Тот же ветер приносил с пристани затхлое, тошнотворное зловоние реки. В тот вечер, когда она убила мистера Мэшвуда, запах был совсем таким же, только, пожалуй, немного слабее из-за прошедшего дождя. Задумавшись, она загляделась на прилавок и не сразу заметила, как Теодор выскользнул из экипажа. К действительности ее вернул звук закрывшейся дверцы. – Тедди? Уинифред высунула голову в окно. Юноша обогнул карету, коротко погладил Геллу по носу и скрылся в посудной лавке. В окне без стекла мелькнуло лицо старика-китайца с длинной белой бородой и странного вида повязкой на голове. Уинифред показалось, что лавочник смотрит на нее. Теодор вернулся ровно четыре минуты спустя, неся на вытянутых руках два квадратных ящичка из полированного дерева. Запрыгнув в карету, он велел трогать и с плохо скрываемым удовольствием протянул один ящичек Уинифред: – Ну же, открой. Уинифред приняла ящичек из его рук. На крышке был вырезан дивный рисунок – журавли, опустившие в воду длинные клювы. Внутри она обнаружила китайский сервиз на красной бархатной подложке – несколько чашек и чайник. Осторожно вынув одну из чашек, Уинифред поглядела сквозь нее на свет. Тонкий бирюзово-белый фарфор просвечивал, как юный листик. Экипаж тряхнуло, и Уинифред, опасаясь разбить подарок, торопливо вложила его обратно в бархатное отверстие. – Очень мило. Спасибо, Тедди, – степенно проговорила она. – Я заметил, как ты на них смотрела, – хвастливо пояснил Дарлинг, улыбаясь. Он не обижался на то, что Уинифред так и не научилась толком принимать подарки. – Хорошие я выбрал? – Отличные. – Опустив крышку на место, Уинифред погладила вырезанный на ней рисунок и остановила взгляд на втором ящичке. – А в том что? – Это для Лауры. Такие же, только розовые. Уинифред замолчала и вдруг поймала себя на том, что пальцы бездумно вырисовывают контуры журавлей на дереве. Ей так хотелось выплеснуть правду, что она сама начинала рваться из нее, причем совершенно бездумно. – Знаю, сейчас не время и не место об этом говорить, но… на самом деле я задумалась, – наконец призналась она, не упомянув, что даже не обратила внимания на чашки в лавке. – О чем? – терпеливо спросил Теодор. – О том, что случилось летом. Это место возвращает мои худшие воспоминания. Я не знаю, придет ли время, когда я буду вспоминать о случившемся без дрожи. Карета остановилась у черного хода. Медлить было нельзя – сейчас в притоне был один из работников, надзирающий за ним. Но уже через семь минут к нему, вернувшись с перерыва, добавится второй. Чувствуя облегчение от того, что поделилась с Теодором своими чувствами, Уинифред отложила на сиденье коробку и повернулась было, чтобы выйти, но юноша поймал ее за руку и мягко сжал. Уинифред нехотя обернулась. Дарлинг всегда видел ее насквозь. – Я знаю. Это время обязательно наступит, – тихо заверил он и провел по ее запястью большим пальцем. Глаза его мягко, тепло сияли. Конечно, Теодор знал, что ей вовсе не интересны китайские чашки. И о том, что она чувствовала в тот миг, когда зловонный ветер с Темзы касался ее лица, он тоже знал. Стремительным жестом поднеся к губам его кисть, Уинифред выскочила из экипажа и зашагала к «Золоту дракона». Лицо ее горело – порыв, заставивший ее поцеловать руку Теодора, овладел ею так внезапно, что она не успела ему воспротивиться. Черный ход находился в закрытом тупике. По обе стороны притон окружала плотная стена застроек, и иначе как с другой улицы, сюда было не подойти. Людей не было совсем – обстоятельство, благоприятное для Уинифред и не совсем благоприятное для Теодора, который в своем чистеньком экипаже, запряженном двойкой, был словно единственная белая роза в кусте алых. Дверь, разумеется, оказалась заперта, но стараниями Парсона у Уинифред был ключ. Поворочав им в тугом замке, она по совету хозяина притона пару раз поддала дверь плечом, и та наконец впустила ее внутрь. Уличный свет пролился на маленькую площадку с голыми стенами и полом. Она оканчивалась узким неосвещенным коридором, уводящим вглубь «Золота дракона» – туда, где Келлингтон сейчас удерживал на себе внимание опиумщика. Закрыв дверь, Уинифред обнаружила, что солнце попадает сюда и через окошко – прямоугольное, с решеткой, футах в семи от пола. Поделенный металлическими столбиками на три части свет вырисовывал квадрат коридора посередине площадки, а слева – очертания ступеней. Нащупав перила, Уинифред поспешила вниз. На одном уровне с площадкой по другую сторону коридора располагался притон. Там люди ютились на узких, кишащих клопами двухэтажных койках, выставленных плотными рядами. Там и трубки были старее, и смесь дешевле – в притоне оставались те, кто последние заработанные пенни спускал не на еду и ночлег, а на дурманящий порошок. Но здесь, немного ниже, были обустроены курильни для посетителей побогаче: искателей острых ощущений, а впоследствии – желающих снова обрести блаженный, леденящий конечности покой, испытать который в той же мере не удается уже никогда. Протянувшийся по полу сквозняк терпко пах. Уинифред вытащила платок, подаренный бабулей Мисси (знала бы та, в какой ситуации он пригодился!), и подкралась по коридору к дальней двери, отмеченной на карте красной точкой. Она отперла дверь, и ее оглушил сладковатый дым – опиум. Он был почти осязаем, Уинифред показалось, что стоит лишь провести языком по зубам, и она почувствует осевшую на них пыльцу наркотика. Прикрыв рот и нос платком, она перешагнула через порог в комнату-курильню. Здесь было темно. Свечи не горели, только тускло светила под самым потолком маленькая газовая лампочка, обрамленная круглым бумажным фонариком с кисточками. На металлическом столике лежали две курительные трубки – длинные, полые, с крошечными воронками для порошка. Из их отверстий тонкой белой струйкой курился дымок. Рядом стоял маленький, на половину унции пузырек с опиумной смесью. Оглядевшись, Уинифред поняла, что не весь дым в комнате – опиумный. Посреди курильни неисправно чадила и потрескивала круглая металлическая печка на гнутых ножках, без которой в подвальном помещении стоял бы дикий холод. В углу потолка темнела решетка вентиляции, но ее было недостаточно, чтобы вытянуть из комнаты весь дым. В обстановке чувствовался китайский дух: в красно-желтых обоях с изображениями птиц, в маленьком светлом коврике-циновке, в низких кушетках, расставленных полукругом. Здесь без всякой стесненности могли расположиться по меньшей мере десять человек, но сейчас почти все места пустовали. Лишь слева, на низком диванчике с деревянными ножками, в окружении шелковых подушек, вышитых цветами, спиной к Уинифред лежал юноша. Она узнала его по длинным каштановым волосам. Услышав звук открывшейся двери, Стеллан с тихим вздохом, не раскрывая глаз, перевернулся на спину и остался лежать в неестественной, странной позе: вывернутые руки, запрокинутая голова, широко раскрытый рот. Уинифред видела перед собой человека, который грезил наяву. Какие странные, должно быть, ему виделись сны. Комната была так задымлена, что Уинифред не сразу разглядела, почему одурманенный Стеллан так странно подвернул под себя руки. Оказалось, они были связаны у него за спиной. Это не причиняло ему видимого беспокойства – его лицо застыло в гримасе нежеланного забытья. Стеллан выглядел так, будто не мылся и не причесывался по меньшей мере несколько недель. Заросло щетиной и осунулось лицо, волосы спутанными редкими прядями опустились до плеч, сорочка без воротника измялась и пожелтела. Ей и прикоснуться к нему будет тошно. Как она вытащит его отсюда, если он еще и без сознания? Она вздохнула, и дым обжег горло. Закашлявшись, Уинифред крепче прижала ко рту надушенный платок, и Стеллан приоткрыл невидящие серые глаза. Он бессмысленно уставился в темный потолок, а потом едва заметно скосил широкие зрачки на Уинифред. Тотчас его тело обмякло. Напряженные, будто сведенные ноги дрогнули и распрямились. Юноша поморщился и хрипло произнес: – Мисс Бейл. Уж тебя-то я точно не ожидал здесь встретить. Ты что, купила притон? Так все это время Стеллан только притворялся, что пребывает в забытьи? Неужели ждал помощи? Или просто не хотел издохнуть в наркотическом угаре? Уинифред бросила взгляд на порошок, наполовину истлевший в металлической воронке трубки. Необходимо отдать Стеллану должное: спасать собственную шкуру он умеет великолепно. – Вижу, ты расположился с удобством. Удивительно, что ты до сих пор не попросил принести тебе карт, – надменно проговорила она. Стеллан нахмурился, по-видимому, не расслышав ни слова – рот Уинифред до сих пор прикрывала платком. – Я скучал по твоему лицу, – пробормотал он, пропуская ее замечание мимо ушей. – Знаешь, у тебя вечно такое выражение, будто ты стискиваешь за спиной нож. Очаровательное. Свесив ноги с кушетки, он попытался сесть, но не удержал равновесие и рухнул на пол. Именно на такой случай здесь были предусмотрительно постелены циновки. Стеллан ударился лбом о столик, зашипел и откинулся обратно на кушетку. Он был в сознании, но нисколько не владел собой. Сложно не вдыхать дым, если в комнате его больше, чем воздуха. Левую щеку Стеллана наискось пересекал довольно глубокий розовый шрам. Уинифред узнала в этом следе собственные удары – тогда она рукоятью револьвера превратила лицо Стеллана в кровавое месиво. – Кто это тебя так разукрасил? – насмешливо спросила она, отняв от лица платок. Стеллан зло сощурился. – Твоя работа. Неужели не узнаешь? Уинифред улыбнулась еще шире. – Да, точно. По-моему, твое лицо стало гораздо интереснее. – Раз так нравится, хочешь, и тебе добавим? – Ну-ну, Акли. Я сказала «интереснее», а не «привлекательнее». Опустившись на колени, Уинифред принялась распутывать узлы. Вместе с опиумным зловонием ей в нос ударил и другой запах – жуткая застарелая вонь нечистого тела. Она не сумела сдержать рвотный позыв. Несмотря на то, что его вело, Стеллан заметил ее отвращение и оскалился. – Что такое, ваше величество? Уже не хочется меня поцеловать? – Когда это мне хотелось тебя поцеловать? – возразила Уинифред, безжалостно дергая веревки. Без ногтей распутывание узлов давалось ей с трудом – нечем было их поддевать, а волокна больно впивались в мягкую кожу. Ослабив путы, она увидела, что на запястьях юноши темнеют синяки: старые желтые перекрывали новые, фиолетово-черные, словно свежие сливы. – Думаю, раз или два у тебя мелькала такая мысль, – заявил он с уверенностью, и Уинифред фыркнула, расшатывая петлю. – Но даже в самом безумном опиумном бреду я не мог представить, что ты придешь меня вытаскивать. Она промолчала, и Стеллан обернулся через плечо, чтобы посмотреть на нее. На его рассеченном лице на мгновение мелькнула робость. – Может ли быть, что он… – Нет, – отрезала Уинифред и с силой дернула петлю – нарочно, чтобы причинить ему боль. Стеллан понял это. Его глаза тут же потухли, и он отвернулся. – Поверь, если бы решение было за ним, ты бы остался гнить здесь. – Тогда кто? – с невеселым смешком спросил он. – Уж не ты ведь. Я, разумеется, благодарен тебе за помощь, но извини, я не совсем верю в бескорыстие твоего нежного девичьего сердечка. – И правильно делаешь. За спасение тебе стоит поблагодарить свою жену. Хотя она ничего особо и не сделала, только без конца ныла да чудом раздобыла нам мешок с деньгами. Едва произнеся это, Уинифред устыдилась. Эвелин не стоило винить всего лишь за то, что она храбрее на словах, нежели на деле. А Келлингтон, как Уинифред уже давно поняла, представляет из себя больше, чем просто кошелек, в который можно запустить руку в удобный момент. Он умеет любить, имеет честь, способен на широкие жесты. В его лице Уинифред и Дарлинг обрели надежного союзника, пускай он и отказывается называть себя их другом. Но Стеллан, казалось, даже не обратил внимания на ее последние слова. Его исхудавшая спина напряглась под влажной рубашкой. – Эви? – сквозь зубы переспросил он. – Черт подери. А я-то полагал, что успел с лихвой исчерпать запас ее терпения. Развязанные веревки упали на пол, и Уинифред поднялась. Растирая затекшие руки, Стеллан хотел что-то сказать, но осекся. Его взгляд остановился на ладонях Уинифред. Она подумала, что он смотрит на ее перебитые пальцы с выломанными ногтями, и будто невзначай завела руки за спину, но Стеллан с изменившимся лицом проговорил: – Не успел я оглянуться, как Тедди заковал твои прекрасные пальчики в золото. Значит, теперь мой шанс утерян безвозвратно? Судя по интонации, это была ирония, но Уинифред все равно уставилась на него пустым взглядом. – Ты женат, Акли. – Ошибки молодости. – Знаешь, мне больше бы льстило твое внимание, будь я единственным его объектом.