь – за шиллинг-другой. В китайском квартале, совсем рядом со складами и шпилями фрегатов, ее ладонь обжигало воспоминанием: тяжелый горячий револьвер с потертой рукоятью из лакированного дерева, луна, застывшие глаза и кровь на подоле платья. Поймав на себе внимательный взгляд Теодора, она отвернулась и принялась рассматривать прилавки торговцев. Не поворачивая к «Золоту дракона», Томас остановил лошадей у лавки, торгующей фарфором. Изделия были тесными рядами расставлены у окна без стекла. Уинифред толкнула Келлингтона ногой, и тот раскрыл глаза. – Иду, – отозвался он и, вспомнив совет Уинифред, ссутулился. Застегнутый на все пуговицы сюртук вспузырился на груди. Келлингтон расправил его руками и устало взглянул на Теодора. – Дарлинг, я заплачу тебе сто фунтов, если ты сделаешь это за меня. – Извини. Вдруг они знают меня в лицо? Теодор виновато развел руками, хотя было ясно, что Келлингтон говорит не всерьез – он уже выбирался из экипажа. – К тому же твои обещания ничего не стоят, если дело касается денег, – добавила Уинифред. – Где мои пять сотен? Келлингтон сощурился и, не ответив, захлопнул дверцу. Когда он скрылся за углом, Теодор вынул часы и принялся отсчитывать время, шевеля губами. – Судя по плану мистера Парсона, отсюда до «Золота дракона» три минуты пешком, – прикинул он. – Четыре, если он собьет кого-нибудь с ног. Пять, если кто-то собьет с ног его. Уинифред потянулась и принялась неторопливо осматривать себя, подтягивать ремешки ботинок, расправлять корсаж. Если Келлингтон должен был привлечь к себе внимание, ей нужно было всячески его избегать. – До черного хода на лошадях – минута, – сказала она. – Может, меньше, если сумеем проехать через тот проулок, о котором упоминал Парсон. Ждем три минуты, пока он доберется до курильни, еще две – пока отвлечет на себя внимание. Отнимем минуту… – У нас еще полно времени, – разочарованно заметил Дарлинг, подбрасывая в руке часы. – Может, сыграем в шарады? – Шарады? Тедди, я, кажется, еще не выказываю признаков старческого слабоумия. Уинифред уставилась на прилавок с фарфоровой посудой. Стоило подуть ветерку, и подвешенная в пустом окне штора пробегала по пустым чашкам и пиалам, заставляя их тонко гудеть.