– Не люблю, – подтвердила Эвелин, смущенно отводя взгляд. Она вспыхнула, но рук не отняла. – Это п-последняя услуга, которую я решила ему оказать. Малин потянула ее вниз, и Эвелин вновь опустилась на ступеньку. Ее алое платье из муарового шелка сливалось с ковром на лестнице, и казалось, будто за ней тянется длинный кровавый шлейф. – Он тебя не заслуживает, – с вызовом заявила Малин. – Стеллан – жестокий ребенок. Как бы ты ни решила поступить, никогда больше не смей идти ему навстречу. В каждой ее черте снова прорезалась торжественная безжалостность. Сейчас она казалась намного старше своих восемнадцати лет, даже старше нежной Эвелин. – Я не стану. Вот т-только… Эвелин опустила голову. Малин с жадным любопытством следила за тем, как ее рыжие волосы рассыпаются по плечам. – Все изменилось. Я не знаю, что мне д-делать дальше. – Поезжай со мной, в наше поместье, – выпалила Малин. Уинифред осознала, что они до сих пор не разомкнули рук. – Мой отец помешался, матери плевать на все, кроме Стеллана, собственных побрякушек и мнения света – что мне здесь делать? Ждать, пока эти двое подыщут мне подходящую партию? – Она сжала ладони Эвелин, с надеждой глядя ей в лицо. – Ты ведь теперь замужем – тебе никто и слова не скажет. Давай уедем прочь? Только ты и я? Уинифред попятилась от балюстрады. Она отчего-то пожалела, что стала свидетельницей их разговора – слишком личного, чтобы вмешаться или пропустить его мимо ушей. Чтобы не слышать ответа Эвелин, она нарочно громко топнула по площадке, давая знать о своем присутствии, и принялась неторопливо спускаться вниз. Завидев Уинифред, Эвелин отняла руки и встала. Малин продолжала с легким разочарованием глядеть на нее – похоже, она так и не дождалась ответа. Она узнала Эвелин недостаточно хорошо, иначе поняла бы, что такого рода уговоры на нее не действуют. Зато достаточно намекнуть, что в своих действиях она полагается на Стеллана, и та отправится хоть на край света, лишь бы стряхнуть с себя это позорное ярмо зависимости. – Наконец-таки, – буркнула Малин и поднялась следом, торопливо отирая платком Эвелин непросохшие щеки. – Отчего так долго? Душила его подушкой? Надеюсь, успешно? Эвелин попыталась улыбнуться, но была слишком взволнована, чтобы это вышло у нее естественно. Спустившись на площадку, Уинифред собиралась миновать девушек, придерживаясь правой стороны лестницы, но Эвелин попятилась, и ей пришлось пройти между ними. – Твой брат удивительно живуч, – сухо откликнулась Уинифред и поспешила вниз, не взглянув ни на одну из них. Дарлинг обещал подождать ее на первом этаже, но в холле его не оказалось. Горничной тоже нигде не было видно. Дворецкий тоскливо глядел в окно, подложив ладони под подбородок. Завидев Уинифред, он вскочил и поклонился. – Мисс Бейл. Прикажете заложить карету? – Нет, не нужно. Куда ушел мистер Дарлинг? Дворецкий учтиво предложил сопроводить ее до гостиной, но Уинифред отказалась и сама зашагала по знакомому высокому коридору. Без интереса окинув взглядом портреты на стенах, она заглянула в проем гостиной. Келлингтон лежал на диване, закинув ноги на боковину. Он пытался читать, но время от времени прикрывал глаза и сжимал губы – его донимал Теодор, нависший над диваном. – Неужели тебе так интересны эти учебники? – допытывался он, перегнувшись через спинку и раскрывая свою книгу перед лицом друга. – Прочти лучше вот это! Тот не сопротивлялся, но и не проявлял ни малейшего интереса. Скрестив руки, Уинифред оперлась на косяк. Ни один из юношей не заметил ее присутствия – Дарлинг был поглощен тщетными попытками обратить Келлингтона в веру в художественную литературу, а тому, казалось, не было дела ни до чего на свете. – И что это? – лениво поинтересовался он, отодвигая руки Теодора от лица своим учебником. Тот лишь сильнее навалился на спинку. – Китс, разумеется. «Ужели мир до того оглох, что бесполезны ему мелодии? Или поэт – не друг, не врачеватель душ людских и не мудрец?»[12] – Я не впечатлен. Без признаков раздражения Келлингтон снова отодвинул книжку Теодора, и взгляд его упал на Уинифред. – Зато твоя невеста, кажется, даже потеряла дар речи. – Конечно, потеряла, – подтвердила Уинифред. – Он бессовестно нарушил собственное обещание не приставать к людям со своими книжками. – Келлингтон – это совсем другое дело! – с виноватой улыбкой возразил Теодор, поднявшись. – Он ведь сам интересовался моей библиотекой, так? – Это был предлог, чтобы войти в твой дом, – скучающим тоном признался Келлингтон. Теодор удивленно вскинул брови. – Вот оно что… – пробормотал он и поплелся к выходу. – Дарлинг! – окликнул его Келлингтон. Не отрываясь от учебника, он вытянул в просительном жесте руку. Просияв, Теодор вернулся к дивану и отдал свой сборник. – Тебе понравится! – пообещал он. Келлингтон что-то неразборчиво ответил, но положил книгу на столик. Уинифред не сомневалась, что он обязательно возьмется за нее, стоит только Теодору миновать порог. – До Сент-Джонс-Вуд порядка двух с половиной миль, – прикинула она. – Но мы не можем взять карету Келлингтона. Она слишком заметная. Следом за юношей она вышла на вымытое крыльцо. Великолепная улица казалась серой и маленькой от накрывших город туманов. – Да уж, она такая одна на весь город, – согласился Теодор, разглядывая золотую отделку на полукруглой дверце экипажа. – Может, тогда поедем на омнибусе? Уинифред поморщилась. Даже когда у нее в кармане были лишние шесть пенсов, она предпочитала пройтись пешком – грязные, шумные, тесные, зловонные городские омнибусы всегда внушали ей глубокое отвращение. – Боже, нет. Боюсь представить, сколько клопов водится в тамошней обивке. Лучше возьмем кэб. – Винни, пожалуйста! – Дарлинг подхватил ее под руку. – Я никогда не ездил в омнибусе! – Тебе не понравится. – Даже если мне не понравится, я не буду жаловаться, – пообещал он. Уинифред только вздохнула. Остановившись на левой стороне Парк-Лейн, они принялись ожидать прибытия омнибуса. Если бы им вздумалось отправиться на поиски Розамунды Кин с самого утра, они попросту потонули бы в толпе. Но даже сейчас, хотя перевалило далеко за полдень, Уинифред тысячу раз пожалела, что поддалась на уговоры Теодора – вокруг них, бесцеремонно перешептываясь, толпились работники фабрик и лавочники. В их взглядах восхищение мешалось с завистью. Уинифред небрежно поправила кружевной воротник на платье и услышала за спиной несколько протяжных вздохов. – Какой он… красивый! – послышался шепот. Уинифред резко обернулась. В ярде от нее под руку стояли две девушки-работницы в одинаковых серых фабричных платьях. Они во все глаза смотрели на Теодора. Тот с сосредоточенным видом похлопывал себя по карманам. Он не угадал с погодой, и в легком сюртуке быстро замерз – порозовели кончики пальцев, уши и нос. Отросшие за лето черные волосы завитками падали ему на лоб. Так вот кому посвящены вздохи восторженных девиц! Очарование это продлилось ровно до того момента, как Дарлинг с глупейшим видом наконец нашарил в кармане нечто бледное и трухлявое и на вытянутой ладони протянул Уинифред. Это оказалась засушенная незабудка с наполовину облетевшими голубыми лепестками. – Нашел сегодня в книге! – пояснил он, когда Уинифред брезгливо поддела пальцем сухой стебелек. – Хотел отдать тебе сразу, но побоялся, что Келлингтон меня засмеет. Уинифред сунула цветок в ридикюль и покосилась на работниц. Они теперь глядели на Теодора без прежнего восхищения. Одна из них разочарованно вскинула брови и отвернулась, а другая, поджав губы, одарила Уинифред снисходительным взглядом. Ну и дурочки. Неужели никто на свете, помимо нее, не способен оценить Дарлинга по достоинству? – Спасибо, Тедди, – нарочито громко произнесла она и улыбнулась. Теодор послал ей ответную улыбку, ее любимую – юную, живую, заставлявшую его глаза превращаться в темные щелочки. Он и до этого был красив, но теперь стал просто прекрасен. Насмешливо перешептывавшиеся девушки осеклись и поглядели на Дарлинга с растерянностью. Та, которая прежде рассматривала Уинифред, поднесла пальцы к губам и отчетливо прошептала: – Нет, Бет, я беру свои слова назад. Подъехавший желтый экипаж, запряженный четверкой лошадей, люди остановили криками и взмахами рук. Пропустив вперед первых бойких пассажиров, Дарлинг запрыгнул в омнибус и помог забраться Уинифред. Кондуктор в черной шляпе присел, придерживаясь за кожаную шлейку, и отточенным движением провел рукой по ее юбке, придерживая кринолин. Раскидав ногами грязную солому на полу, они присели на свободные места посередине скамьи. Соседка Теодора чинно сложила на коленях руки в черных перчатках, опустила голову и прикрыла глаза – кажется, задремала. Ресницы ее трепетали. Мужчина с огромными красными руками, теснивший Уинифред, хмуро уставился перед собой. Сидевшая напротив него девушка вжалась в кресло, широко раскрыв глаза и лишь изредка моргая. Теодор, впрочем, был в восторге. На следующей остановке, когда в омнибус поднялся плохо одетый клерк в шелковом цилиндре с пятнами ваксы, он прошептал Уинифред на ухо: – Какое своеобразие! Возбужденный, он вскочил, чтобы помочь забирающейся в экипаж девушке, и в складках одежды его соседки мелькнуло что-то белое. Уинифред подождала, пока Теодор снова сядет, и искоса поглядела на нее. Лет тридцати пяти, с рано обвисшим лицом, крючковатым носом, пушистыми трепещущими ресницами – с виду она казалась обыкновенной продавщицей или швеей. Единственной сносной деталью ее гардероба были похоронные перчатки из плотного черного материала, заправленные под манжеты платья. Одна рука лежала на другой. Понаблюдав за женщиной с пять минут, Уинифред убедилась, что ее левая ладонь остается совершенно неподвижной. Даже когда омнибус резко повернул и пассажиры навалились друг на друга, на прикрытой руке не дрогнул ни один палец. Ничего не подозревавший Теодор продолжал с любопытством оглядываться по сторонам и даже пару раз дружелюбно улыбнулся ошеломленной девушке, которой помог подняться в омнибус. Выудив из кармана накидки крошечное зеркало, та принялась тайком прихорашиваться. Клерк в грязном цилиндре посматривал неодобрительно на нее и с уважением – на Дарлинга, одетого с иголочки. На остановке у Дорсет-сквер, когда кондуктор втиснул еще двоих пассажиров, Уинифред попросила Теодора поменяться с ней местами. Он удивился, но повиновался. На повороте она прижалась к его соседке и, сунув руку в складки ее одежд, с легкостью отыскала там бумажник и часы Теодора. Карманница почувствовала ее руку и даже предприняла попытку вырвать у Уинифред добычу, но только сумела несильно толкнуть ее локтем. Уинифред наградила ее предупреждающим взглядом и нарочито медленно вытащила на свет украденное у Дарлинга. Женщине ничего не оставалось, кроме как сердито засопеть и крепче стиснуть фальшивую руку, покоившуюся на коленях. Когда омнибус остановился в Сент-Джонс-Вуд, Теодор сунул руку в карман, чтобы расплатиться с кондуктором. Лицо его удивленно вытянулось. – Винни, я, кажется, забыл деньги… – краснея, признался он. С недовольным видом Уинифред на его глазах раскрыла его же бумажник и сунула кондуктору шиллинг. Теодор только с облегчением поблагодарил ее и спустился на улицу.